Филипп Эриа - Семья Буссардель
Семейство Буссардель встало из-за стола, когда прибыли первые гости. Пока отец жениха, отец невесты и оба нотариуса, запершись в библиотеке, вели переговоры, в гостиных начался прием. Горели все свечи в люстрах, в канделябрах, бра и жирандолях; многочисленные лампы усиливали их свет. Обычно в этот час уходили от Рамело ее посетители. Выйдя из ее спальни в коридор, они услышали шум праздничного сборища, первые звуки скрипок, долетавшие до этой части квартиры, и возвратились в спальню умирающей.
Через час они снова попытались выйти. Время для них уже было позднее, некоторые жили в предместьях, они были нагружены полученными подарками, да еще всех разморило от слишком обильного угощения, к которому они не привыкли, от духоты в жарко натопленной комнате, их клонило ко сну. Дольше они не могли оставаться. Рамело вызвала свистком служанку, и та привела Жюли; по просьбе своего друга Жюли взяла на себя заботу о ее гостях. Решили, что она выпустит их на улицу через черный ход, но все же им нужно было пройти через переднюю.
Жюли двинулась по коридору во главе десяти стариков; немного растерянные, они оправляли свою одежду, прижимали к себе свертки и узелки с подарками. Прежде чем выйти в переднюю, решили выждать, когда в ней никого не будет, когда перестанут там сновать приглашенные. Но в дом прибывали лее новые и новые гости; был разгар зимнего сезона, а такое празднество, как вечер у биржевого маклера Буссарделя в честь подписания брачного контракта его сына, было событием незаурядным, заинтересовавшим всех обитателей Шоссе д'Антен.
Наконец Жюли приняла решение. Она взяла под руку одного из своих подопечных и, сказав остальным, чтобы они следовали за нею, вышла в переднюю. Гости, находившиеся там, дамы, которые снимали или надевали на себя ротонды, и недоумении расступились. Призраки старой Революции, которые, возможно, не все были очень бедны, все без исключения имели жалкий вид; все они явно принадлежали к другой эпохе, у всех в облике было что-то противоречащее и враждебное современности,- от этой особенности никогда не могла избавиться и сама Рамело. Дряхлые привидения, шествуя под предводительством молодой красавицы в великолепном наряде, прошли через переднюю, прижимая к себе обломки прошлого, которые уносили с собою, и исчезли в темном коридоре. На следующий день они уже не пришли. Рамело, которой стало очень трудно говорить, кое-как объяснила, что со старыми друзьями покончено и теперь она принадлежит только Буссарделям. И тут Аделина заговорила было о священнике. Но потому ли, что Рамело, проведя три дня среди своих современников, разделявших прежние ее убеждения, отбросила от себя позднее воспринятые взгляды; потому ли, что в последние минуты жизни ее, естественно, потянуло к той эпохе, которая оставалась дорога ей, она решительно отказалась от причастия. Аделина, никак не ожидавшая отказа, сделала из этого трагедию и принялась мучить умирающую. Все было напрасно. Перед смертью старуха возвратилась к атеизму молодой своей поры, как другие возвращаются к далеким своим верованиям: она примирилась с отрицанием религии.
Во второй половине дня, когда все думали, что она уже не может говорить и больше никогда говорить не будет, она поманила к себе Буссарделя, и он подошел к креслу, где лежала умирающая. Он опустился перед ней на колени, взял ее за руку и посмотрел на нее вопрошающим взглядом. Она сделала над собою усилие, закрыла глаза, может быть, для того, чтобы легче было
- Я вам прощаю.
- Как! - воскликнул он, потрясенный до глубины души, но сдерживая голос из-за присутствия дочерей.- Как! А мне казалось, что уже давно...
Он не договорил: она с трудом открыла глаза и в последний раз устремила на него взгляд, так часто испепелявший его.
- Нет...- почти беззвучно произнесла она.- Только сейчас прощаю... потому что умираю...
Жюли отошла от них в сторону, обняв сестру. Она плакала, Аделине не удалось расслышать, что Рамело сказала отцу, но этот отдельный от всех разговор показался ей весьма знаменательным.
Вот видишь, - шептала сестре эта старая дева.- Я всегда так и думала. Она любила отца. Влюблена была в него.
- Что ты!..
- Да, да... Сама подумай. Иначе не объяснишь, почему она так прожила свой век. Подобную преданность редко встретишь.
- Ах, перестань!..- зарыдав, ответила Жюли.- Аделина, бедная ты моя Аделина!..
