Никому о нас не говори - Алёна Черничная
Я больше не хочу вздрагивать при появлении Горина. Больше не хочу ни от кого шарахаться. Не хочу врать маме и Соне. Я не смогу вечно следить за тем, чтобы не ляпнуть ничего лишнего, и придумывать оправдания, почему пришла домой раньше или почему не отвечаю на звонки и сообщения.
Ну и в-четвёртых, я больше никогда и ни за что не поддамся на уговоры Сони пойти с ней куда-либо. Все наши встречи только у неё или у меня дома. Всё. Нужные выводы я для себя сделала.
А в-пятых…
Из моей груди вырывается тяжёлый стон и теряется в клубах горячего пара. Кажется, я просто задолбалась. Полина, Тимур, Соня…
Я выпрямляю ноги и съезжаю на дно ванны. Задерживаю дыхание, погружаясь всем телом в обжигающую воду. Но стоит только зажмуриться, как в моей голове вспыхивают образы татуированных рук, бритого затылка, чёрной кожаной куртки, крепкой шеи с набитой на ней надписью, блеск крошечной серьги в виде креста, взгляд зелено-карих глаз, пробирающий своей остротой едва ли не насквозь…
И у меня в груди будто бы что-то распирает и тяжелеет, придавливая к шершавому дну ванны.
Глухой звук бульканья воды в моих ушах глушит громкое биение моего сердца.
Глава 18
Глава 18
Утро. Пары. Я и Соня преспокойно сидим на подоконнике в коридоре, ожидая преподавателя. Соня уткнулась носом в телефон, а я — в лекции по философии. Но, если откровенно, просто делаю вид, что меня интересуют исписанные моим почерком листы.
Который день я так или иначе высматриваю в проходящих мимо студентах Тимура. И третий день никого. Это радует и пугает одновременно. Уже хочется убедиться, что при встрече с ним меня действительно больше не ждут сюрпризы. Никто не будет мне угрожать или пытаться заманить в тёмный угол.
Я правда очень хочу спокойствия. Тем более у меня закончилась фантазия придумывать что-то правдоподобное в рассказах, куда я исчезаю.
В тот раз, после воровства моего рюкзака и разговора с Тимуром в машине, пришлось опять сочинять Соне рассказ, почему я так и не вернулась на пару.
«Вор выбежал на улицу через пожарный выход, бросил рюкзак в клумбе и сбежал. Пока я собирала свои вещи, хлынул дождь. Я промокла и пришлось вернуться домой», — так я объяснила всё Соне. Не знаю как, но она поверила.
А я поклялась больше не врать. Меня всё ещё не покидает это дурацкое намерение. Хотя дать себе обещание и выполнять его — две разные крайности.
Неосознанно слежу взглядом за теми, кто идёт мимо. Я реагирую почти на каждого проходящего, пока передо мной не всплывает Петрова собственной персоной. На ней кислотно-розовая блузка, обтягивающие джинсы, длинные волосы теперь вообще почти всех цветов радуги, а в руках Полины небольшая коробка. И она протягивает её мне.
Я ошалело смотрю то на неё, то на Петрову. Которой, кстати, тоже не было на парах несколько дней.
— Это что?
— Тебе, — спокойно заявляет Полина. На её оштукатуренном лице, кажется, вся серьёзность мира. — Бери. Это действительно тебе нужно.
Я сама не понимаю, как эта коробка оказывается у меня в руках. Полина в прямом смысле всовывает её мне и гордо удаляется к соседнему окну. Даже слово вставить не получается.
— Что это? — тут же подаёт голос Соня, отложив телефон. — Она башкой поехала?
— Не знаю, — бормочу я, ставя коробку на подоконник.
Что это за явление народу в лице Петровой? Как баран на новые ворота я и Сонька глазеем на коробку. Но не проходит и секунды, как рука подруги уже тянется к её крышке.
— Не думаю, что это хорошая идея, — тут же торможу Трофимову с опаской.
— Ну не бомба же там, — задумчиво фыркает она.
— Но и не торт…
Я нутром чую, что открывать это не стоит. Только Соня — такая Соня. Даже не советуется со мной. Ничего не происходит: ни взрыва, ни побега тараканов… Через мгновение мы обе смотрим на дно этой коробки.
И у меня до боли сжимаются кулаки и до скрипа стискиваются зубы, а под тканью моей рубашки проползает мерзкий холод. На дне коробки уложены шампуни и аэрозоли от блох, ржавые садовые ножницы и использованные одноразовые бритвы.
Я прекрасно осознаю, что всё это значит. Что это за коробка и зачем Петрова подсунула её мне.
— Вот дуры конченые, — слышу шипение Соньки как издалека.
Злость приливает к щекам, а перед глазами скачут мушки. На одном дыхании и порыве я хватаю коробку и подлетаю к Полине и Жене, что устроились на соседнем подоконнике.
— Петрова, — цежу я, смотря в её нахальные глаза, — отвали от меня. — Кидаю её «подарок» на окно, а его содержимое звенит внутри. — Что за идиотизм? Зачем ты это делаешь?
Женя давится смешком, а Полина, изображая невинность, хлопает наращёнными ресницами:
— Дорогая Анечка, может, я просто помочь тебе хочу. Ну как-то нехорошо девочке ходить такой мохнаткой.
У меня горит в груди. Боже, как же мне хочется повыдёргать ей космы. Но стою, глотаю свою злость и жгу эту стерву глазами.
— Петрова, заткнись, а? — Ко мне подоспела и Соня.
— О, подружка прискакала. Ты-то хоть бреешься или тоже мандавошек разводишь? — Полина говорит последнюю фразу достаточно громко, чтобы любопытные носы обратили на нас внимание.
— Не твоё собачье дело, — огрызается Соня.
— Тяф-тяф, — театрально усмехается Полина. — Слушай, Трофимова, ты же нормальная, чего тогда вот с этой тусуешься? Давай к нам.
— Да пошла ты.
— Ну смотри, второй раз предлагать не буду. Но подружку свою побрей, — Полина тыкает в меня пальцем, а я отмахиваюсь.
— Если ты думаешь, что это меня задевает, — не надейся, — и пускай я снова вру, у меня пульс шумит в висках, но смотрю на разукрашенную курву не моргая.
А Полина словно чувствует меня изнутри. Она победно растягивает губы в улыбке:
— Задевает. Ещё как. Я вижу. Ручки трясутся, глазки бегают.
— Чего ты прицепилась? Скажи спасибо, что из-за воровства рюкзака мы в ментовку не заявили, — взрывается Соня, чуть ли не кидаясь на Полину.
Мгновенно вся моя злость на выходку тиктокерши меняет траекторию, ныряя
