Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

ПЕСНЯ ПЯТНАДЦАТАЯ

Уж наново аврора призываетЛюдей к труду. Гостям приносит старецОбещанные жезл, чертеж и щитИ говорит обоим: «Отправляйтесь,Пока прохладой веющего утраНе обратило солнце в знойный день;Примите от меня залоги этиМоей любви и ждущей вас победы».

А воины тем временем уж всталиИ облачились в бранные доспехи;С надеждою в сердцах они идутЗа старцем теми ж мрачными путями,Какими он же вел их накануне.Так достигают русла напоследок,И воинам, прощаясь, молвит старец:«Счастливого пути, мои друзья!»

Под ними пригибается волна,Потом их поднимает, словно были бОни двумя древесными листками,И вскоре ставит на сухую землю.Едва они успели оглядеться,Как видят уж корабль перед собою,А на корме ту женщину, которойОни в пути довериться должны.

Кудрявые на лоб спадают пряди;Благоволенье кроткое сулятСпокойные, приветливые взоры;Небесной чистотой лицо сияет.Живая, беспрерывная играБесчисленных цветов ее одеждыГлазам остановиться не даетНа прихотливой смене переливов.

Так в озаренье солнечного блескаНеуловимо-быстрой чередойСменяется оттенок за оттенкомНа нежной шее горлицы влюбленной:То вспыхнет вдруг рубиновое пламя,То яркий изумруд зазеленеет;Один с другим несхожие, ониРавно пленяют взор красой чудесной.

И воинам неведомая молвит:«Счастливейшие смертные, взойдитеНа мой корабль, которому не страшенВ себе таящий беды океан;Мой господин и ваш доброжелательПриказывает мне отныне вашейБыть проводницей». Так сказав, онаК земле подводит судно без усилий.

На зов радушный оба поспешают,Ветрила надуваются, и судно,Послушное руке искусной кормчей,Подобно птице в воздухе, летит;Летит легко и быстро, оставляяЕдва заметный след на половоднойРеке, способной большие гораздоСуда снести на раменах своих.

Сверкают волны пенной белизнойИ, в брызги разлетаясь, глухо ропщут;Чем дальше, русло делается шире,Течение становится спокойней.И, наконец, сама река, как будтоУстав от продолжительного бегаИ вожделенный отдых обретя,Теряется в просторе океана.

Едва они лишь в море выплывают,Как небо очищается от туч,И грозный свист стихает аквилона,Что бури вызывал из недр пещерных;Взамен его зефир на легких крыльяхЧуть-чуть рябит улегшиеся волны:И на престол лазури светозарнойВосходит торжествующий покой.

Уж Аскалон из глаз их исчезает,И, словно из пучины, на поверхностьВсплывают перед ними стены Газы:Так город называется, что былОснован на развалинах другого,Которому служил он только портом;Теперь же берега его шатрамиПокрыты и солдатами кишат.

На зрелище зловещее с невольнойТревогой смотрят воины: ониИ всадников и пехотинцев видят,То в город, то из города снующих.Верблюдов тоже видят и слонов,Вздымающих ногами тучи пыли;И видят грозный ряд судов военных,На якоре еще стоящих в порте.

Другие паруса уж распускают,А третьи, весла в воду опустив,Уж пенят волны. Воинам обоимТогда путеводительница молвит:«Войска и корабли, что перед вамиНа суше здесь и на море, – лишь частьТех сил, что против христиан властительЕгипта собирает торопливо.

Из глубочайших недр своих земельОн сильных поджидает подкреплений;Но я питаю сильную надежду,Что к войску христианскому вернутьсяУдастся раньше вам, чем соберетсяЕгипетское войско под егоГлавенством личным или под начальствомТого вождя, что будет им назначен».

А судно легкокрылое меж темБесстрашно и спокойно режет волныСредь вражеских судов и их невдолгеДалеко оставляет за собою.Так мощный царь воздушного простораВысоко над землей и над другимиПернатыми из низменных породВзвивается отважным взмахом крыльев.

Уже они и Рафию минуют,И полосу египетских песков,Унылую бесплодную пустыню;И мыс они перед собою видят,Прославленную ту скалу, что в мореНависшею вершиною своеюБросает тень далекую: онаХранит в себе Помпеевы останки.

И Дамиетта мимо, а за неюИ устья знаменитые, где НилОбратно морю отдает те воды,Что им самим получены от неба.Вот стены, возведенные для грековПобедоносным греческим вождем;Вот и Фарос, соединенный с сушей,А раньше с ней водою разлученный.

Родос и Крит не видны им: ониВдоль Африки плывут, страны, у моряСтарательно возделанной, внутри жеПустынной и чудовищ страшных полной;Проходят и Мармарику, и земли,Где древле пять цветущих городовКирены было, и Птолемаиду,И баснословной Леты берега.

