Злые духи - Евдокия Аполлоновна Нагродская
Это полузабытье к утру перешло в сон.
Проснувшись, она как будто пришла в себя, приказала подать себе чаю, но пить его не стала.
Было уже около часу. Она прошлась по квартире.
Мебель была в чехлах, зеркала и картины закрыты кисеею. Все было бело, чисто и светло.
От света у нее отяжелела голова, ей захотелось забиться куда-нибудь в угол, и она торопливо направилась опять к себе в комнату, где царил полумрак от спущенных синих штор.
Проходя по кабинету, она приостановилась. Ей вспомнился, как в тумане, ее первый разговор с Леонидом, вспомнилось, как она по его приказанию вынимала деньги из железного шкафа.
«Воровать заставил, – пронеслось в ее голове, – а теперь вот сказать Алеше… но почему, зачем? Тогда хотела любить его, а теперь ведь не хочу… Или хочу?»
Она «не додумала», не могла додумать и опять затвердила шепотом:
– Ах, скорей, скорей – конец.
Раздавшийся в передней звонок заставил ее вздрогнуть от испуга. Она сжала голову руками.
– Дай мне чаю в кабинет, – услышала она голос отца. – Да поскорей, я через час уеду.
«Алеша придет в три, а теперь час», – машинально подумала она и быстро пошла в свою комнату. Там она опять принялась ходить, заложив руки за спину.
Ее лихорадило, голова кружилась, она чувствовала странную слабость, но продолжала ходить по мягкому пушистому ковру.
В комнате царил полумрак, и Варе казалось, что теперь ночь, и все это видит она во сне, а вот она проснется, и придет полковник и… и Таиса… И будет легко, и она силилась проснуться.
– Барышня, вас спрашивает какой-то господин – сказала прислуга, просовывая голову в дверь.
Варя сначала не сообразила, что говорит ей прислуга, и, прижав руки к горящему лбу, постояла с секунду.
«Алеша пришел, – промелькнуло в ее голове. – Разве уже три часа?»
Она, уже совсем не давая себе отчета в том, что делает, быстрыми шагами пошла в переднюю.
Но, войдя, она пошатнулась. Сердце ее замерло в каком-то ужасе.
– Леонид! – произнесла она, но сейчас же, поняв свою ошибку, как-то странно успокоилась.
– Вот я и нашел вас… – сказал Моисеенко. – Варя… зачем вы меня так замучили? – Голос его оборвался.
– Как вы сюда попали и зачем? – вдруг громко спросила Варя, сама не понимая, зачем ей это нужно знать.
Моисеенко сделал к ней шаг, она отступила и машинально протянула руку к звонку.
– Ради бога… подождите… я уйду, уйду, если прогоните… Я не следил, я не знал… случай… Вчера он, этот… ваш… пришел в конюшню… Я не сразу сообразил, бежал за ним… Он мне сказал, кто вы и что сегодня придете…
– Кто сказал? – опять так же машинально спросила Варя.
– Он… ну Чагин этот… Чагин, которого вы любите! – с отчаянием крикнул Моисеенко.
Варя вдруг выпрямилась, и в ее отупевших глазах словно мелькнула искра сознания.
«Он его послал? За себя? Но тогда… А не все ли равно…»
Она старалась что-то сообразить и неподвижно, пристально смотрела на Василия.
– Я тебя люблю, больше жизни люблю, – говорил между тем Моисеенко. – Ведь и ты… ведь ты же приходила… Нельзя же так издеваться над человеком! Ты скажи, почему ты меня бросила? Ну хоть раз приди еще!
Варя молча повернулась и пошла к двери, но он бросился к ней и схватил ее за плечи.
– Не уходи, не доводи ты меня до последнего… – крикнул он. – Себя убью, тебя убью, один конец – все равно пропадать!
Варя рванулась из его рук и толкнула стул.
Тяжелый дубовый стул с грохотом полетел на пол.
Варя двинулась, чтобы идти, и столкнулась с отцом, стоящим в дверях.
Она равнодушно посмотрела на него, для чего-то подняла стул, аккуратно поставила его на место и, не торопясь, пошла по коридору в свою комнату.
* * *
Трапезонов и Моисеенко несколько времени молчали.
– Ну, Василий, проваливай, пока я тебя с дворниками не вывел, – сказал Трапезонов. – И помни: если ты еще сюда сунешься или болтать будешь, я пойду к градоначальнику и тебя как шантажиста вышлют.
Моисеенко быстро поднял опущенную голову.
– Я отсюда не уйду, мне все равно. Разум я потерял. Не пропустите к ней, и вам конец!
– Да ты пьян, с-н с-н[14]! – вдруг разразился Трапезонов. – Да я тебя…
Но сейчас же замолк и отступил – Моисеенко вытащил из кармана револьвер.
– Парень, парень, – поспешно заговорил Трапезонов. – Не бери на душу греха, ведь это грабежом называется. Спрячь эту штуку и будем говорить по-хорошему… Пойдем в кабинет.
Он пропустил Василия вперед и следовал за ним, зорко посматривая на револьвер, который Моисеенко держал в опущенной руке.
– Ну садись, – сказал Трапезонов, запирая двери.
Моисеенко опустился на придвинутый ему стул и, положив револьвер на стол, закрыл руками голову. Трапезонов следил за его движениями и сидел молча, барабаня пальцами по столу.
– Ты что же это, Василий, – наконец заговорил он. – В дом врываешься, скандалишь? Отчего не пришел сначала ко мне?
По мере того, как он говорил, его рука, постукивая пальцами, медленно приближалась к лежащему на столе револьверу.
– Пришел бы ко мне, рассказал бы, в чем дело, может быть, и она тебя бы выслушала.
Рука почти касалась револьвера…
– Знаешь баб… за них надо браться умеючи.
Рука быстро схватила револьвер, быстрое движение, щелкнул ящик, и Трапезонов, со вздохом облегчения пряча ключ себе в карман, произнес решительно:
– Ну теперь говори, сколько хочешь сорвать, и убирайся!
– Не надо мне денег, слышите – не надо! – вскочил Моисеенко. – Пустите меня к ней!
– Нет, брат, к ней я тебя не пущу.
Моисеенко бросил взгляд на стол, потом схватился за карман.
– Что, брать – злобно усмехнулся Трапезонов. – Теперь видишь, разговоры будут другие… Ну, ну, если на кулаки, так ведь я тебе вот этим пресс-папье голову проломаю и вот сейчас дворникам крикну! Говори – сколько?
– Послушайте, – с отчаянием заговорил Моисеенко. – Не надо мне денег, ведь я ее искал… Я ведь с нею три месяца жил.
Лицо Трапезонова передернулось.
– Ну так чего тебе еще надо? – топнул он ногой. – Видишь, что она тебя больше знать не хочет, так чего же ты лезешь?
– Не хочет… не любит… Что ж, вы правы, – вдруг, словно очнувшись, сказал Моисеенко.
– Да, брат, видишь, сама не хочет, видишь, я тут ни при чем.
Моисеенко пошел к двери.
– Слушай, ты! – окликнул его Трапезонов. – Вот ты сядь сюда и напиши, что, мол, извиняюсь за извет… что, мол, с целью