Эрскин Колдуэлл - Дженни. Ближе к дому
Мэйбл втянула в себя воздух и затаила дыхание с таким видом, словно собиралась не дышать как можно дольше. Лицо у нее покраснело, и губы были крепко сжаты.
— Мое почтение, — сказал он, улыбаясь во весь рот, так что стали видны золотые зубы в самой глубине рта, и только тут впервые посмотрел на нее прямо. — Здравствуйте, Мэйбл.
Открыв рот и вздохнув так глубоко, что задрожали плечи, Мэйбл крепко стиснула руки на коленях. Несколько минут она сидела молча, глядя, как он накладывает себе горячую кукурузную кашу и запеченные в тесте сосиски. Розовая ленточка на голове Мэйбл съехала в сторону, и прядь волос упала на лоб. Нервным движением руки она отбросила ее назад.
— Где же это ты пропадал всю ночь напролет? — спросила Мэйбл.
Ее круглое лицо было все еще красно от гнева, и дышала она учащенно, так что вздымалась грудь.
— Ну, ведь я же вам говорил вчера вечером, после того как съел самый лучший ужин в моей жизни, я пошел немножко пройтись, чтобы желудок все это лучше переварил…
— Почему же ты пропадал всю ночь? Отвечай мне! Что ты делал все это время? Куда ты ходил? С кем ты был?
Неловко ерзая на жестком сиденье стула, он, прежде чем ответить, обвел критическим взглядом всю комнату и красные розы на обоях. Наконец он остановился на одном букетике роз, неторопливо пересчитал их и только потом ответил.
— Ну, если сказать вам всю правду, — начал он, старательно избегая разъяренного взгляда Мэйбл, — так с неделю тому назад ко мне на улице подошли Эл Дидд и Джордж Дауни и пригласили меня поохотиться вместе с ними на опоссума. Я спросил, на какую ночь это придется, и оказалось, что оно как раз пришлось на вчерашнюю ночь. Даже чудно, как это иной раз получается. Во всяком случае, я им обещал, а никто не может сказать, что я не держу своего слова. Мое слово твердо, это все равно что золото. Разумеется, когда я им обещал, что пойду охотиться на опоссума, почем же я мог знать, что женюсь на вас, тогда мне это и в голову не приходило. Ну, а вообще вы и сами знаете, какую уйму времени отнимает охота на опоссума. Вечно на это уходит вся ночь целиком. Всякий порядочный охотник на опоссума вам это скажет. Они хитрые, опоссумы, и рано вечером никуда из норы не выходят. Дождутся полуночи, а от полуночи до рассвета по свежим следам собаки их причуивают и гонят. Мой папа рассказывал мне про опоссумов, когда я был еще вот этаким пузырем. Я всю жизнь понемножку охотился на опоссума и могу сказать, что все это чистая правда.
Мэйбл посмотрела на него, прищурясь.
— Это и все, что ты можешь мне сказать?
Туземец ухмыльнулся.
— Да, пожалуй, это почти все, что можно рассказать женщине про охоту на опоссума.
Мэйбл откинулась на спинку стула и, закрыв глаза, отдыхала несколько секунд.
— А вот если бы мужчина захотел поговорить со мной про охоту на опоссума… — начал Туземец.
— У меня найдется о чем с тобой поговорить, — прервала его Мэйбл, округлив глаза. — А ты сиди и слушай меня, Туземец Ханникат. — Медленно покачивая головой из стороны в сторону, она холодно смотрела на него. — Просто не знаю, с чего это мне взбрело в голову выходить за тебя замуж. Любая женщина со здравым смыслом поняла бы, что нельзя выходить за мужчину с таким диким именем. Да никто, кроме тебя, и не захотел бы носить такое имя. Вот в чем беда с тобой. Ты орудуешь этим своим чуднЫм именем, будто амулетом, лишь бы получить что-нибудь задаром. Но я тебе скажу только одно, и ты меня слушай и запомни на всю жизнь: этим своим диким именем ты от меня ничего не добьешься — ни вот столько! — какие бы предлоги ты ни придумывал, сколько бы ни хитрил и как бы ко мне ни подольщался. Было бы у меня хоть сколько-нибудь соображения, так бы ты и остался для меня посторонним.
Сгорбившись, опустив голову и положив левый локоть на стол, Туземец наклонился над тарелкой, уписывая кукурузную кашу, сосиски и горячие сухарики. Он вспоминал все те случаи в прошлом, когда заходил разговор об его необыкновенном имени. («Первый раз, как я услыхал это имя, так подумал, что это, верно, шутка, а то и прозвище или что-нибудь вроде. А как услышал его раза три-четыре, так оно стало мне казаться обыкновенным, все равно что назвать воскресенье воскресеньем или рождество рождеством. Надо только повторить про себя несколько раз это имя — и будет казаться, что оно старо, как эти горы. А когда привыкнешь к нему как следует, оно получится все равно что Джон Генри, или Р. Б., или Клод Ханникат. Так что теперь, ежели захочешь назвать Туземца как-нибудь по-другому, пожалуй, ничего не придумаешь подходящего».)
