Давай никому не скажем
Из нашей комнаты вышла мать в длинной ночной рубашке и засаленным хвостиком на затылке. По опухшим глазам стало ясно, что вечер не прошел зря.
— На вот, возьми, купишь ребенку, что надо. Не орите только, Николаше завтра рано вставать, — сунув растерянной Дине в руку смятую купюру, мать прошлепала обратно в дом. Зайдя следом, сразу же отметила на столе дорогие сигареты.
— Откуда такая щедрость? Снова премию получила?
— Ну жалко же ребенка, Яночка. И Павлика, и Дину, она ж мне в дочки годится, — расплывчато ответила мать, присаживаясь на край разложенного дивана. Коля, накрывшись одеялом, лежал у стены, с недовольным лицом уткнувшись в телевизор.
Мне было не жаль денег, скорее, я даже порадовалась такому ее жесту, но это было странно, так как раньше подобного за ней никогда не наблюдалось. Да и откуда она взяла деньги? Я знала, сколько она получает в больнице — жалкие гроши.
Может, конечно, этот трутень поднял наконец свою задницу и что-то заработал, хотя эта версия была маловероятной.
Вошла в комнату, заглянула к Нике: та сидела за столом и, вогнувшись, листала толстую тетрадь.
— Конспект читаешь?
— Ага.
— Давно орут? — кивнула на дверь.
— Весь вечер.
Во всей этой ситуации было жаль только ребенка, который волей случая появился у таких нерадивых людей. Вот кто из него вырастет, если с самого детства он только и слышит ругань матери с отцом и видит бесконечные пьянки. Какой пример они ему подают?
На кухне раздался звон стекла и поток очередной брани.
Как же все это надоело! В какой-то момент мелькнула мысль, что жить с Тимуром не такая уж и плохая идея. Одни, без криков, пьянок и тараканов. Но... как же Ника? Бросить ее одну среди этого беспредела?
Быстро переоделась, накинула халат и, взяв полотенце, скрепя сердце пошла в душ.
Постелив на ржавое дно душевой свой резиновый коврик, обернулась на дверь, проверяя задвижку. Стараясь не думать о том, что в этой же самой душевой купаются еще четыре абсолютно чужих для меня человека, разделась и нанесла на мочалку душистое мыло. День был невероятно трудным, хотелось поскорее лечь спать и уже завтра, на свежую голову, подумать, что же делать с Тимуром.
Смыла косметику и едва приступила к мытью волос, как услышала из кухни оглушительный крик ребенка. И следом визг Дины. Поскальзываясь на хлопьях пены, обернула вокруг тела полотенце и выскочила из душевой: Дина бегала по кухне, прижимая к себе орущего сына.
— Господи, что случилось?
— Павлик... упал... Я его на секунду всего, а он...
Взглянула на ребенка — носогубный треугольник стремительно синел, а глазки закатились. Вместо громкого плача ребенок монотонно поскуливал, обмякнув в руках матери.
— Дина, скорую, скорее!
— Нет, нет! Не надо скорую! Только не скорую! — схватив меня за полотенце, умоляюще запричитала Дина. — У меня прописки нет, ребенок нигде не прикреплен. Он просто упал со стола, просто упал... тут... тут же не высоко...
— С кухонного стола? — Я была просто в ужасе и поверить не могла, что мать может быть настолько хладнокровной.
— Да. Я посадила его на секунду, отвернулась налить молоко, и он упал...
Из комнаты выглянул побледневший Толик. В трясущихся руках тот держал истлевшую до фильтра сигарету и внимательно прислушивался к разговору. Я сразу же все поняла.
— Ты оставила Пашу с Толиком, и он не углядел? Отвечай!
— Да, — тихо прошептала Дина, укачивая ребенка. — Яночка, пожалуйста, там же обязательно спросят, как это произошло... Толик, он же... он же сидел!
— Мне все равно, что будет с тобой и Толиком, но рисковать ребенком из-за ваших разборок я не буду. Если тебе наплевать, то мне — нет. — Схватив с коридорной вешалки старое пальто матери, с мокрой головой побежала на соседнюю улицу к таксофону вызывать скорую помощь.
