Филипп Эриа - Семья Буссардель
Выйдя замуж, она незамедлительно стала матерью и уже подавала надежды, что ребенок будет не единственным. Ей поэтому нравилось, что в доме так много комнат и что они хорошо изолированы друг от друга. Значит, ни она, ни дети, по мере того как их будут брать из деревни от кормилицы, не станут мешать Фердинанду, который уже поспешил заявить жене, что ему необходимы покой и независимость. К тому же Теодорина любила тишину и не скучала в одиночестве: она была натура скрытная, ей нравилось, что все эти комнаты принадлежат ей одной, что они маленькие и не могут вмещать много людей, что они замкнуты - словом, что они похожи на нее. Фердинанд однажды, смеясь, сказал отцу:
- В общем это расположение комнат архитектор придумал, чтобы угодить привычкам бесстыжей распутницы, а в конце концов оно оказалось чрезвычайно удобным для добродетельной буржуазки.
Что касается его, то этот роскошный особняк вполне соответствовал его тщеславию, его стремлению блистать, его намерениям задавать пиры и празднества. Отец осуществил мечту своего любимца: мало кто из биржевых маклеров, в особенности таких молодых, как Фердинанд, мог в дни приемов похвастаться столь великолепным домом и столь красивыми гостиными. И Фердинанд уже представлял себе, как в его доме будут собираться финансовые тузы и самые элегантные женщины из среды денежных людей. Все тут как будто складывалось благоприятно для него, все было хорошо, даже то, что в доме было два выхода в переулок Сандрие.
Но больше всех доволен был этим приобретением Буссардель старший: купив особняк Вилетта, он переходил из разряда квартиронанимателей в разряд домовладельцев. Этого ощущения ему не дала спекуляция земельными участками в Европейском квартале, потому что и он, и сыновья выступали в ней только как пайщики. А теперь он лично владел участком парижской земли, частицей родного города. "И ведь это только начало", - думал он.
Самые приятные часы досуга (а у него теперь было много часов досуга) он проводил на улице Басе дю Рампар. Там знали его привычки, там всегда в столовой ставился прибор для него. Он любил прогуляться до особняка пешком. Если он направлялся туда утром, к завтраку, то нарочно проходил через рынок на площади Мадлен, покупал цветы и заставлял, как влюбленный, чтобы при нем составили из них букет. Подходя по бульвару к дому, он замедлял шаг, поджидая, не встретится ли кто из знакомых,- ведь так приятно было указать на фасад своего дома с четырьмя колоннами, который в этом высоком месте виден был весь за оградой двора, и, смеясь, сказать:
- Да вот иду в особняк Вилетта. Сноха моя, урожденная Бизью, пригласила к завтраку. Несу ей букет. Видите, какие у меня теперь повадки!
- Дорогое дитя мое,- говорил он Теодорине,- глядя на вас, молодых, я и сам помолодел.
Конечно, жена Луи, Лора Эрто, довольно хорошенькая женщина, ему очень нравилась. Раз в неделю он, не скучая, обедал в доме своего второго сына, на улице Прованс, где Луи снял квартиру, чтобы быть поближе к брату. Но в особняке Вилетта он бывал чуть ли не каждый день. С первой снохой у него установились самые дружеские отношения.
Чаще всего он заставал Теодорину в ее комнате; она неизменно была спокойна и никогда не оставалась праздной, сидела за каким-нибудь рукоделием. Старик устраивался около нее, просил не прерывать из-за него работы. Иной раз Теодорина при нем занималась хозяйственными делами, отдавала распоряжения, никогда не повышая голос, с молодой властностью, восхищавшей свекра. Он понимал, что ей не надо учиться этому, что она с детства окружена была многочисленными слугами. Он понимал также, что разумная бережливость, которой проникнуто было все ее управление домом, объяснялась не нуждою, пережитой в прошлом, а наследственной привычкой, уважением к традиции, передававшейся из поколения в поколение.
Буссардель действительно помолодел - благодаря ли снохе, как он говорил, или потому, что меньше занимался конторой, как уверял Фердинанд, а может быть, по какой-то иной причине.
Как бы то ни было, дети Буссарделя радовались его бодрости. Они боялись, что смерть Рамело будет тяжелым ударом для пожилого человека, казавшегося с некоторого времени очень утомленным, и что он надолго погрузится в глубокую печаль. Он пожелал надеть траур по своему старому другу, попросил и детей носить знаки траура, что никого из знакомых не удивило, так как большинство считало Рамело их родственницей, а друзья дома прекрасно знали ее преданность Буссарделям, за которую те и смотрели на покойную как на члена своей семьи. Отец сам назначил сроки траура: три месяца для детей - как носят траур по умершей тетке, а для себя - полгода.
