Море в поэзии Серебряного века - Коллектив авторов
В этот день голубых медведей,
Пробежавших по тихим ресницам,
Я провижу за синей водой
В чаше глаз приказанье проснуться.
На серебряной ложке протянутых глаз
Мне протянуто море и на нем буревестник
И к шумящему морю, вижу, птичая Русь
Меж ресниц пролетит неизвестных.
Но моряной любес опрокинут
Чей-то парус в воде кругло- синей
Но за то в безнадежное канут
Первый гром и путь дальше весенний.
1919
«Еще р_а_з, еще р_а_з…»
Еще р_а_з, еще р_а_з,
Я для Вас
Звезда
Горе моряку, взявшему
Неверный угол своей ладьи
И звезд
Он разобьется о камни
О подводные мели.
Горе и вам взявшим
Неверный угол сердца ко мне.
Вы разобьетесь о камни
И камни будут надсмехаться
Над вами
Как вы надсмехались
Надо мной.
1922
«Помирал морень, моримый морицей…»
Помирал морень, моримый морицей
Верен в веримое верицы.
Умирал в морильях морень
Верен в вероча верни.
Обмирал морея морень.
Верен веритвам Вераны
Приобмер моряжски морень
Верен верови верязя.
Ночь в персии
Морской берег.
Небо. Звезды. Я спокоен. Я лежу.
А подушка не камень, не перья —
Дырявый сапог моряка.
В них Самородов в красные дни
На море поднял восстанье
И белых суда увел в Красноводск,
В красные воды.
Темнеет. Темно.
«Товарищ, иди, помогай!» —
Иранец зовет, черный, чугунный,
Подымая хворост с земли.
Я ремень затянул
И помог взвалить.
«Саул!» («Спасибо» по-русски.)
Исчез в темноте.
Я же шептал в темноте
Имя Мехди.
Мехди?
Жук, летевший прямо с черного
Шумного моря,
Держа путь на меня,
Сделал два круга над головой,
И, крылья сложив, опустился на волосы.
Тихо молчал и после
Вдруг заскрипел,
Внятно сказал знакомое слово
На языке, понятном обоим.
Он твердо и ласково сказал свое слово.
Довольно! Мы поняли друг друга!
Темный договор ночи
Подписан скрипом жука.
Крылья подняв, как паруса.
Жук улетел.
Море стерло и скрип и поцелуй на песке.
Это было!
Это верно до точки!
1921
Ходасевич Владислав Фелицианович
(1886–1939)
Поэт, переводчик. Выступал также как критик, мемуарист и историк литературы, пушкинист. Его поэзии присуща чистота стиля, бережное отношение к каждому написанному слову, отсутствие лишнего и огромная духовность. Он считал, что поэтическое вдохновение должно жёстко контролироваться знанием тайн ремесла, осознанным выбором и безупречным воплощением формы, ритма, рисунка стиха.
У моря
А мне и волн морских прибой,
Влача каменья,
Поет летейскою струей,
Без утешенья.
Безветрие, покой и лень.
Но в ясном свете
Откуда же ложится тень
На руки эти?
Не ты ль еще томишь, не ты ль,
Глухое тело?
Вон – белая искрутилась пыль
И пролетела.
Взбирается на холм крутой
Овечье стадо…
А мне – айдесская сквозь зной
Сквозит прохлада.
«Мы вышли к морю. Ветер к суше…»
Мы вышли к морю. Ветер к суше
Летит, гремучий и тугой,
Дыхание перехватил – и в уши
Ворвался шумною струей.
Ты смущена. Тебя пугает
Валов и звезд органный хор,
И сердце верить не дерзает
В сей потрясающий простор.
И в страхе, под пустым предлогом,
Меня ты увлекаешь прочь…
Увы, я в каждый миг пред Богом —
Как ты пред морем в эту ночь.
Апрель 1916–22 июня 1919
«Помню куртки из пахучей кожи…»
Помню куртки из пахучей кожи
И цинготный запах изо ртов…
А, ей- Богу, были мы похожи
На хороших, честных моряков.
Голодали, мерзли – а боролись.
И к чему ж ты повернул назад?
То ли бы мы пробрались на полюс,
То ли бы пошли погреться в ад.
Ну, и съели б одного, другого:
Кто бы это видел сквозь туман?
А теперь, как вспомнишь, – злое слово
Хочется сказать: «Эх, капитан!»
Повернули – да осволочились.
Нанялись работать на купца.
Даже и не очень откормились —
Только так, поприбыли с лица.
Выползли на берег, точно крабы.
Разве так пристало моряку?
Потрошим вот, как на кухне бабы,
Глупую, вонючую треску.
А купец-то нами помыкает
(Плох сурок, коли попал в капкан),
И тебя не больно уважает,
И на нас плюет. Эх, капитан!
Самому тебе одно осталось:
Греть бока да разводить котят.
Поглядишь – такая, право, жалось.
И к чему ж ты повернул назад?
1923
Цветаева Марина Ивановна
(1892–1941)
Поэтесса, прозаик, переводчица. В огромном поэтическом наследии Цветаевой есть отдельная тема – частое обращение к образам природы, к её обновляющей силе. В этом мироощущении поэтессы статичные горы всегда соревнуются с динамикой морской стихии. «Я считаю, что Цветаева – это первый поэт XX века» (Иосиф Бродский).
Молитва морю
Солнце и звёзды в твоей глубине,
Солнце и звёзды вверху, на просторе.
Вечное море,
Дай мне и солнцу и звёздам отдаться вдвойне.
Сумрак ночей и улыбку зари
Дай отразить в успокоенном взоре.
Вечное море,
Детское горе моё усыпи, залечи, раствори.
