Ирина Грекова - Пороги
— Немножко правды в твоих словах есть. Это плохо, я постараюсь быть лучше.
— Юра, ты сам на себя не похож. Твое тайное счастье — в чем оно? Магда тебя любит?
— Магде нет до меня никакого дела.
— Жаль. Тебе нельзя без женщины, ты просто погибнешь.
— Как-нибудь.
— Юра, я тебе хочу напоследок сказать, чего у нас с тобой не хватало. Я не была тебе нужна. А это самое важное. Самые большие слова, которые мужчина может сказать женщине: «Ты мне нужна».
— Это верно. Это умно.
— Вот видишь, — улыбнулась Даная, — я иногда могу говорить умные вещи. Хотя и не умна.
— В тебе какой-то другой ум.
— Звериный. Как в кошке. Как в моем Чёртушке, который оказался не котом, а кошкой, Анна Кирилловна обнаружила. Кстати, она, кажется, тоже тебя подозревает.
— Я знаю.
— Вообще невесть что происходит в отделе. Все всех подозревают. Иногда мне кажется, что все думают, будто это я.
— Это резонно. Ты же умеешь печатать на «Наири»?
— Неужели ты всерьез на меня думаешь?
— Ни на кого я не думаю.
Помолчали.
— Мне уйти? — спросила Даная.
— Если можешь.
Глаза Данаи на миг налились слезами, которые сразу же ушли внутрь. Она подала ему маленькую, крепкую руку.
— Прощай, Юра. Не поминай лихом.
— Только добром.
— Я зайду попрощаться к Ольге Филипповне. Можно?
— Если она не спит.
— Если спит, разбужу. Она не рассердится.
...Не рассердилась. За стеной послышался тихий разговор, шорох, пролились капли «золотого дождя». Нешатов сидел, подперев лоб рукой. «Молодец Даная, — думал он, — никаких сцен, никаких упреков. Поздно я ее узнал. Жаль, не был с ней ласков. Теперь уже не исправишь».
Какая-то небольшая, горькая, благодарная любовь к ней все-таки копошилась в его душе. Он знал, что еще может ее удержать. Ему почти этого хотелось. Но нет, не надо.
Хлопнула дверь на лестницу, зарыдал лифт, и тут же, не постучавшись, вошла Ольга Филипповна.
— Еще одну выгнал! — сказала она, негодуя. — И чего они в тебе, дураке, находят? Ни кожи, ни рожи.
36. Напряженный день
Фабрицкий вернулся бодрый, помолодевший, коричневый, чуть прихрамывая на поврежденную ногу. То, что ему рассказала Галина Львовна, его возмутило, но не удивило. Трижды засеченный номер телефона явно его обрадовал: подтверждались его предположения, хотя и слегка фантастическим образом. Цель звонков была не вполне ясна. Что лежало в основе? Желание запугать? Зависть? Ненависть? Отдельные звенья головоломки не складывались в картину.
— Ты понимаешь, Галя, кажется, сейчас мы его зацепили, и крепко, не сорвется. А после этого звонков не было?
— Прекратились как отрезало.
— Ну, ты у меня и молодец же! Не струсила, не растерялась, бегала ночами к автомату... Сколько лет мы с тобой женаты, а я не перестаю тебе удивляться. Другая раскисла бы, а ты...
— Все-таки я баба и трусиха. Иногда бывало жутковато. Особенно эта бледная собака по пятам... Честное слово, мне казалось, что она тайный агент нашего общего друга. А кто этот старик?
— Какой-нибудь родственник. Или пособник. Погоди немного, все выяснится.
В институте, куда Фабрицкий поехал, позавтракав, но не отдохнув, все было как будто в порядке. Работы по дисплею были на полном ходу. Нешатов, какой-то окрыленный и как будто еще подсохший, уверенно командовал разросшейся группой. Первые опытные пробы удались. В распознавании цветных спектрограмм всех искуснее оказалась не Магда, а Даная. Коринец мало что делал, не скрывая своей неприязни к Нешатову и его дисплею.
Главной рабочей силой были Магда и Владик Бабушкин, временно приданный группе дисплея. Увлекшись идеей, он пылал всеми рыжими волосами наподобие факела, перемещался с места на место и заражал всех своим оптимизмом. «Генератор морального климата», — отозвался о нем Малых. Толбин, как всегда, был скромен, исполнителен, точен. Во время отсутствия Фабрицкого он официально его замещал: Ган все еще был в санатории и добаливал свой бюллетень.
— Феликс Антонович, что у нас происходило в мое отсутствие? — спросил Фабрицкий, оставшись с Толбиным наедине.
— Вот здесь, в дневнике, все записано.
— Новые анонимки были?
— Только одна.
— Объяснение написали?
— Очень подробное. Вот копии анонимки и объяснения.
— Отлично. Благодарю вас. — Документы отправились в неизменный «дипломат». — А как себя чувствует Борис Михайлович?