Плывут они и от Большого Сирта,И от его опасных скал далеко;Из глаз их пропадает скоро мысДжудекка и за ним ущелье Магры.Там Триполи подъемлет берег свой,Здесь Мальту чуть не заливают волны;Минуя Малый Сирт, минуют вместеОни Альзерб, где жили лотофаги.

По берегу залива, меж двух гор,Раскинулся Тунис богатый, гордыйТунис, краса ливийских городов;Сицилию колышут будто волныИ Лилибей заносчиво своюВершину, как иглу, вонзает в небо.«Глядите, – проводница произносит, —Вон место, где был Карфаген когда-то».

Где он теперь? Развалин лишь егоПоследние останки здесь находят.И города и царства умирают;И памятников пышных, и дворцовЛежат в траве и под песком обломки.А человек на смертность негодует!Плывут в виду Бизерты, а подальшеЛюбуются Сардинией скалистой.

Проходят берега, где пастухиБлуждали нумидийские когда-то;Вот Бугия, Алжир, пиратов грозныхБесславные притоны; вот Оран.Мелькает край слонов и львов, где будутОснованы потом Фец и Марокко;Гренаду видят вправо, но онаЗа горизонтом скоро исчезает.

Мелькает и ущелье, по сказанью,Проломленное будто бы Алкидом.Когда-то, вероятно, море в гневеРазрушило препоны, что емуПоставила природа в этом месте;Оно проливом узким прорвалосьИ разлучило Африку с Европой:Так времени все в мире уступает.

Уже четыре раза в небесахНад путниками солнце поднималось;Огромное прошли они пространство,Но кораблю их, чтимому волнами,Искать приюта не было нужды:И вот они уж в океан вступают,В тот океан, что водами своими,Как поясом, охватывает мир.

Не видно уж и Гадеса с егоЦветущею долиною, не видноИ берегов: вода и небо только.«Божественная, – говорит Убальд, —Ты, что ведешь к широкой нас пучине,Скажи, бывали ль смертные здесь раньше?За этой многоводной пеленойНаходятся ль создания живые?»

Она в ответ на это: «Геркулес,В Испании и в Африке чудовищВсех истребив и покорив Европу,Смирился на пороге океана.Он тесные пределы положилИ мужеству, и гению людскому;Но, любопытству дань платя, решилсяУлисс разумный их переступить.

Он миновал опасные столбыИ в океан полет направил смелый;Но опытность ему здесь изменила,И он погиб в пучине океана.Судьба его для нас осталась тайной,С ним вместе погребенной: и, егоПоследовав примеру, может статься,Там многие нашли себе могилу.

Неведом океан: в нем нет числаНи островам, ни царствам; там – и люди,И земли плодоносные, как ваши.Природа не скупится на дары,И под лучами солнца зреют жатвы».Тогда Убальд с вопросом к ней: «Какие ж,Поведай нам, там действуют законыИ вера там господствует какая». —

«У каждого народа там своиОбычаи, обряды и наречья:Одни зверей боготворят, другиеЗа божества чтут землю, солнце, звезды;А у иных на пиршествах гнуснейшихОт страшной пищи ломятся столы.В конце концов, и нравов первобытных,И нечестивой веры все народы». —

«Так, значит, Бог, свет истины принесшийС небес на землю нашу, хочет скрытьЕго лучи от этих стран злосчастных?» —«Нет, правая там вера воцарится,И процветут искусства и законы.Придет пора, и рушатся преграды,Что оба полушария покаСтеной неодолимой разделяют.

И станут Геркулесовы столбыТогда пустой для морехода сказкой.Далекие моря и страны имяВ Европе достославное стяжают:Из кораблей отважнейший прорежетВесь океан и, сокрушив препоны,Соперничая с солнцем, посетитВсе страны, что лучам его доступны.

Из глубины Лигурии на светТот человек появится, что первыйМорям недружелюбным бросит вызов;Ни ярость волн и ветров, ни боязньОпасностей и бед под небом чуждым,Ни ужасы нечаянных напастей,Ничто его бестрепетной душиОтважного порыва не удержит.

То ты, Колумб, нам новый мир откроешь,И за тобою вслед едва поспеетСтоглазая молва, едва хоть частьТвоих скитаний ей воспеть удастся.Пусть Бахуса с Алкидом прославляетВ их сказочных деяньях; до тебяДовольно ей коснуться, чтоб наполнитьПоэта и историка досуги».

На запад правит женщина корабль,А после поворачивает к югу,И, в волны перед ними погрузившись,Из волн восходит солнце перед ними ж.Уж новая заря сияньем влажнымПо небу разлилась, когда вдалиТуманным взорам путников явиласьГора с вершиной, скрытой в облаках.

К горе они все ближе подплывают;Вокруг нее становится яснее:Как пирамида, высится она,И черный дым клубится из вершины.Такою представляется глазамГромада огнедышащая эта,Что под своею тяжестью стонатьБессильно Энцелада заставляла.

Другие острова, другие горыНе так свои вершины уж возносят;То – острова, что в древности седойБлаженнейшими в мире почитались.Там, говорили некогда, под небом,Всегда благожелательным, земляРодит сама, и гроздья виноградаНа лозах созревают без ухода.

Там не обманет маслина цветами;Стволы деревьев медом все сочатся;Живые родники по муравеТекут с неумолкаемым журчаньем.И ветерки и росы постояннойПрохладой умеряют летний зной:Там царство безмятежного покояИ сумрака под сенью благотворной.

«Вот, наконец, – вещает проводница, —Мы у венца желаний ваших жарких;Вот острова Счастливые, так многоВоспетые, известные ж так мало.Под ласковой улыбкой небосклонаИх красит плодородие; но сколькоСкрывает правда сказок за собой».И к первому из островов подходят.

«О ты, что руководишь нами! – юныйДатчанин восклицает, – разрешиМне здесь сойти, чтоб изучить поближеИ жителей, и веру их, и нравы;С каким я удовольствием потомРассказывать об этих дивах будуИ слушателям жадным в подтвержденьеРассказов повторять: «Сам, сам все видел!»»

«Желание, достойное тебя;Но указанье свыше непреложныйЗапрет твоим намерениям ставит;Далек еще тот день от нас, когдаОткроются для мира эти страны;Вам не дано для родичей своихТе тайны обнаружить, что донынеСкрывает океан от человека.

Счастливей вы обычных мореходов:Проникнуть вам позволено в места,Где благородный ваш Ринальд томится,И отвезти его в свой стан обратно.Желать иного значило бы противРешения Небесного бороться».И кажется, что первый остров тонет,Второй же поднимается из волн.

Чрез промежутки равные за нимиЕще всплывает восемь островов;И на семи из них приметны ясноПостройки, обработанные нивыИ населенья мирного следы.Три острова пустынны и безлюдны:Леса и горы их пока что служатУбежищем для дикого зверья.

Из этих трех последних на одномК воде идет уклоном низкий берег;Два мыса, закругляясь и как будтоОхватывая остров, образуютЗалив, где волны бьются о скалу.На двух концах крутые два утесаИздалека заманивают в этуСамой природой созданную гавань.

Под их широкой сенью море тихо;Залив венчают темные леса;Чернеет в нем, завешанная плюшемГлубокая и мрачная пещера.Там люди никогда не приставали,На якоре корабль там не стоял;И в этой-то пещере проводницаВысаживает воинов обоих.

«Вы видите, – им говорит она, —Огромное жилище на вершине:Там в праздности и неге изнываетОпора и защита христиан.Едва забрезжит день, туда по этойТропинке вы взберетесь; с нетерпеньемБороться нужно вам, но лишь рассветВам может принести успех желанный.

Вы засветло еще, коль поспешите,Дойдете до подножия горы!»Сказала. Оба воина немедляНа берег устремляются желанныйИ быстрыми шагами достигаютНазначенного женщиною места:Чтоб на ночь погрузиться в океан,Путь солнцу предстоял еще немалый.

Среди развалин и обломков видятОни тропинку, вьющуюся к замку:Подножие горы покрыто снегом,А дальше весь в цветах зеленый луг;Над ними тень развесистой листвы,А между льдин и лилии и розы.Здесь, видимо, таинственные силыПобеду одержали над природой.

Охваченные мраком, ночь проводятВ пустынном месте воины; но с первымБлеснувшим в небе солнечным лучом«Вперед! Вперед!» – уж восклицают обаИ, рвением пылающие новым,Пускаются в дорогу торопливо;Но страшный вдруг дракон подъем дальнейшийНежданно загораживает им.

Весь в желтой чешуе, высоко держитОн голову; раздулась шея злобно;В глазах сверкает пламя, а из зеваВыходят ядовитые пары.То свертываясь в клуб, то выпрямляясь,Хвост в кольцах за собой он всюду тащит;Но воины бесстрашны, и ничтоИх на пути остановить не может.

Датчанин меч выхватывает быстроИ поразить чудовище уж хочет.«Остановись, – кричит Убальд, – на чтоДерзаешь ты? Иль думаешь, что можешьПобеду одержать над гадом страшным?»И так сказав, он взмахивает сильноЖезлом, подарком старца; в тот же мигДракон от них в испуге убегает.

Идут они опять и вскоре слышатРыканье угрожающее льва;Еще идут, и вот он перед ними:Вздымая гриву, сам себя же хлещетКонцом хвоста для возбужденья гнева.Раскрыта пасть кровавая, и сделатьСкачок уж лев готов; но вид одинЖезла его вдруг обращает в бегство.

Гурьба иных чудовищ их сменяетУродливей гораздо и ужасней:С тех пор как Нил течет, он не видалНа берегах своих подобных тварей;Гиркания в своих лесах дремучихИ Африка в своих пустынях знойныхС начала мирозданья не рождалаТакого безобразного исчадья.

И все, однако, с трепетом бежит,Все очищает воинам дорогу,Едва не только грозный свист заслышитВолшебного жезла, но чуть на солнцеБлеснет он ярко золотом своим;И путникам, стяжающим победы,Преградами являются в подъемеЛишь пропасти глубокие да льды.

Суровые, тяжелые тропинкиМинуют, наконец, и наверхуГоры под лучезарным небосклономЦветущую долину обретают;Там воздух напоен благоуханьемЦветов и освежен дыханьем нежнымЗефиров, что, не ведая времен,Спокойно, ровно веют над землею.

Там лето стрел не мечет огневых,Зима себя не защищает льдами:Там вечно ясны небеса и вечноСменяются цветы в лугах зеленых,Листва не увядает на деревьях.И в этих-то местах чудесный замокВоздвигнут очарованный, и мнится,Что это – их властителя престол.

Дорогою, усеянной цветами,Два воина идут, не торопясьИ часто останавливаясь даже,Из камня вытекающий родникИх жажду утоляет чистой влагой;На сотни рукавов делясь, путямиНеведомыми он питает щедроРоскошные деревья и цветы.

Но скоро вновь они в поток глубокийСливаются и с ласковым журчаньемСтруятся под пленительною теньюИх густо осеняющей листвы.Отчетливо, как в зеркале, в них всеПредметы оставляют отраженье;По берегам зеленые лужайкиЗовут на отдых путников усталых.

«Вот, – говорят они себе, – ручейТот самый, что течет на гибель смертным.Должны мы обуздать свои желанья,Отнюдь обману чувств не поддаваясь.Закроем же, закроем наши ушиДля песен соблазнительниц подводных».Так говоря, они подходят к месту,Где озером становится ручей.

На суше стол накрыт великолепный,И горы яств прельщают алчный взор;Две нимфы, возбуждая сладострастье,В волнах веселых играм предаются,Друг дружку подзадоривают плавать,Ныряют с головою иногдаИ, каждый раз всплывая, снова обеВсё новые сокровища являют.

Тревожно бьются воинов сердца:Они стоят и смотрят. НапоследокОдна из нимф глазам их восхищеннымЯвляет алебастровую шеюИ разные приманки потайные.А в нижней части лишь наполовинуПрикрыто тело жидкой пеленою,И с прядей русых падает вода.

Так, от росы вся влажная, выходитЗвезда, земле вещающая утро;Такою же видали древле матьАмура, выходящею из пены.Рассеянные взгляды нимфы бродятПо берегу и падают как будтоВпервые на неведомых пришельцев:Вмиг заливает краска ей лицо.

Завязанные в узел распускаетОна по телу волосы свои:На белизну слоновой кости будтоЗавеса золотая ниспадает.О, скольких сразу прелестей не стало!Но новая готова уж на смену:Стыдливостью и радостью полныНа воинов бросаемые взгляды.

Смеется и краснеет, и румянецСмущенья красит нежную улыбку;И трогательным голосом, что мог быСердца и жесточайшие смягчить,Вдруг нимфа восклицает: «ЧужеземцыСчастливые! Не случай прихотливыйПривел вас в этот край благополучный,А правящая смертными судьба.

Под небесами этими найдетеВы и покой желанный, и забвенье:Здесь ждет вас то блаженство, что когда-тоВкушал от пут свободный род людской.Так бросьте же оружие, и пустьОно украсит стены храма Счастья;Здесь властвует одна Любовь, спешитеСтать под ее победные знамена.

Зеленые лужайки бранным полемПослужат вам: царица здешних местОхотно исполняет все желаньяТех смертных, что ее покорны воле.В своих объятьях пламенных онаВас упоит всей негой сладострастья;Но раньше погрузитесь в эти водыИ силы подкрепите за столом».

Улыбками и взглядами словамПодруги вторила другая нимфа:Так с музыкою в пляске согласуетСвои движенья юная пастушка.Но воины выдерживают стойкоУловки вероломные: и видИ речи дев прелестных только чувстваЩекочут их, не проникая в души.

Приманка наслаждений знойных будитЖеланья сладострастные в крови,Но разум, против них вооружившись,Удерживает их и заглушает.Победу над собою одержав,К иной победе воины стремятся,А нимфы, обреченные презренью,В воде скрывают стыд свой и досаду.

ПЕСНЯ ШЕСТНАДЦАТАЯ