Бунт - Владислав Реймонт
Стая, испуганная высоко возносящимся пламенем, убежала в степь.
– Завтра они обязательно вернутся, – заверил Немой принцессу, не прекращая поддерживать огонь. – Раз уж они сюда один раз пришли, тяжело будет от них отделаться. – Он был сильно обеспокоен. – Мы должны остаться, бежать некуда. – Парень вытер пот с лица. – Ночи напролет будем защищаться огнем. А как уйдем отсюда – так если не замерзнем, то передушат нас, как ягнят. Что тут поделаешь?
Ужас заглянул в его бесстрашные глаза. Силы покинули Немого, и он почувствовал себя беззащитным ребенком, оставленным на произвол судьбы. Парень заплакал громко, как тогда, когда его несправедливо побила кухарка. Вспомнился ему далекий дом, теплая кухня, горшки с варевом на печке, источающие приятные запахи… Плач пробирал его все глубже, и дикая жалость сжимала сердце. Он горько упрекал себя. Зачем он водился со зверьем? Даже в свинарнике ему было лучше, чем сейчас. Здесь он пропадет ни за что. Не съедят его волки – так одолеет мороз. Никто его не пожалеет! И, заплаканный и удрученный своим горем, Немой на рассвете зарылся в подстилку и заснул каменным сном. Его разбудил поздно наступивший день и такой мороз, какого еще не было. Его веки обледенели, тело закоченело, он сам едва дышал. Насилу парень разжег огонь и, немного поев, принялся собирать дрова на следующую ночь. Дело шло у него с неимоверным трудом, он спотыкался, мысли его путались. То его пробивал пот и сжигала лихорадка, то вновь охватывал такой озноб, что даже у костра Немой не мог от него избавиться. А под конец дня, на самом закате, он почувствовал себя настолько смертельно уставшим и сонным, что, несмотря на осознание опасности, выстлал свое лежбище перьями убитых птиц и, свернувшись клубком, задремал.
Глубокой ночью его разбудили вой и лай. Волки боролись между собой за объедки оленьих костей и, съев то, что еще оставалось, потянулись к норе. Их отпугнул огонь, но они так и бродили вокруг до самого утра, воя от голода и ярости.
Парень бодрствовал, постоянно поддерживая огонь, хоть ему и было очень тяжело – он чувствовал себя слабым и крайне уставшим. Временами, будто теряя сознание, он не понимал, где находится и что с ним происходит. То он вновь становился безучастным ко всему и даже не обращал внимания на вой волков и их подозрительные перебежки. Немому даже не пришлась по вкусу свежеподжаренная оленина, и он с отвращением выбросил ее. С большим облегчением он встретил день и забрался в свою нору, но заснуть никак не мог – его мучила неутолимая жажда. Парень пил воду, глотал морозный иней – и ничего ему не помогало. Целый день он пробродил, не зная, куда деваться, его томила тоска, так что он машинально собирал запасы камышей и веток, а потом ощипывал пойманных птиц. Парень вздыхал все более тяжко, выбегал в степь и сквозь замерзающие слезы искал глазами хоть какое-то человеческое существо. Одиночество стало ему в тягость, и тоска, будто змея, страшными извивами оплела его сердце. Из глубин забвения стали выползать воспоминания. Они казались парню чудесной сказкой, приснившейся ему когда-то, может, века назад. Боже мой, как бы он хотел снова забиться в темный угол за печкой зимним вечером, когда усадебная кухня наполнялась людьми и говором. И пусть бы он получил по лбу поленом за то, что дразнил псов. Ведь потом он получит от кухарки какую-нибудь кость, горячее молоко, а может, и хлеб с маслом. Господи, а сколько там было смеху, перешучиваний, веселья, а какие сказки рассказывала свинарка! А когда дворовые девки усаживались за пряжу и заглядывала к ним барыня, то конца не было самым разным историям, от которых в ужас бросало и волосы на голове становились дыбом. О зачарованных принцессах, драконах и королевичах.
Едва Немой стряхнул это наваждение, так сразу почувствовал себя больным, одиноким и бессильным.
«Закоченею я тут, что ли?» – думал он и, свернувшись в клубок, придвинулся к самому огню, медленно погружаясь в какое-то невыразимое блаженство, будто в материнские объятия. Его насквозь пронизывали какие-то жгучие огни, в голове шумело, и сладкая дремота, ласково убаюкивая его, закрывала ему глаза горячими поцелуями.
Уже звезды заглядывали в его побелевшее лицо и искрились в покрытых инеем волосах, когда грохот лопающегося от страшных морозов льда вырвал его на минуту из пучины блаженства. И, заметив тени, снующие в прибрежных зарослях, парень раздул костер и, вынеся принцессу из норы, посадил ее рядом с собой. Он с напряжением присматривался к ней.
Принцесса улыбалась, вся розовая и восхитительная от огненного зарева, и смотрела загадочным взглядом. Немой бросал в огонь целые охапки камышей и веток, так что языки пламени с веселым треском и шумом выстреливали все выше, а ему становилось все теплее, светлее и радостнее. Вдруг его глаза засветились, лицо загорелось, и сердце неистово застучало – наконец он нашел это слово!
– Сейчас я тебе скажу! – залопотал парень. – Только произнесу – и все изменится. – Он повел победоносным взглядом. – Оно само пришло мне на ум! Что мне волки, морозы и беды! Боже, сейчас, а то меня так трясет, сейчас. Наконец, шепнув ей что-то на ухо, он испуганно отпрыгнул в сторону.
– Господи! Матерь Божья! Господи! Матерь Божья! – повторял Немой, инстинктивно крестясь.
Принцесса росла у него на глазах и предстала перед парнем в золотой короне и красном плаще, а позади нее, позванивая золотой упряжью, бил копытами вороной жеребец.
Его сердце замерло в изумлении перед чудом, в упоении и каком-то священном ужасе.
Она заговорила тем же музыкальным голосом, которого он никогда не мог понять.
– На коня, королевич! На коня! – Каждое слово заиграло у него в душе, как колокол на Пасху.
Немой вскочил в седло, собрал поводья, ударил жеребца пятками, и они понеслись с ветром наперегонки. Принцесса сидела перед ним, он крепко держал ее, не прекращая погонять коня.
Лишь ветер шумит в ушах и стегает лицо, лишь дух захватывает, и у коня селезенка ходит, лишь перед глазами пролетают какие-то земли, какие-то леса, какие-то реки, наконец зазвучала в нем песня сверхчеловеческого счастья, но они все несутся, несутся все быстрее, несутся всем миром, несутся к королю-отцу, на свадьбу…
Часть вторая
VI
Огромные, похожие на ржавые валуны облака, застилающие небесный свод, стали трескаться, распадаться на куски