— Гораздо лучше. Я навещал его в санатории. Думает вскоре выйти на работу.
— Анна Кирилловна на месте?
— Недавно вернулась из отпуска. Очень огорчена, что вы из-за дисплея оголили ее лабораторию.
— Ничего, мы с ней поладим. Как у вас с Нешатовым?
— Работает. Чувствуется известная напряженность.
— Это неизбежно. Благодарю вас, вы очень четко работали в мое отсутствие.
— Как мог, — скромно наклонил голову Толбин.
Вошел Нешатов. Фабрицкий обратился к нему сдержанно-официальным тоном:
— Юрий Иванович, прошу вас зайти ко мне для делового разговора.
...В кабинетике Фабрицкого Нешатов закурил.
— Разболтались вы тут без меня, — заметил Фабрицкий. — Так и быть, разрешаю курить, хотя вы и не спрашивали.
— Возомнил о себе, будучи в роли главного подозреваемого. Наглость — в характере анонимщика.
Что-то новое в нем было, неожиданное. Видно было, что человек твердо стоит на ногах.
— Ну как? — спросил Фабрицкий. — Дали ваши наблюдения какой-то материал? Есть соображения по поводу авторства?
— Кое-какие есть, но пока без твердых доказательств.
— У меня тоже есть соображения, и даже определенные. Давайте поделимся ими.
— Я бы не хотел пока называть имен.
— И не надо. Сделаем так: я напишу первую букву фамилии, вы — последнюю и покажем друг другу. Интересно, совпадут ли наши оценки.
Оба написали по букве.
— Так? — спросил Фабрицкий. — Видите, наши оценки совпали. Это хороший аргумент в пользу их справедливости.
— Но еще не доказательство.
— Будут и доказательства. Не все сразу. Привет!
Фабрицкий сел в Голубой Пегас и поехал в милицию. Капитан Буков принял его более чем сдержанно:
— Да, приходила ваша супруга, жаловалась на хулиганские звонки. Мы сделали, что в нашей власти. Вызвали, внушили. Больше не беспокоят?
— Нет.
— Чего же вы хотите?
— Официальную справку о номере телефона, с которого были звонки, и о фамилии владельца.
— Э нет, такой справки мы дать не можем. Я вообще напрасно поделился с вашей супругой насчет номера. Вижу, дамочка волнуется, пожалел и ляпнул чего не надо. Звонки прекратились? Лады. Вот и все, будьте довольны. Мы свое дело сделали.
Фабрицкий покинул отделение милиции с досадным чувством. Все-таки насколько легче иметь дело с женщинами...
Следующий его визит был к прокурору. Близкий знакомый близкого знакомого, он принял Александра Марковича очень сердечно, очень внимательно. Пока Фабрицкий рассказывал, прокурор что-то записывал в своем блокноте и рисовал ветвящиеся схемы. Людей он обозначал кружками, их взаимоотношения — стрелками. Когда Фабрицкий кончил, заговорил прокурор.
— То, что вы мне рассказали, Александр Маркович, очень прискорбно, но очень обыкновенно. Вы себе не можете представить, насколько обыкновенно! Преступлением в строгом смысле слова это не является. Прокуратура не может распылять свое внимание на такие мелочи. Если б она ими занималась, у нее не хватало бы времени на другие дела, более важные. В нашем масштабе ваше дело — песчинка. Подумаешь, анонимки! Весь ваш анонимщик не стоит минуты внимания. По возможности забудьте о нем. Учтите, нервные клетки не восстанавливаются. Построчит-построчит и перестанет. Ей-богу, это мой самый сердечный, дружеский совет.
— Сколько я понял, дело для вас мелко?
— Так точно, — кивнул прокурор.
— А если бы дело шло об убийстве, вы бы им занялись?
— Обязательно.
Фабрицкий усмехнулся не без ехидства:
— Значит, когда убивают одного человека, это вас интересует. А когда убивают коллектив, когда люди лишаются работоспособности, подозревают друг друга, все идет вразброд — это вас не касается?
— Ну, не преувеличивайте. Пока еще никто не убит.
— Если расхищается социалистическая собственность, — гнул свое Фабрицкий, — вы готовы рассматривать дело? А когда разбазаривается рабочее время, зря тратится на никому не нужные отписки? Когда люди не могут работать в полную силу? Это вас не касается?
— Вы были бы прекрасным прокурором.
— Я вполне доволен своей специальностью. Так что вы мне скажете?
— Один из многих парадоксов жизни: вина есть, но привлечь по ней невозможно. В принципе такими делами, вроде квартирных склок, должна заниматься милиция. Только вряд ли она захочет. У нее своих насущных дел выше головы.
— Но ведь я знаю, кто это писал! Вы меня как будто слушали внимательно. Факт управления содержанием анонимок... Появление в них информации, известной только подозреваемому...
