Ирина Грекова - Пороги
Капитан был ошеломлен. Он почесал правой рукой левое ухо через начинающуюся лысину:
— Ой, мамочки! Что же вы сразу-то не сказали? Я бы по-другому с вами разговаривал.
— А что? Вы со мной разговаривали хорошо, вежливо.
— Я разговаривал как со всеми. А если бы я знал, что передо мной выдающийся представитель женского пола... Я-то думал — просто интересная дамочка, мужняя жена. Сердечно извиняюсь.
— Как вас зовут? — спросила Галина Львовна, чувствуя себя хозяйкой положения.
— Капитан Буков, Алексей Степанович.
— Так вот что, Алексей Степанович, я надеюсь, что вы внимательно проследите за этим делом.
— Можете надеяться.
— До свидания. Заранее вас благодарю.
— Очень рад был познакомиться. Обращайтесь при любой надобности. Все сделаем!
Прощаясь, капитан Буков задержал в своей жесткой ладони нежную, длинную руку Галины Львовны несколько дольше, чем нужно.
«Вот неожиданная победа, вероятно, из самых последних, — думала она, возвращаясь на завод. — А все-таки приятно. Когда же кончится твое время, бабушка?»
День прошел как день. Хлопоты, звонки, совещания. Не спав толком две ночи, Галина Львовна была невнимательна, несобранна. Вынув зеркальце, она украдкой разглядела свое лицо и заметила в углах рта две морщинки, которых раньше как будто не было. «Бабушка!» — повторила она мысленно. Она любила свою нежную, выхоленную внешность, контрастирующую с волевым, мужественным характером. Эти две морщинки она поставила в счет тому, звонившему ночью, и жестко пообещала себе не отступаться, идти до победного конца.
Дома она сразу легла и уснула как убитая. Звонок разбудил ее в половине третьего. «Слушаю». Трубка молчала.
Галина Львовна поступила согласно инструкции: не вешая трубки, засекла время, взяла бумажку с номером телефона, который ей дал Буков, и вышла на улицу.
Автомат был недалеко, на ближайшем углу. Она вошла в кабину и увидела, что трубка сорвана: только обрывок провода болтался под аппаратом. Черт знает что! Могло быть случайностью, а могло быть сознательным поступком того, кто звонил. Ночного мерзавца. Молчальника. «Нет, я его выведу на чистую воду!» — свирепо подумала Галина Львовна.
Другой автомат был у метро, примерно за полкилометра. Улица была по-ночному гулко пустынна — ни одного человека в поле зрения. Галина Львовна не была труслива, но все же вид этой совершенно пустой, серо освещенной ночным небом улицы был не из приятных...
Позвонив куда надо, она поспешила обратно. Какая-то парочка, утонув в нескончаемом поцелуе, оживляла пустынную улицу. Галина Львовна дошла до дому, поднялась по лестнице, отперла дверь, повесила трубку телефона. Ноги у нее озябли (она выбежала без чулок). Лежала, пытаясь согреться и прийти в себя. Ни то ни другое не удавалось. Наконец задремала.
В половине седьмого — звонок. Звонили одновременно будильник и телефон, причем телефон — особым, высоким, прерывистым голосом междугородной.
Звонил Саша, муж. Все благополучно, здоров, весел. Играл в теннис со здешними учеными, они против меня слабаки. Не слышно? Сла-ба-ки. Слегка повредил ногу, придется временно не играть. Нет, ничего серьезного, простое растяжение связок. Галочка, а как ты? Не скучаешь там одна? Что-то у тебя голос грустный. Мне показалось? Значит, показалось. От ребят что-нибудь есть? Все в порядке? Ну, слава богу. В самом деле, у тебя какой-то тревожный голос. Ошибаюсь? Хорошо, ошибаюсь. Ты у меня молодец. Не скучай, скоро увидимся. Целую.
Галина Львовна подошла к зеркалу. Ну и вид! Вчерашние две морщинки углубились, стали длиннее. На ночь не сделала массаж. Дело не в массаже. Дело в том, который звонит. Ничего, он у меня взвоет!
С работы позвонила капитану Букову, доложила о своей ночной деятельности. Он одобрил, сказал: «Продолжайте так же».
— Алексей Степанович, я же не сплю ночи. Сколько времени можно продолжать? Может быть, вы его уже выследили?
— Погодите, не торопитесь. Так скоро эти дела не делаются. С одного раза вообще ничего сказать нельзя. Можете, конечно, выключать телефон на ночь...
— Ну нет. Этого он от меня не дождется.
— А насчет обрыва трубки примем меры, чтобы повесили новую. Спасибо, что дали сигнал.
Когда на следующую ночь опять раздался звонок и Галина Львовна опять ничего не услышала, кроме отдаленного писка, она взяла себя в руки, вспомнила, как на заводе выясняли отношения рабочие, и выдала в телефон отборную, затейливую тираду. Конечно, вышло у нее не так, как у мастеров этого дела, но все же неплохо. Не вешая трубки, она оделась и вышла.
