Злые духи - Евдокия Аполлоновна Нагродская
Она сделала шаг и остановилась: тоненький прорывающийся голос что-то жалобно бормотал.
Таиса поспешно повернула электрический выключатель, тоже казавшийся смешным анахронизмом на стене этой маленькой комнатки с тяжелыми сводами. На стуле, подтянув ноги под старую красную шаль, сидела худенькая девочка лет четырнадцати. Она посмотрела на Таису расширенными глазами.
Взгляд этих черных глаз казался бессмысленным, и на худеньком бледном лице в мелких веснушках застыло выражение страдания и испуга.
Она провела рукой по растрепанным волосам и опять сжалась на стуле в позе озябшей птицы.
– Отчего вы не спите, Мадлена? Вы простудитесь, дитя мое, – ласково сказала Таиса.
Девочка вдруг быстро сбросила с себя шаль и, схватив руку Таисы, заговорила нервно:
– Опять злые духи, злые духи! Они принесли их в церковь! Отец взял франк, мама положила его в ящик!.. Теперь злой дух, там, в комнате, – и я боюсь!
Девочка вся дрожала.
Таиса ласково завернула ее плечи шалью и, поднимая ее со стула, заговорила тихо и внушительно:
– Идем спать, Мадлена, я возьму из ящика злого духа и выброшу его в Сену.
Девочка поднялась со стула и, бормоча, покорно пошла за Таисой.
– Они пришли два… Они сказали, что хотят осмотреть церковь. Я сразу по их разговору между собой, – они говорили иностранным языком, – догадалась, кто они… Mademoiselle, вы фея… возьмите и бросьте злого духа, а то… они размножаются быстро, быстро… Вот два, вот пять, десять… тысяча… Я жгу их на церковной свече… Но мне не верят… Mademoiselle, вы фея – прогоните их.
Таиса тихонько отворила дверь и ввела девочку, цеплявшуюся за нее, в большую низкую комнату, освещенную маленькой ночной лампочкой.
Сводчатый массивный потолок и маленькие полукруглые окна с толстыми решетками придавали этой комнате вид каземата.
Когда Таиса ввела Мадлену, за кретоновой занавеской послышался шорох, и испуганный женский голос спросил:
– Что такое? Кто там?
– Это я, m-mе Леру, – отвечала Таиса, – я нашла Мадлену в передней: у нее припадок.
– Ах, боже мой! – послышалось за занавесью. Кто-то спрыгнул с постели, зашлепали туфли, и высокая женщина поспешно подошла к Таисе, на ходу надевая капот.
– Мадлена, дитя мое, успокойся, – заговорила она, обнимая девочку. – Ложись скорей! И что это с ней сделалось… с утра она была спокойна, даже пела… Ради бога, извините, mademoiselle, за беспокойство, вы так добры к моему бедному ребенку, ее болезнь – наше несчастье, – говорила она, укладывая Мадлену в постель. – Как ужасно видеть свое дитя в таком состоянии! Нам советовали отдать ее в лечебницу, но вы знаете, mademoiselle, – эти припадки у нее бывают не часто, – жаль посадить ее между сумасшедшими. Она такая хорошая, добрая и работящая девушка, когда это не находит на нее – не то что другие, которые и в здравом рассудке, а причиняют родителям больше горя!
И m-mе Леру бросила сердитый взгляд в другой угол комнаты, где между комодом красного дерева и небольшим буфетом со стеклянными дверцами стояла еще кровать, а на ней, закутавшись с головой, кто-то мирно почивал, слегка прихрапывая.
Таиса хотела было подняться с постели Мадлены, на которую она присела, но девочка с отчаянием схватилась за нее и заговорила, почти закричала:
– Не уходи, не уходи… я боюсь без тебя!
– Милочка, mademoiselle хочет спать… – начала было m-mе Леру, но Таиса поспешно сказала:
– Не беспокойтесь, я не хочу спать и охотно посижу, пока она не заснет.
– Вы, настоящий ангел, mademoiselle! Я очень виновата, что не позаботилась дать сегодня Мадлен слабительного, как только я заметила, что она расстроилась. Пришли какие-то два иностранца осматривать церковь. Мой старик послал ее за ключами от ризницы, и она прибежала домой, вся дрожа, и не хотела нести ключей. Мне пришлось нести самой, так как некоторым лентяйкам бывает трудно даже пошевелиться.
М-mе Леру бросила взгляд в глубину комнаты.
– После этого она целый день была такая странная… Ах, надо бы ей было дать слабительного.
– М-mе Леру, а не думаете ли вы, что Мадлену надо бы поместить где-нибудь в деревне, на свежем воздухе: уж очень у вас тут мрачно, – сказала Таиса, обводя задумчивым взглядом огромную, низкую комнату.
– Конечно, mademoiselle, нечего и говорить, что мы живем как в тюрьме… Это мне некоторые постоянно и твердят и под этим предлогом шляются неизвестно где, – подхватила m-mе Леру, опять бросив взгляд в угол комнаты. – Ho, mademoiselle, мы люди бедные, где же нам платить за нее, а родни в провинции у нас нет. Есть родня, но далеко, в Эльзасе, – ведь мой отец родом эльзасец, – эта родня даже богатая, но мы не можем там жить. Лучше бедствовать здесь, чем хорошо есть там, у немцев. Мой дед был расстрелян на глазах моей бабушки, а она была беременна моим отцом. Она была потом всю жизнь больна, и мой муж такой нервный, а эта вот видите… Девочка всегда думает, о реванше… А у меня пруссаки убили двух старших братьев… вы думаете они были солдатами, нет, – одному было десять, а другому семь лет: их убили просто так… забавлялись… О боже мой, боже праведный, как же возможно нам вернуться туда?! – воскликнула m-mе Леру голосом таким же пронзительным и нервным, как у Мадлены.
– А дадут мне спать или нет? – вдруг послышался сонный злой вопрос с кровати у буфета.
– Молчи ты! Ей, видите, не дают спать! Она пляшет до утра, а потом ей надо спать, чтобы на другой день наесться получше! У, толстое животное!
Та, к которой относилось это замечание, села на постели и покачала головой.
Волосы ее были закручены в папильотки и торчали в разные стороны.
Это была полная, красивая девушка, рыжеватая и черноглазая.
Она зевнула, показав из-за полных губ блестящие зубы, среди которых недоставало одного спереди.
– Удовольствие, нечего сказать, – заговорила она, – целый день ругают, а ночью m-lle Мадлена не дает спать.
– Молчи, ты! – крикнула m-me Леру. – Ты меня выводишь из терпенья!
Слово за слово между матерью и дочерью началась перебранка, и неизвестно, чем бы она кончилась, так как m-mе Леру взялась за каминные щипцы, если бы Мадлена, поднявшись с кровати, не крикнула жалобно и пронзительно:
– Злой дух, злой дух… там… там, бросьте его в Сену… Выкиньте в Сену проклятые деньги! Мама… мама, это пруссаки!
* * *
Квартира церковного сторожа состояла из двух комнат и маленького закоулка, заменявшего переднюю.
Одна комната, в которой помещалась семья, была велика, но темновата. Два маленьких окна с толстыми железными решетками выходили на церковный двор, где между плитами
