Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

Как мгновенно изменился бы вид улицы! Что за суматоха! Все кинулись бы разом в погоню. Никто не спасался бы бегством. Они храбрые, когда действуют скопом. А особенно – когда все бросаются на одного, у которого скованы руки. Тот кучер, например, сейчас же спрыгнул бы с козел и пустился бы догонять меня с кнутом в руке. А человек, сидящий в коляске, по-видимому, иностранец, тоже захотел бы принять в этом участие: нельзя же упустить такой случай! И мальчик из пекарни запустит в меня своей пустой корзинкой, и ученик консерватории – футляром из-под скрипки, а вот этот посыльный подставит мне ножку, когда я буду мимо него пробегать; весь свет против меня ополчится, чуть только увидит мои наручники. А на моей стороне только один человек, один союзник: Стеффи. Нет, еще один: слесарный подмастерье. Дурень спасает меня, сам того не зная. Может быть, как раз в эту минуту, когда я вспомнил о нем, он мастерит ключ, который вечером отомкнет мои цепи. И еще третий союзник есть у меня. Самый лучший: старая, славная накидка, моя блюстительница. Как шапка-невидимка скрывает она меня: никто меня не видит.

Вот стоит полисмен. Какой благодушно-глупый вид придают ему жидкие темные бакенбарды! Он ничего не подозревает. Его беспокоит только движение экипажей. Как бы автомобиль не наехал на фургон. Если бы он мог прозреть сквозь накидку, нет, если бы он мог только почуять что-то неладное – я бы погиб. Но он не замечает ничего. Ничего не может заметить. Я нарочно пройду совсем близко от него. Вот так! Если бы он умел читать мысли! В полицию следовало бы допускать только ясновидящих и телепатов. Их много выступает в варьете. А право, это хорошая мысль. Следовало бы кому-нибудь внести такой законопроект в палату. Или запрос: угодно ли его превосходительству министру отдать распоряжение департаменту полиции, чтобы впредь…»

– Эй, сударь!

Станислав Демба затрепетал. Ему показалось, будто что-то ударило его в грудь, сюда, в то место, где стучит сердце. Колени у него задрожали. С трудом овладел он собой. «О боже, можно ли так легко пугаться? Ведь это смешно. Полисмен окликнул совсем не меня. «Эй, сударь», – крикнул он – и я сейчас же отнес это к себе. Бог его знает, к кому это относилось. Может быть…»

– Эй, сударь! – крикнул еще раз полисмен.

Демба остановился сразу как вкопанный и окаменел. Кровь у него отлила от лица. Зубы сжались, и сердце бешено заколотилось… Нет! Ошибка была невозможна. Окрик относился к нему. Ни к кому другому. И вот полисмен стал медленно, очень медленно приближаться к нему…

Неспособный пошевельнуться, бледный как мел, ждал Станислав Демба конца своей свободы.

Вот полисмен уже стоит перед ним и мерит его взглядом одно мгновение, не произнося ни слова, словно готовясь нанести удар. Демба чувствовал, что в следующую секунду грохнется наземь. И вот, оно разразилось…

– Вы что-то потеряли, сударь, – сказал учтиво полисмен.

Демба понял не сразу.

– Вы ничего не потеряли? – повторил полисмен. Медленно вернулось к Дембе сознание. Говорить он не мог, он только покачал головой.

– У вас ничего не выпало из кармана? – спросил еще раз полисмен.

Демба увидел белый конверт в руках полицейского, но ему не удавалось связать с ним какую-нибудь мысль. Он только чувствовал, что может опять дышать, и глубоко затянулся воздухом. Какой-то тяжелый гнет покидал его сердечную область. И тут лишь он смутно начал постигать, что конверт в руках полицейского содержал деньги, его деньги, что он их потерял и должен получить обратно.

«Разумеется, это мой конверт», – собирался он сказать, но в тот же миг им овладело страшное опасение.

Он мог его взять. Конечно. Он ловко и небрежно мог ухватить конверт концами пальцев; полицейский, может быть, ничего бы не заметил. Но этим еще не исчерпывалось дело! О, боже мой, ведь ему пришлось бы затем пойти в комиссариат, назвать свое имя, представить объяснения, подписать какую-то бумагу, а на столе у полицейского комиссара, может быть, уже лежит описание его примет. Рапорт от сегодняшнего утра: молодой человек лет двадцати пяти, принадлежащий, по-видимому, к интеллигентному классу, высокий, крепкого сложения, рыжеватые усы… И комиссар пристально смотрит на него, переводит глаза на описание наружности, опять на него смотрит…

Станислав Демба принял окончательное решение. Он отрекся от денег.

– Это не мой конверт, – сказал он полицейскому и постарался, чтобы голос у него не очень дрожал.

– Разве не у вас он выпал из кармана? – спросил удивленный полисмен.

– Нет, не у меня, – сказал Демба.

Покачивая головой, полисмен осмотрел конверт.

– В таком случае его мог потерять только тот господин.

Он подошел к прохожему, который перешел на другой тротуар незадолго до Дембы и остановился перед витриной бельевого магазина.

Полисмен отдал честь, и господин перед витриной вежливо приподнял свой котелок. Полицейский протянул ему конверт и сказал несколько слов, и незнакомец внимательно слушал его. Затем Демба видел, как элегантный господин повесил на руку серебряный крюк своей камышовой трости, взял у полицейского конверт из рук и пересчитал банкноты; как достал из кармана записную книжку в кожаном переплете, тщательно вложил в нее банкноты и спрятал ее в боковой карман; и как он потом с благодарностью приподнял шляпу и стал удаляться размеренной походкой.

Глава XIII

Господин Каллисфен Скулудис вошел в большой магазин белья на Грабене и попросил одну из приказчиц показать ему галстуки. Он принялся рассматривать их тщательно и как знаток сказал, что ожидал большего выбора и что за последнее время совсем не приходится видеть подлинно оригинальных и вместе с тем изящных галстуков, и остановился наконец на галстуке оранжевого цвета из тяжелого блестящего шелка, приказав завернуть его вместе с двумя другими, купленными уже раньше в других магазинах.

Он вышел на улицу, не совсем удовлетворенный покупкой. Уже третий магазин за сегодняшний день господин Скулудис почтил своим посещением. Но не следует думать, будто ему особенно настоятельно требовалось пополнить недостаток по этой части гардероба. О нет, господин Скулудис был обладателем почти чуждой пробелов коллекции из шестисот галстуков всевозможных типов, оттенков и форм, начиная от простых белых фрачных бантиков и кончая экземплярами огненно-красочного великолепия топазового колибри. Но слабость характера, безвольно уступавшая каждому соблазну хорошо убранной витрины, постоянно толкала его на новые покупки.

Стоя на улице и закуривая сигару, он имел возможность убедиться, что его элегантная наружность и изысканная повадка вызывают заслуженную сенсацию. Особенно же глубокое впечатление произвел он, по-видимому, на одного молодого человека, стоявшего неподалеку от него на тротуаре и взиравшего на него с нескрываемым восхищением. Безмолвные овации такого рода не были новостью для господина Каллисфена Скулудиса, хотя и не всегда выражались в столь наивной форме.