Когда Рамело, старый друг семейства Буссарделей, испустила дух, Жюли передала последнюю волю умершей. Рамело просила, чтобы ее похоронили в том платье, которое она надевала, когда ей шел двадцатый год. Втайне от всех она хранила его, и со времен Директории предназначила именно для такого употребления. Это было белое шелковое платье с розовыми полосками, с высоким поясом, с кружевной косынкой, перекрещивающейся на груди; от него шел какой-то неопределимый слабый аромат. Но Рамело, так долго жившая на хлебах Буссарделей, располнела в их доме; сразу стало ясно, что платье на нее не налезет. Тогда его распороли сзади, просунули в рукава окоченевшие руки, хотели было застегнуть лиф на груди, потянули, и шелк с треском разорвался.
Платье сняли, чтобы зашить прореху. Оно разорвалось еще в двух местах.
- Придется оставить это,- сказал Буссардель.- Шелк сопрел от времени.
XIV
Пользование особняком, находящимся на улице Басс дю Рампар, в котором проживал Фердинанд с женой, входило в статью брачного контракта молодого Буссарделя. В свое время это был загородный дом, построенный архитектором Броньяром в последней четверти восемнадцатого века для оперной дивы, мадемуазель Шевалье, которая обязана была этим красивым зданием щедрости нескольких меценатов, состоявших ее поклонниками, один за другим или даже одновременно. После смерти певицы ее особняк перешел в руки графа де Вилетта; во владении этой семьи он оставался довольно долго, так что стал известен под названием "особняк Вилетта", а воспоминание о его галантном происхождении уже стерлось. Но хозяева дома, два брата, умерли один за другим как раз в то время, когда Фердинанд заявил на улице Сент-Круа о своем намерении жениться. Обстоятельства наследования были таковы, что особняк пустили в продажу. Буссардель услыхал об этом от своего нотариуса; он знал этот дом, находил его архитектуру внушительной, а главное, считал, что самый земельный участок имеет большую ценность, а весь квартал - большие перспективы, и он купил особняк.
Сыну он предоставил право пользования этим недвижимым имуществом. Он считал свое приобретение выгодной сделкой, а лишь только на сцену выступали деловые соображения, отец в душе Буссарделя стушевывался перед биржевым маклером, в котором в свою очередь таился спекулянт,
Как и все постройки на улице Басе дю Рампар, особняк Вилетта расположен был ниже бульвара Капуцинок. Он стоял почти напротив того места, где улица Мира выходит на этот бульвар, и Буссардель не без основания ценил эти обстоятельства. Земельный участок составлял, вероятно, около трети гектара. Кроме парадного подъезда с улицы Басс дю Рампар, где дом был украшен каменным порталом с фронтоном, имелось еще два выхода, через сад, в переулок Сандрие. Оттуда можно было в пять минут пешком добраться до конторы Буссарделя, пройдя по переулку Сандрие, потом по улице Нев де Маттюрен, по улице Тиру и улице Сент-Круа.
Дом, стоявший в глубине широкого двора, привлекал взгляд своим перистилем, поднятым на высокий цоколь и состоявшим из четырех колонн коринфского ордера; они вздымались во всю высоту фасада, обрамляя окна первого и второго этажа; над ними были только чердачные помещения, скрытые изящной итальянской балюстрадой. Слева и справа от подъезда простирались два низких крыла, соединявшиеся с главным корпусом и замыкавшие с боков перистиль. За домом был разбит английский сад.
Внутри особняк представлял собою очень удобное жилище, не имевшее в себе ничего торжественного, наоборот, изобилующее маленькими круглыми гостиными, уютными комнатами с деревянными панелями, внутренними лестницами, ведущими в отдельные покои,- словом, все здесь носило интимный характер, в котором сказывалась наметившаяся при Людовике XVI реакция против холодной величественности архитектуры XVII века.
Словом, особняк Вилетта со всеми его особенностями как-то гармонировал с обликом и душевным складом Теодорины Буссардель.
Выйдя замуж, она незамедлительно стала матерью и уже подавала надежды, что ребенок будет не единственным. Ей поэтому нравилось, что в доме так много комнат и что они хорошо изолированы друг от друга. Значит, ни она, ни дети, по мере того как их будут брать из деревни от кормилицы, не станут мешать Фердинанду, который уже поспешил заявить жене, что ему необходимы покой и независимость. К тому же Теодорина любила тишину и не скучала в одиночестве: она была натура скрытная, ей нравилось, что все эти комнаты принадлежат ей одной, что они маленькие и не могут вмещать много людей, что они замкнуты - словом, что они похожи на нее. Фердинанд однажды, смеясь, сказал отцу:
