Эрскин Колдуэлл - Дженни. Ближе к дому
— Я лучше вашего знаю, что, по-моему, нужно сделать, — сказала она. — И не желаю, чтобы вы толковали мне о чем-то совершенно другом. Я пришла сюда, уже приняв решение, все так и останется, как я решила.
— Вы имеете полное право думать по-своему, Мэйбл, но факт остается фактом: вы сами сказали, что между вами не было обычных супружеских отношений или физической близости. А по закону брак считается юридически завершенным только тогда…
— Я уже сказала вам, что мы с ним долго лежали в кровати, после того как он проохотился на опоссума всю ночь, и если это у вас не по закону, то не знаю уже, что законно. И, хоть это было днем, я спустила шторы, и в спальне стало темно, как ночью. И я заплатила за разрешение на брак из своих собственных денег и дала преподобному Уокеру десять долларов за свадебную церемонию. Кроме того, я позвонила самым близким друзьям по телефону и сказала, что выхожу замуж.
Миллер откинулся на спинку кресла и старательно потер обе щеки ладонями.
— Мэйбл, закон строг и точен в своем определении брачных отношений, и ни с какими вашими толкованиями этого закона суд считаться не будет, как бы недвусмысленны они ни были. Не буду приводить вам точную цитату, но могу вас уверить, что она относится к физической стороне дела. Так вот, если это дело будет слушаться в суде и Туземец Ханникат представит со своей стороны оправдания и скажет, что он не намерен с вами разводиться, то вам предложат известные вопросы, на которые вы обязаны будете отвечать под присягой. А если это случится, то для того, чтобы как можно лучше защищать ваши интересы, я должен знать наперед все факты, относящиеся к делу. И вы можете не упоминать про то, что заплатили за разрешение и дали десять долларов преподобному Уокеру. Это не имеет значения, несущественно и суда не касается. Так вот, я не могу предпринять нужных шагов в ваших интересах, пока вы не откроете мне — конфиденциально, разумеется, — некоторых, важных подробностей касательно ваших матримониальных или брачных отношений с Туземцем Ханникатом. Я уверен, что вы понимаете, насколько это необходимо.
Мэйбл недоверчиво посмотрела на него.
— Что вы хотите знать? — осторожно спросила она. — Но только вы поделикатней меня расспрашивайте, Миллер Хайэт. Есть такие вещи, которых я ни вам и никакому другому мужчине не скажу.
Миллер закрыл глаза на несколько секунд, обдумывая, как сформулировать вопрос, чтобы Мэйбл на него ответила. Глубоко задумавшись, он то и дело потирал свои румяные щеки. Когда он заговорил, его глаза были все еще закрыты.
— Мэйбл, покорялись ли вы — как жена — вашему мужу Туземцу Ханникату, в то время когда вы с ним вместе находились в спальне? Или в гостиной, или еще где-либо в доме? Иными словами, были ли вы одеты или раздеты таким образом, чтобы быть доступной его желаниям все это время или часть этого времени?
Мэйбл выпрямилась, сидя на краешке стула.
— Это не ваше дело, Миллер Хайэт! — сказала она, поджимая губы. — Но могу вам сообщить, что все это время на мне была надета ночная рубашка! А я никогда не показываюсь в таком виде в гостиной или еще где-нибудь в доме! Я всегда прилично одета, выходя из спальни! Я удивляюсь, как вам пришло в голову задать такой вопрос, Миллер Хайэт!
Миллер слегка улыбнулся.
— По крайней мере это лучше, чем сказать, что вы все время ходите в пижаме, Мэйбл.
— Я не такого сорта женщина, чтобы носить пижаму.
Миллер нахмурился, обдумывая, как задать следующий вопрос, который он считал необходимым. Даже после того, как он его задал, он не надеялся, что она ответит хотя бы «да» или «нет».
— Ну, Мэйбл, — начал он, — я хочу, чтобы вы считали меня не старым другом семьи и даже не мужчиной, а только адвокатом. Вопрос, который я хочу вам задать, не имеет личного характера. И смею вас уверить, что он необходим в этом исключительном деле. Ведь вы поможете мне, Мэйбл?
— А что это такое? — спросила она подозрительно.
Миллер нервно откашлялся.
— Скажите, он… Туземец Ханникат… снимал ли он брюки в вашем присутствии?
— Без грубостей! — резко оборвала она его. — Я не собираюсь сидеть тут и слушать такие разговоры.
— Нет, погодите минутку, Мэйбл, — быстро возразил Миллер, для успокоения поднимая кверху ладонь. — Не уходите, Мэйбл. Сидите, не вставайте. Вам не нужно отвечать на этот вопрос, если вы не желаете. Единственная причина, почему я задал этот вопрос, вот какая: мне кажется, лучше будет сообщить эти факты вашему адвокату по доверенности, чем быть вызванной в суд, где вас принудят разоблачить их перед всем городом. Но вы не беспокойтесь, Мэйбл. Мы найдем возможность довести это дело до конца, который удовлетворит вас во всех отношениях.
