Вильям Козлов - Маленький стрелок из лука
Кирилл растерянно шарил по карманам, ища ручку и какой-нибудь клочок бумаги, чтобы записать Евгении свой телефон. Как назло, ничего с собой не было. Уезжая за город, он все выложил дома на тумбочку.
- Я сейчас! - умоляюще взглянув на Евгению, пробормотал он и бросился к киоску.
Там купил блокнот, шариковую ручку и нацарапал номера телефонов - рабочего и домашнего. Ему искалось, что цифры нечеткие, и он, торопясь и нервничая, снова обвел их. Ручка была новая и не писала, а царапала. Подойдя к Евгении, он протянул ей блокнот и засунутую туда ручку.
- Пожалуйста, позвоните? - попросил он. - Завтра же. Утром я буду на работе, а после семи - дома.
Евгения, будто раздумывая, взяла блокнот и засунула в кармашек рюкзака, заброшенного на одно плечо. Глаза ее задумчиво смотрели на Кирилла. Вадим, отвернувшись, курил. Две пары лыж прислонены к его широкому плечу. Левой рукой он придерживал их, чтобы проходившие мимо пассажиры не задели. Лицо непроницаемое, смотрел он в другую сторону.
- Я не знаю, - неуверенно произнесла Евгения. - И потом, к чему...
Кирилл обнял ее за плечи, придвинул к себе и поцеловал. Она даже не успела отпрянуть или удивиться. В ярких глазах замельтешили разноцветные брызги, полураскрытые губы хотели что-то произнести, но из метро на перрон повалила толпа пассажиров. В последний раз ее белая мохеровая кофта мелькнула уже в здании метро и пропала.
- Жди, позвонит, - сказал Вадим, когда он подошел к нему.
- Я ее все равно найду, - уверенно ответил Кирилл.
- Ее звать не Женя, а Евгения, а дочь вовсе не Ольга, а Олька... - усмехнулся Вадим. - Что за причуды?
- Она художница.
- Я совсем забыл, люди искусства всегда со странностями... - насмешливо заметил Вадим.
- Хочешь выпить? - предложил Кирилл. - Заскочим на минутку в ресторан. Дернем по сто пятьдесят коньяку, а?
- Наконец-то я слышу речи мужа... - подобрел Вадим. - Кстати, ты проиграл пари...
- Выиграл, старина! - хлопнул его по плечу Кирилл.- Мне такое сегодня счастье подвалило... А позвонит она или нет - это уже не имеет значения. Главное, что я ее нашел!
- Не ее, а их, - напомнил Вадим. - Ты забыл про Олю. Виноват, Ольку! И еще про головотяпу мужа, которому не следовало бы такую красотку одну выпускать из дома...
- Ну и пусть! Главное, что я ее встретил, Вадим! Она бросит мужа ко всем чертям и выйдет замуж за меня... - Кирилл не замечал, что громко смеется и кричит, так что на них оглядываются.
- Крепко же ты, парень, нынче стукнулся башкой... - вздохнул Вадим, оглядываясь.
- Я влюбился! - не мог остановиться Кирилл. - Как увидел ее, так сразу и влюбился...
- Что-то ты, брат, в последнее время часто влюбляешься, - заметил тот.
- На этот раз по-настоящему! Ну понимаешь, что-то такое сидит в нас и говорит: "Это она, Кирилл! Та самая, которую ты искал тысячу лет!.."
- Теперь в мистику ударился! - усмехнулся Вадим.
- У тебя сидит кто-нибудь внутри? - заглядывал ему в глаза Кирилл, и непонятно было - все это он говорит всерьез или дурачится. - Ну, этот есть у тебя, внутренний голос?
- Есть, - ответил Вадим. - Мой внутренний голос говорит, что ты, дружок, спятил... И еще он говорит, что нам немедленно нужно зайти в ресторан, если нас пустят в лыжных костюмах, и выпить по сто пятьдесят....
- Нас сегодня куда угодно пустят, - рассмеялся Кирилл. - Такой день!
- Иди первый, а я за тобой, - подтолкнул к дверям Вадим. - Блаженных всегда без очереди пропускают...
2
Профессор, заложив руки за спину и расхаживая вокруг кафедры, монотонным голосом читал лекцию об экзистенциализме. Был он высокий, худой, с длинным носом, рядом с которым пристроилась крупная бородавка. Когда профессор протяжно произносил гласные, бородавка ползла вверх, а когда согласные - вниз. На своем месте ей не сиделось. Хотя профессор читал нудно, почти не делая пауз, Ева слушала его с все возрастающим интересом.
- ...Кьеркегор, создатель этого философского течения, в своих сочинениях противопоставляет "существование" "бытию", - бубнил профессор. - ...Так вот в своих книгах Кьеркегор воспевает отвращение к жизни, страх к смерти, упадничество...
"Как можно воспевать в книгах отвращение к жизни и страх к смерти?! - подумала Ева, - воспевают скорее радость к жизни..."
- ...современные экзистенциалисты несколько модернизировали теорию Кьеркегора, так сказать, приспособили ее к сегодняшним социальным условиям...
Ева записала в тетрадку трудную фамилию Кьеркегор, несколько других фамилий и книг по теории экзистенциализма, решив, что пойдет в публичку и обязательно получше познакомится с этим странным и любопытным течением в современной философии...