Когда он счел свой долг выполненным, он заявил, что разум велит ему бороться с унынием, и, к удивлению близких, повел светскую жизнь и увлекался ею куда больше, чем раньше. Он принимал все приглашения и тотчас устраивал ответные обеды и вечера. Он пожелал приобрести по абонементу ложу в Опере и у Итальянцев; ведь это совершенно необходимо, говорил он, когда можешь посадить впереди двух снох и собственную дочку, причем все трое очаровательные женщины. Об Аделине тут речи не было: с тех пор как ей перевалило за тридцать, и в семье, помимо младшей ее сестры, появились две молодые невестки, она старилась с удвоенной быстротой, держала себя так, словно годами она старше отца, является старейшей в семье и развлечения для нее не существуют.
Но Буссардель не следовал примеру такого самоотречения; когда оправилась после родов Теодорина, счастливо разрешившись от бремени мальчиком, что произошло вскоре по окончании траура по Рамело, дедушка в честь своего внука дал вечер в особняке Вилетта. Празднество было многолюдным и блестящим. Вся денежная знать Шоссе д'Антен теснилась в гостиных. Буссардель, веселый, оживленный, сновал по комнатам; предложив руку дамам, вел их в буфет; в большом салоне, расположенном против парадной лестницы, принимала гостей Теодорина в окружении своих невесток и матери. Ее кузина Луиза де Лагарп, проездом находившаяся в Париже, помогала ей занимать посетителей; эта молодая приятная дама была в родстве с семейством Бизью и тоже происходила из Швейцарии; два года назад она вышла замуж за крупного чиновника Жоржа Османа, назначенного супрефектом в Сен-Жирон. Вечер очень удался. По настоянию Буссарделя, проявлявшего запоздалое, но тем более горячее увлечение театральными зрелищами, в овальном салоне, была устроена маленькая сцена. На ней выступали в тот вечер певицы и модная балерина, стяжавшая своими танцами бурные аплодисменты.
В тот же год, осенью, Фердинанд однажды был приглашен на холостяцкий обед, который по условиям проигранного пари устроили его знакомые в отдельном кабинете "Английского кафе". Когда встали из-за стола, решили поехать в Олимпийский цирк. Фердинанд попросил узнать, вернулся ли его кучер - он разрешил ему съездить домой пообедать, так как до особняка Вилетта было совсем близко. Один из подававших за столом лакеев бросился выполнять поручение, и слышно было, как он закричал на черной лестнице:
- Карету господина Буссарделя!
- Болван! - возопил метрдотель, кинулся вслед за ним, и в коридоре раздался звук пощечины.
- Вот как! Вы бьете лакея, который прислуживает мне? - смеясь спросил Фердинанд у метрдотеля, когда тот вернулся весь красный и запыхавшийся.
- Извините, пожалуйста, сударь. В хороших ресторанах персонал не выкрикивает во все горло в коридорах имена клиентов.- И, приоткрыв дверь, он выглянул из нее.
- Нет, вы, как видно, не все говорите. Что там такое? - спросил молодой Буссардель и, отведя его в сторону, указал на перегородку.- Кто у нас соседи?
Метрдотель уклонился от ответа, сославшись на свою обязанность держать язык за зубами. Но на бульваре, когда Фердинанд собирался сесть в карету, к нему подошел провинившийся лакей. Ему уже дали расчет, и бедняга умолял вступиться за него: его уволили за допущенный промах.
- Подожди меня здесь,- сказал Фердинанд и снова вошел в ресторан.
- Все улажено,- сказал он возвратившись.- Не благодари меня, скажи-ка лучше, почему за твою неловкость тебя так строго наказали?
- Да потому, сударь, что в соседнем кабинете был господин с такой же фамилией, как у вас, и он был не один. И значит...
- Ага, понимаю! Постой, постой! Наверно, молодой человек, очень похожий на меня?
- Ах нет, сударь... Совсем не молодой господин. Толстый, с брюшком.
- Ого! - воскликнул Фердинанд. Он умолк и невольно поднял голову к освещенным окнам кабинета. Лакей сообщил, что с господином, который обедает там, приехала известная танцовщица, по фамилии...
- Это неважно!.. До свидания, любезный. Не говори больше об этом с товарищами... на-ка вот возьми.
На следующий день сын встретился с отцом у себя дома. За обедом он окидывал Буссарделя старшего любопытным взглядом. Он теперь видел его в новом свете. Ему казалось удивительным, что старик оказывает Теодорине отеческое внимание и выступает в роли дедушки, повествуя о том, как он ездил в тот день в Шеней. В этой деревне находился у кормилицы второй ребенок Фердинанда - маленький Викторен, которого Буссардель обожал.
