Злые духи - Евдокия Аполлоновна Нагродская
Трапезонов говорил нервно, не смотря на Леонида.
– А вы не боитесь, что я вас самого надую.
– Свяжу условиями, контрактами… Да и зачем вам надувать меня – все равно львиная доля будет ваша.
– А так, из озорства. В самый неподходящий момент пойду да все в «сферах»-то и объясню.
Трапезонов молча пытливо взглянул на него.
– Значит, и миллионов не надо?
– Если на них терять столько времени, то не надо. На что они мне?
– Миллионов-то не надо? – спросил удивленно Трапезонов.
– Ах, Анисим Андреевич, как жаль, что вы меня, оказывается, не понимаете, а я по началу нашего разговора думал, что наконец-то нашелся такой!
Вот есть еще одна женщина, которая меня знает с детства и сначала понимала, а теперь считает чуть не за злодея. Вам вашу наблюдательность миллионы испортили, а ей сантиментальность. Ну, давайте ваши сто рублей, мне в город пора.
– Нет, вы уж лучше расписочку…
– Не дам.
– Ну бог с вами, только там возьмите расписку, когда отдадите.
– А кому отдать-то?
– Василию Моисеенко, – отвечал Трапезонов.
* * *
Было около девяти часов вечера, когда Леонид подъехал к конюшне Стронича.
Конюшня была ярко освещена, но конюха́ и кучера́ были в трактире, как сообщил Леониду мальчишка, которого он с трудом добудился.
– А где тут у вас Василий Моисеенко? – спросил Леонид.
– Василий Савельевич у себя на квартире.
– Это далеко?
– Нет, тут во дворе.
– Ну беги.
Мальчишка скрылся, а Леонид медленно ходил от стойла к стойлу, иногда взглядывая на часы и решив, если Моисеенко не придет через десять минут, опустить сто рублей в первую церковную кружку, чтобы подразнить Трапезонова.
Но десяти минут еще не прошло, как явившийся, запыхавшись, мальчишка заявил: «Пришли-с, в конторе».
Леонид вошел в маленькую комнату, освещенную лампой под зеленым абажуром.
После яркого освещения Леонид не разглядел стоящего спиной к свету Моисеенко.
– Получите, пожалуйста, деньги от г-на Трапезонова и дайте мне расписку, – сказал он, доставая бумажник.
Моисеенко сел к столу.
Леонид ленивым взглядом окинул шкаф, фотографии и аттестаты лошадей в узких темных рамах, кипу каких-то спортивных журналов на стуле, стол, освещенный лампой и склоненную голову Моисеенко. Свет падал на его слегка вьющиеся белокуро-рыжеватые волосы, нижнюю, слегка загорелую щеку и темные длинные ресницы опущенных глаз.
– «Кого он мне напоминает?» – подумал Леонид.
Моисеенко подал расписку, взял деньги и встал.
Он был немного выше Леонида, худее и шире в плечах.
Леонид, взглянув на него, опять подумал: «Где я его видел?»
Выйдя в ярко освещенную конюшню, он обернулся и, еще раз окинув взглядом Моисеенко, остановился.
«Да он похож на меня – поразительно похож!» – подумал он и усмехнулся.
Василий тоже смотрел на него пристально и недоумевающе.
– Что вы так на меня смотрите? – спросил Леонид насмешливо.
– Я? Я… ничего… – ответил Моисеенко. – Только очень странно…
Он не договорил и изменился в лице.
– Мы с вами очень похожи. Отчего же вас так это испугало?
– Я… нет… что же…
Леонид кивнул ему головой и вышел.
«Странное сходство, – думал он, улыбаясь. – Забавно видеть почти свой двойник. Уж не грех ли моего папаши. Вернуться разве и спросить о его происхождении? Впрочем, нет, не стоит, еще привяжется».
Он уже прошел Николаевскую и хотел повернуть на плац, когда услыхал за собой поспешные шаги.
– Господин, господин, послушайте…
Он остановился.
Пред ним стоял Моисеенко, запыхавшись, без шапки.
– Что, я забыл что-нибудь? – спросил Леонид.
– Нет, мне надо говорить с вами. Может быть, вы тот… Я не сразу сообразил… Если вы тот… Это одно средство ее найти… Вы вот на меня похожи, как родной брат… Нет, мои братья меньше на меня похожи.
– Милый мой, – насмешливо сказал Леонид. – Я не сентиментален, и если вы начнете мне говорить, что ваша мать…
– При чем тут моя мать? – изумленно спросил Моисеенко.
– Может быть, вы дитя любви и думаете…
– Ах, какие глупости! – нетерпеливо крикнул Моисеенко. – Я знаю, кто мой отец, мои родители живы, да я и мои братья на мать похожи… сестра на отца… Это не то… Скажите, вы знаете барышню?.. Нет, слушайте: кто та женщина, которая в вас влюблена? Да, да в вас! Потому что не может же быть нас трое, таких одинаковых… Скажите мне… я измучился… Четыре месяца… Я света не вижу… Я с собой хочу покончить… Пить начал… Кто она? Ну скажите…
Леонид смотрел в бледное, взволнованное лицо Василия, в его широко раскрытые светлые глаза.
– Я не понимаю ничего, любезный. Если бы вы мне рассказали толком, в чем дело, – сказал он спокойно, освобождая свой рукав из рук Василия.
Моисеенко сбивчиво, взволнованно стал рассказывать свою историю и, окончив, схватился за голову и прислонился к забору.
Леонид сначала слушал его равнодушно, но по мере того, как Моисеенко говорил, его лицо все более и более оживлялось, глаза прищурились, и по губам скользнула почти радостная улыбка.
– Удивительно романтическое приключение, – начал Леонид насмешливо. – Но я, к сожалению, ничего не могу вам сказать. Я никакой барышни, подходящей под ваше описание, не знаю.
Моисеенко шевельнулся, постоял немного неподвижно и потом пошел обратно, не сказав ни слова.
Леонид тоже пошел своей дорогой, слегка усмехаясь, но, сделав несколько шагов, остановился, словно какая-то блестящая идея пришла ему в голову. Он быстро обернулся и крикнул:
– Послушайте, вы! Г-н Моисеенко! Эту даму зовут Варвара Анисимовна Трапезонова, и завтра она будет у себя в три часа. Почтамтская улица, 140.
* * *
Варя, написав письмо, которое взял у нее Леонид, впала в какое-то отчаяние.
Она сидела в своей комнате, сказавшись больной.
Иногда она вставала с постели, на которой лежала, и хотела идти к Леониду, чтобы уломать его отдать ей письмо, или отнять это письмо, или убить Леонида, но, вспомнив, что он уехал в город, она словно затихла, потом сразу собралась и уехала тоже в город.
Она не давала себе отчета, зачем она это делает, ей хотелось только скорей, скорей покончить с этим мучительным состоянием.
Она, как человек, решившийся на самоубийство, шептала: «Один конец, один конец».
Этот конец, казалось, наступит, когда она скажет Ремину, что любит его и будет его женой. Тогда будет какой-то конец, что-то кончится, и все уйдет куда-то, и она проснется.
* * *
Ей отворила дверь прислуга, оставленная при квартире на лето, и удивилась, увидев ее.
Варя никогда не приезжала вечером.
На предложение прислуги поставить самовар и постелить постель, она только махнула рукой.
Всю ночь
