Артур Дойл - Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)
В тот вечер произошел случай настолько показательный, что я не могу тебе о нем не рассказать. У Каллингворта есть духовое ружье, которое стреляет маленькими стальными дротиками. Он тренируется с ним в задней комнате, и, надо сказать, стреляет прекрасно, в цель с двадцати футов (такова длина комнаты) бьет без промаха. После обеда, когда мы пошли туда пострелять, он предложил мне взять большим и указательным пальцами полупенсовик и позволить ему выбить его у меня из руки. Полупенсовика под рукой не оказалось, поэтому он достал из кармана жилета бронзовую медаль, я взял ее и отошел на нужное расстояние. Ружье с металлическим щелчком выбросило дротик, и монета полетела на пол.
– В яблочко! – довольно произнес он.
– Напротив, – сказал я. – Ты вообще не попал.
– Как не попал? Я должен был попасть!
– Я уверен, что ты не попал.
– А где же тогда дротик?
– Здесь, – сказал я и показал залитый кровью указательный палец с торчащим дротиком.
Еще никогда в жизни я не видел, чтобы человек так убивался. Он готов был рвать на себе волосы, произносил такие слова, которые поразили бы меня, даже если бы он отстрелил мне руку или ногу. Мы с ним как будто поменялись ролями: он рухнул на стул, я же, по-прежнему с дротиком в пальце, стал успокаивать его и говорить, что ничего страшного не произошло. Миссис Каллингворт сбегала за теплой водой, и мы вытащили дротик пинцетом. Боли почти не было (сегодня палец болит намного сильнее, чем вчера), но, если когда-нибудь тебя позовут опознавать мое тело, ищи у меня звезду на конце указательного пальца правой руки.
Когда операция по извлечению дротика (во время которой Каллингворт беспрерывно стонал и корчился, словно от боли) была закончена, мой взгляд случайно упал на медаль, которую я выронил на ковер. Я ее поднял, намереваясь найти более приятную тему для разговора. На медали было вычеканено: «Джеймсу Каллингворту за спасение утопающих. Январь, 1879».
– Вот это да, Каллингворт, – воскликнул я. – Ты мне никогда об этом не рассказывал!
К нему тут же вернулось обычное радостное расположение духа.
– О чем? О медали? А у тебя что, такой нет? Я думал, у всех такая есть. Признавайся, ты просто хочешь быть не таким, как все, да? Это был мальчик. Ты представить себе не можешь, скольких трудов мне стоило сбросить его в воду.
– Ты хотел сказать, вытащить его из воды?
– Друг мой, ты не понимаешь! Любой может вытащить ребенка из воды. Сложность в том, как его туда засунуть. Это стоит медали. Потом, свидетели, своим я плачу по четыре шиллинга в день и кварту пива вечером выставляю. Ты же не можешь просто взять ребенка, отнести его на пирс и бросить в воду. С родителями придется выяснять отношения. Поэтому приходится набираться терпения и ждать, пока повезет. Я себе тонзиллит заработал, пока ходил по пирсу в Эйвонмуте, дожидаясь своего случая. Это был такой вялый и толстый мальчонка, он сидел на самом краю с удочкой. Я его так пнул в спину, что он улетел у меня, как птичка. Потом, когда я его доставал из воды, правда, возникли сложности, его леска у меня вокруг ног два раза закрутилась, но все закончилось хорошо, и свидетели нашлись. На следующий день этот мальчик пришел меня благодарить, он сказал, что совсем не пострадал, если не считать синяка внизу спины. Его родители с тех пор мне каждый год на Рождество связку куропаток присылают.
Я слушал эту чушь, держа палец в теплой воде. Закончив, он выбежал из комнаты за табакеркой, и с лестницы донесся его довольный хохот. Я все еще смотрел на медаль, которая, судя по многочисленным вмятинам, часто использовалась как мишень, когда почувствовал легкое прикосновение к руке. Это была миссис Каллингворт. Страдальчески сдвинув брови, она заглянула мне в глаза.
– Не нужно верить всему, что говорит Джеймс, – сказала она. – Вы ведь его совсем не знаете, мистер Манро. Чтобы его понять, нужно просто смотреть на вещи его глазами. Нет-нет, не подумайте, что он говорит неправду, просто у него такое живое воображение, он так увлекается смешными идеями, которые приходят ему в голову, что совершенно забывает о том, что о нем могут подумать люди. Мне очень больно видеть, мистер Манро, что единственный человек в мире, к которому он испытывает дружеские чувства, совершенно не понимает его. Когда вы молчите, на вашем лице написано все, что вы думаете.
В ответ я смог лишь кое-как, запинаясь, сказать, что мне очень жаль, если я составил себе ошибочное мнение о ее муже и что я очень высоко ценю некоторые его качества.
– Я видела, как хмуро вы смотрели на него, когда он рассказывал эту совершенно безумную историю про то, как он якобы столкнул в воду мальчика, – продолжила она, извлекая откуда-то из-за лифа сильно потрепанный листок бумаги. – Вот, почитайте, доктор Манро.