Все-таки ночная улица плохо действует на нервы, хотя у нее они и крепкие. Услышав за спиной звуки, она обернулась. Бежала собака, белесое порождение белой ночи. «Кыш!» — сказала ей Галина Львовна. Собака не отставала, как привязанная.
В ближней телефонной будке трубки, конечно, не было. Она — к метро (собака — по пятам). Позвонила, сообщение приняли. Домой — и все та же собака, хоть плачь! Отпихнула ее ногой, входя в подъезд. Уж собаку-то вряд ли «тот» подсунул, хотя и это казалось возможным.
Опять постель, попытки заснуть. На следующий звонок — под утро — так и не встала. Сил не было.
Так продолжалось дней десять. Звонки были каждую ночь, иногда по нескольку раз, в разное время. «Неизвестный друг», видно, не щадил себя, свое время, свой сон. Ругаться в телефон Галине Львовне больше не удавалось: на том конце кто-то со всей мочи свистел в какую-то дудку, может быть, в милицейский свисток. Резало уши. Белесая собака то появлялась, то нет.
Наконец выдалась ночь без звонков. Проспала ее мертвым, каменным сном. А на другой день позвонил капитан Буков и попросил зайти в отделение.
— Как вы с лица-то изменились, похужели, — сказал он. — Не надо так переживать.
— Я не переживаю, просто не сплю.
— Женщина должна беречь свою красоту.
— Какая моя красота? Я уже старая, — возразила она, ожидая привычных опровержений.
Их не последовало. Капитан сказал:
— Старая — молодая, все равно беречь надо. Второй-то красоты судьба не выдаст. А я вот чего попросил вас зайти; попался наш карась на удочку!
— Да ну?!
— Точно, попался! Из всех звонков, которые засекли, три — с того номера, который вы подозревали. Остальные — из автоматов, один — с частной квартиры, видно соседней — близкий номер. Только учтите, я вам не имел права этого сообщать. Это наше дело, милиции, а не отдельных граждан.
— И что же вы, милиция, думаете делать?
— Мы уже сделали. Вызвали того субчика, на чье имя телефон. Испугался старик, аж затрясся.
— Старик? — удивилась Галина Львовна.
— Старик, да какой противный. Волосы из носу. Удивляюсь вам, Галина Львовна, как вы, такая образованная, интересная, могли с таким уродом дело иметь.
— Да я не знаю никакого старика, честное слово!
— Это ваше дело, не мое. Наше дело — вызвать и побеседовать. Я ему сказал: если хоть один звонок засечем, снимем телефон — и все. Он голословно отрицает. Говорит — не звонил, знать не знаю, ведать не ведаю. А вас сегодня ночью беспокоили?
— Нет, ни разу. Спала мертвым сном. Давно так не спала!
— Моя милиция меня бережет, — гордо сказал капитан Буков. — Если еще что появится, обращайтесь без никаких.
— Спасибо, Алексей Степанович. Будьте здоровы.
— Взаимно.
35. Поздние знакомства
Нешатов пришел домой, как всегда, поздно вечером. Навстречу ему в прихожую вышла Ольга Филипповна.
— Сидит, ждет, — сообщила она шепотом. — Нипочем не уходит. Я ему: «Может, Юрь Иваныч и до завтра не придет?» А он: «И до завтра буду ждать, мне все равно делать нечего». Предлагала «Огонек» с кроссвордом — не хочет. Зря я его в твою комнату пустила. Не спер бы чего. Задница обтянута, волос долгий...
— Кто такой? — спросил вполголоса Нешатов.
— Говорит: знакомый. Мало ли знакомых? Я ему в паспорт не заглядываю. В комнату впустила, а душа не на месте.
— Ничего. У меня и красть-то нечего.
Он вошел к себе. Густой, слоистый, терпкий дым заволакивал комнату. В этом дыму с тахты поднялся кто-то высокий, незнакомый.
— Вы ко мне?
— К вам. Вы, если не ошибаюсь, Юрий Иванович Нешатов?
— Не ошибаетесь.
Высокий поклонился с клоунской ужимкой, резиново согнувшись в пояснице:
— Очень рад познакомиться. Я Нешатов Павел Юрьевич. Слыхали такое имя?
— Слыхал.
Нешатов подошел к окну и распахнул его настежь. Постоял. Обернулся к своему гостю. Не надо эмоций. Взять себя в руки. Простая деловая встреча. Сын? Пускай сын.
Молодой человек был худ, раздерган, длинноволос. Нешатов разглядывал его, силясь узнать, но не узнавая. Где Пашины золотые глаза? Они стали простыми, табачными. Волосы давно не мытые. Руки с обгрызенными ногтями... Только одно оставалось от Паши: родинка на правой щеке. Была просяным зернышком, стала горошиной... «Наверно, мешает ему бриться», — подумал Нешатов. Мысль о бреющемся Паше была противоестественна. Впрочем, сейчас он был небрит.