Он поднял глаза, желая посмотреть, что делает Мэйбл.
— А ты бы лучше сел как следует на этом стуле да подумал хорошенько, как никогда в жизни не думал, — злобно выпалила Мэйбл. — Не знаю, что сейчас у тебя на уме, может, и ничего нет, но только я тебя заставлю подумать. Если кто-нибудь может положить конец твоему хвастовству насчет этого самого счастья, так это именно я. И не воображай, что я отступлюсь. Не знаю, много ли ты думал выиграть тем, что на мне женился, но что бы это ни было — ты этого не получишь. Ты, может, думаешь, что если имя у тебя особенное и ты последний из Ханникатов, значит, больше ничего и не надо, чтобы все получать задаром, — так нет, уж лучше тебе начать жить сначала и выдумать какой-нибудь предлог получше.
Туземец наклонился еще дальше над столом, загребая кашу ложкой. («В округе Сикамор Ханникатов всегда было один-два и обчелся, а после того как умер Туземцев папа, остался только он один. Кроме того, Туземец мне говорил, что всю жизнь хотел, чтобы у него родился сын, чтобы он мог передать ему свое родовое имя. Так или иначе, но только из-за этого Туземец все не мог набраться смелости уехать в Джексонвилл или в Атланту и там подыскать себе хорошую работу. Он вроде как боялся уехать из дому, потому что понимал, что он последний из Ханникатов, и ему хотелось, чтобы это имя жило как можно дольше в Пальмире и округе Сикамор. Может, потому он и был рад всю жизнь оставаться поближе к дому и перебиваться с хлеба на воду, чиня радиоприемники и всякие такие штуки».) Туземец поднял глаза от тарелки и на короткий миг встретился взглядом с Мэйбл.
— Я хочу, чтобы вы одно запомнили как следует, — твердым голосом сказал он. — Я действительно горжусь своим именем. Это единственное, что у меня есть, а ни у кого другого нету. Мой папа дал его мне потому, что слишком много развелось на свете людей, которых зовут Джоном, Томом, Джо и другими заурядными именами. — Он еще раз взглянул на Мэйбл и лишь после этого откусил от сосиски. — И мой папа говорил мне, чтобы я всеми силами держался за то имя, которое он мне дал, и ни под каким видом не допускал бы, чтобы меня задразнили и уговорили переменить его на что-нибудь заурядное. Мой папа говорил, что миллиона он мне в наследство оставить не может, зато дал мне такое счастливое имя, какого ни у кого другого нет. А я верю в то, что мне мой папа говорил, и никто меня не заставит переменить это мнение.
Мэйбл напряженно улыбалась, наклонясь вперед над столом. Ее лицо все еще горело лихорадочным румянцем, но видно было, что она крепится, стараясь быть любезной и не раздражаться. Она положила руку ему на плечо и несколько раз нервно похлопала его.
— Я ведь переменила фамилию с миссис Бауэрс на миссис Ханникат вчера, когда вышла за тебя замуж, — сказала она, кротко улыбаясь, — и с твоей стороны тоже было бы очень мило, если бы ты согласился переменить твое странное имя на что-нибудь приличное. Это был бы самый лучший свадебный подарок для меня, и я бы тебе на всю жизнь осталась благодарна. Не желаю, чтобы люди звали меня «миссис Туземец Ханникат». Я этого не вынесу. Было бы прямо оскорбительно это терпеть. Мне будет стыдно идти по улице, если меня так назовут при всем народе. Даже самые близкие друзья, какие у меня есть в городе, станут хихикать каждый раз, как только услышат это имя. Ведь ты переменишь его ради меня?
Мэйбл опять улыбнулась ему, пожав его плечо дрожащими пальцами. Она терпеливо ждала, давая ему время собраться с ответом, но он сидел молча и неподвижно.
— Знаешь что? — сказала она с надеждой, придвигая поближе к нему соусник. — Я бы переменила твое имя на «Теодор» и звала бы тебя Тедди… для краткости. Гебе бы ведь это понравилось? А то еще я придумала красивое имя — Рэндольф. Подходящее имя для мужчины, как подумаешь. А я бы могла звать тебя Рэнди — для краткости. Ну, так как же, по-твоему? Или, если хочешь, я могу придумать еще много красивых имен.
Туземец потянулся и захватил целую горсть горячих сухариков.
— Нет, сэр! Только не я! — сказал он, решительно мотая головой. — Нет, сэр! Мой папа сказал мне, что из этого имени я больше выжму, чем другой человек с обыкновенным именем сумеет выжать за всю свою жизнь из банкового чека или из тысячи акров земли под пашней и лесом. Нет, сэр! Вы меня не заставите забыть то, что мой папа мне говорил!