Это была вырезка из газеты, в которой рассказывалось о том, как все произошло на самом деле. Во-первых, это случилось зимой. Мальчик провалился под лед, и Каллингворт на самом деле вел себя как настоящий герой. Его самого вытащили на берег без сознания, он прижимал ребенка к себе так сильно, что их смогли разделить только после того, как он пришел в чувство. Едва я успел дочитать, как с лестницы послышались шаги, и она, торопливо спрятав вырезку на груди, снова превратилась в молчаливо-настороженную женщину.
Ну, разве этот человек не загадка? Если он заинтересовал тебя даже на расстоянии (а я не сомневаюсь, что твои реплики в ответных письмах – не обычное проявление вежливости), можешь себе представить, какое впечатление он производит при непосредственном общении. И все же я должен признаться, что меня не покидает ощущение, будто я живу рядом с каким-то капризным и раздражительным существом, которое может в любую секунду зарычать и даже укусить. Что ж, я думаю, мое следующее письмо не заставит долго себя ждать, и к тому времени я уже пойму, задержусь ли я тут надолго. Я был очень огорчен, узнав о недомогании миссис Суонборо. Ты же знаешь, как мне небезразлично все, что касается тебя. Мне тут все говорят, что я хорошо выгляжу, но мне кажется, я просто потолстел.
VIII
Пэрейд, 1, Брадфилд, 6-е апреля, 1882.
Дорогой Берти, я пишу эти строки на маленьком столике, который теперь стоит у окна в моей спальне. Сейчас все в доме спят, кроме меня, и не слышно обычного городского шума. Но мой мозг как никогда активен, поэтому я и решил, что лучше напишу тебе письмо, чем буду всю ночь ворочаться в кровати без сна. Мне днем часто говорят, что я выгляжу каким-то сонным, но природа уравнивает чаши весов тем, что частенько не дает мне заснуть ночью.
Ты когда-нибудь замечал, как успокаивают звезды? По-моему, это самая умиротворяющая вещь в природе. И я с гордостью могу сказать, что не знаю названия ни одной из них. Если бы они были классифицированы и на каждую был бы повешен ярлычок с названием, ореол романтики и чарующая сила загадки развеялись бы в одну секунду. Но, когда человек возбужден и взволнован, когда он охвачен своими ничтожными суматошными чувствами и бесконечно малыми бедами, нет ничего лучше, чем принять звездную ванну. Они такие большие, такие безмятежные и такие красивые! Глядя на них, я думаю о том, что пространства между планетами полны остатками разрушившихся астероидов, и, следовательно, возможно, даже там существуют такие вещи, как болезнь и смерть. Одного взгляда на ночное небо должно быть достаточно человеку, чтобы понять, насколько он незначителен… Все человечество – это что-то вроде мельчайшего порошка на поверхности одного из самых незначительных маховиков исполинской машины. Но в этом циклопическом механизме существует строжайший порядок, Берти. А там, где есть порядок, должен быть и разум, а там, где есть разум, должно быть и чувство справедливости. Я не сомневаюсь в том, что этот великий лежащий в основе всего Разум существует или что он обладает определенными неотъемлемыми свойствами. Понять это мне помогают звезды. Когда смотришь на них, кажется странным, что церкви здесь у нас все еще пререкаются по таким вопросам, как что больше угодно Всевышнему: чтобы на головы наших младенцев сразу после рождения выливали ложку воды или же нужно ждать несколько лет и погружать их в купель полностью. Это могло бы показаться смешным, если бы не было столь печальным.
Все эти мысли вызваны спором, который произошел у нас с Каллингвортом этим вечером. Он уверен, что человеческая раса ухудшается как умственно, так и нравственно. Он приводит в пример тупоумие, которое в молодом еврейском философе увидело самого Создателя. Я попытался доказать ему, что это не является доказательством вырождения, поскольку тот еврейский философ, по крайней мере, нес некую нравственную идею и поэтому находится на несравненно более высоком уровне, нежели античные мыслители с их материалистическим представлением о божествах. Его личные взгляды на природу Создателя кажутся мне куда более ярким примером вырождения. Он говорит, что, глядя на окружающую его жизнь, не видит ничего, кроме жестокости и безжалостности. «Или Создатель не всемогущ, или он не так уж всемилостив, – говорит он. – Либо Он может прекратить этот повсеместный ужас, но не хочет этого делать, и значит, Он не всемилостив; либо Он этого хочет, но это Ему не под силу, и тогда он не всемогущ». Это сложная дилемма для человека, который ищет ответы в логике и здравом смысле. Конечно, если обращаться к вере, выпутаться можно из любой ситуации. Мне пришлось прикрыться тем же щитом, которым ты, Берти, так много раз спасался от моих нападок. Я сказал, что дилемма эта возникла из-за того, что мы принимаем как данное, что то, что кажется нам злом, является ЗЛОМ. «Попробуй доказать, что это не так», – ответил на это он. – «Мы можем надеяться, что это не так», – сказал я. – «Вот если у тебя вдруг найдут рак преддверия привратника желудка{150}, посмотрим, что ты тогда скажешь», – выкрикнул он и повторял это каждый раз, когда я пытался возобновить спор.