- ...Суть экзистенциалистической философии сводится к тому, что человек находится во враждебном мире, в который он попал не по своей воле... Он чувствует себя одиноким и покинутым. Жизнь ему кажется никчемной, а смерть неизбежной. Человека охватывает страх, толкающий его сделать выбор: или "неподлинное" существование в качестве социального обезличенного существа или "подлинное" существование в качестве самого себя... - монотонно читал профессор, а мысли Евы перескочили с экзистенциалистов на другое. Ей вспомнился стихотворный отрывок, который с чувством в перерыве между лекциями прочел ей в университетском коридоре однокурсник. Она давно знала, что ему нравится, но не поощряла его. Правда, перед экзаменами всегда обращалась к нему за помощью. Альберт Блудов, так звали тощего, с унылым лицом студента, был самым способным в их группе и за несколько вечеров натаскивал Еву по любому предмету. Великолепно владеющий речью, как преподаватели отмечали: "наделенный чувством железной логики", Альберт иногда в присутствии Евы становился мычащим телком, едва находившим слова, чтобы пригласить ее на студенческий вечер или в театр, который он любил и не пропускал ни одной премьеры. Деньги на театр он зарабатывал на погрузке контейнеров на товарной станции. Рассказывал, что научился краном снимать с платформ контейнеры и ставить их на машины. В Ленинград он приехал из какого-то провинциального города, то ли из Арзамаса, то ли из Астрахани. Впрочем, Еву это мало интересовало. Альберта она держала лишь для экзаменов. Однако он и этому был рад. Сколько раз, садясь у здания университета в чью-либо машину, она ловила его печальный взгляд. Но Ева не умела жалеть, и потом, она считала, что мужчина, достойный жалости, - это не мужчина.
Так вот. Альберт Блудов (бывает же такое: наискромнейшему парню досталась такая фамилия!) прочел ей сегодня:
Три источника имеют влечения человека: душу, разум и тело...
- Я ни одно еще из этих влечений не испытала, - сказала Ева.
- Ты несчастный человек, - печально заметил Альберт и отвернулся.
Ева разозлилась: почему это она несчастная? Только потому, что ее чувства не укладываются в. это дурацкое изречение?
- Судя по твоему виду, несчастный ты, - резко ответила она.
- А ты даже и несчастной быть не можешь, - вдруг жестко, что ему совсем было несвойственно, произнес он. - Статуя, сделанная из мрамора, без чувства, без желаний, без увлечений... Мне жалко тебя, Ева.
Повернулся к ней спиной и, широко расставляя огромные ступни, ушел. И походка у него была как у старой заезженной лошади. И жесткая грива русых спутанных волос за спиной. Альберт высокий, но не производит впечатление сильного человека.
Хотя Ева сгоряча и сказала, что изречение дурацкое, сейчас на лекции несколько раз повторила его про себя и изменила свое мнение: тут есть глубокая мысль... И ей, Еве, вряд ли стоило заноситься, заявляя, что ей не свойственно ни одно из этих чувств. Прав Альберт, что люди, не способные ничего чувствовать, достойны жалости.
От этих невеселых мыслей Еве стало грустно. Как только кончилась лекция и девушки, будто листья в парке, подхваченные ветром, бросились в коридор, Ева запихала в мягкую, из кожезаменителя, совсем не студенческую сумку общую тетрадку, книжку и вышла из здания университета. Оставалась еще одна пара по английской грамматике, но ее потянуло на волю, а противиться своим желаниям девушка не привыкла. Мельком подумала, что надо было сказать Лене - старосте группы, - чтобы она не поставила в журнале пропуск.
В городе по-весеннему солнечно и тепло. Над покрытой обломками льда и шугой Невой плыли кучные облака. Прохожие стояли на Дворцовом мосту и смотрели вниз. Ева тоже постояла немного и отметила, что если долго смотреть на плывущие льдины, то кажется, будто льдины стоят на месте, а ты сама вместе с мостом и облаками плывешь в пространстве. На больших льдинах можно было увидеть самые неожиданные вещи.
Не обращая внимания на людей, проплывали на льдинах вороны. И вид у них при этом был независимый и задумчивый. Нахохлившиеся чайки дрейфовали отдельно от ворон. Крепкие желтые носы их блестели.
Ева вдруг подумала, что хорошо бы и ей попасть на льдину и медленно плыть по течению... Плыть и ни о чем не думать: ни о приближающейся сессии, ни о крупной ссоре с родителями - перед экзаменами отец всегда брал ее под строжайший контроль, ни о Томе Лядинине, с которым она должна сегодня встретиться... Том достал для нее сигареты и просил зайти. Опять она по уши залезла к нему в долг, Ева не любила считать деньги, впрочем, их у нее почти никогда не было. Родители сами все ей покупали, а стипендию она с первого курса не получала. Еще не было сессии, чтобы у нее не оставались хвосты. Не склонный к шуткам Альберт Блудов как-то назвал ее "хвостатая Ева", но она так посмотрела на него, что он смешался, пробормотал извинение и исчез. К учебе Ева была тоже равнодушной. Больше того, ей не хотелось учиться. И если бы не родители, она давно бросила бы университет.