Мэйбл крепко стиснула руки на коленях и ничего не ответила.
8
Миллеру Хайэту не так-то легко было убедить Мэйбл в том, что ей следует добиваться признания брака недействительным, а не постановления о разводе. Она все твердила, что это оскорбляет ее гордость. Она внушила себе, что ее друзья сочтут ее потерпевшей стороной и будут больше ей сочувствовать, если она получит развод, а если брак будет признан недействительным, это может навести на мысль, что охота на опоссума показалась мужчине более привлекательной, чем женские достоинства Мэйбл.
Миллер не мог уговорить ее до тех пор, пока не доказал ей, что в Пальмире, да и во всем округе Сикамор найдутся десятки и десятки женщин, которые знают по личному опыту, что охотничья лихорадка, вдруг нападающая на мужчину ранней осенью, действует куда могущественнее в физическом и эмоциональном отношениях, нежели обычные человеческие страсти и желания.
— И не забывайте, Мэйбл, что первобытный охотничий инстинкт в нормальном мужчине пока еще сильнее законов о браке, созданных человеком.
— Не верю ни единому слову из всей этой болтовни, — сказала Мэйбл. — Я все-таки думаю, что настало время, когда все женщины должны собраться и запретить мужчинам уходить куда-то и шататься бог знает где целую ночь. Это просто предлог, который выдумали для себя мужчины, лишь бы выбраться из дому, как только стемнеет, и путаться с бесстыжими негритянками, вроде этой Джозины Мэддокс. Если никто другой не положит этому конец, то я выполню свой долг.
— Мэйбл, разве Фрэнк никогда не охотился на опоссума?
— Ну да, охотился иной раз. Но Фрэнк был не такой человек, чтобы якшаться с этими наглыми девчонками, у которых хватает бесстыдства снимать с себя платье и соблазнять белого мужчину своим телом.
Наконец, согласившись подать просьбу о признании брака недействительным, вместо того чтобы ходатайствовать о разводе, Мэйбл сказала Миллеру, что немедленно вслед за этим она намерена хлопотать, чтобы и Туземца и Джозину арестовали за смешение рас. («Мэйбл хорошая женщина. Намерения у нее самые лучшие. Беда в том, что если такая женщина овдовеет или разведется, потрясение может на время лишить ее душевного равновесия, и в силу этого она способна на крайности и безрассудства. Вот почему многие из таких женщин опять выходят замуж очертя голову, сами не понимая, что делают. У других выманивают деньги ловкие говоруны, а третьи затевают крестовые походы против чего-нибудь такого, к чему они прежде не проявляли ровно никакого интереса. Дайте только Мэйбл время опомниться, и она придет в себя и станет такая же, как прежде. По существу она хорошая женщина».)
Миллер подскочил на стуле, и его цветущее лицо выразило удивление. Ему пришлось откашляться, и только после этого он смог заговорить.
— Кажется, я вас плохо расслышал, Мэйбл. Что вы такое сказали?
— Я хочу, чтобы Туземца Ханниката и Джозину Мэддокс арестовали за смешение рас.
Он посмотрел на нее через стол, потирая лицо и сочувственно морщась. Рот у него был раскрыт, но заговорил он далеко не сразу.
— Послушайте меня, Мэйбл, — сказал он сдержанно. — Выкиньте это из головы. Я не желаю принимать участия в таком сумасбродном проекте. И пальцем ради него не шевельнул бы.
— Вам платят за то, что вы адвокат, и вы должны делать то, что я хочу. А я хочу, чтобы их арестовали.
— Но ведь этим делом должны ведать органы полицейского надзора, если они захотят, а я уверен, что они не захотят. Они бы, вероятно, приняли меры, если бы дело шло о негре и белой женщине, а не наоборот. Это просто не принято, и я не помню, чтобы они когда-нибудь вмешивались в личные права белого человека. Вмешиваться в это не их дело.
— Тогда это будет мое дело.
— Нет, Мэйбл, — увещевал ее Миллер. — Не говорите так. Послушайте меня как старого друга семьи. Частное лицо не имеет права вмешиваться в такие личные дела. Я готов советовать вам и руководить вами во всем, что касается судебных процедур и выступлений по поводу признания недействительным вашего несчастного брака с Ханникатом. И я буду по-прежнему управлять состоянием Фрэнка, до тех пор пока оно не будет закреплено за вами и переведено на ваше имя. Но я отнюдь не собираюсь вступать в спор с существующими в нашей стране обычаями. Решительно, это единственное, чего я не стану делать. Если б я принял участие в таком деле, все городские адвокаты подумали бы, что я рехнулся.
