Никому о нас не говори - Алёна Черничная
От её вида меня передёргивает. Я даже морщусь. Господи, ну какая же она… жалкая! Не удивлюсь, если она ещё и подвывает дождю прямо на этом пешеходном переходе. Как её, такую юродивую, вообще земля носит?
Громкие, продолжительные сигналы недовольных водителей, что выстроились за моей тачкой, возвращают в реальность. Уже давно горит зелёный, и передо мной пусто. Жму на газ, проскакивая переулок, но зачем-то оглядываюсь на Аню ещё раз через боковое зеркало.
Она всё ещё стоит на месте, ладонью проводит по всему лицу, убирая с него мокрые волосы, а проезжающий рядом автобус вдобавок окатывает её водой из лужи.
Почему-то у меня резко саднит в груди. Это полный аут. Тормоз в пол. Сдаю назад прямо на перекрёстке под шквал недовольных гудков соседних машин.
Я останавливаюсь точно напротив мокрой и грязной Ани. Нет. Она реально омерзительно ничтожная, даже убогая. Это жуть как раздражает, но мне всегда было жалко тех самых облезлых котят на улице. Опустив стекло, сквозь зубы цежу ей:
— Садись.
Глава 17
Глава 17
Как ощутить себя просто невероятно беспомощной и жалкой?
Для начала тебя должны запугать, потом нужно пройтись под проливным дождём. Ну и вишенка на торте — быть облитой из грязной лужи автобусом. Хочется ли мне зарыдать от бессилия, стоя прямо на перекрёстке? О! Ещё как…
Но сделать это мне не даёт оглушающий визг тормозов и сигналы машин, наперебой разлетающиеся по улице. А передо мной, перегородив пешеходный переход, появляется уже знакомая чёрная иномарка. Стекло на пассажирской двери быстро опускается, а в приоткрытом окне появляется бритая башка.
— Садись, — грубо бросает Тимур.
Я ошалело хлопаю ресницами, но так и стою на месте, пока по мне чуть ли не ручьями стекает вода. Горин сейчас предлагает вновь вернуться в его машину? Мне мерещится?
— Ну? — глаза Тимура уже извергают искры раздражения. — Я уговаривать должен?
Растерянно сглатываю и оглядываюсь. По улице несутся машины, по тротуару спешат единичные прохожие с зонтами. А я стою под дождём, и зуб на зуб уже не попадает. И самое странное, а может быть, и страшное, что единственное место, где я могу сейчас от него укрыться,— это салон машины Горина.
Но буквально пять минут назад он грозился расправиться со мной.
— Короче, — недовольный бас летит из окна, и тонированное стекло в нём уже поднимается.
Я не знаю, что заставляет меня все же дёрнуть ручку пассажирской двери. Ощущение, что ещё несколько секунд под ливнем, и у меня пойдут сколы по зубам, или слабоумие?
Но я снова сажусь в иномарку Тимура. Господи! Я даже дышать забываю на какие-то мгновения. Здесь тепло, сухо и уже вовсю шумит печка, обдувая горячим воздухом. И ещё меня опять топит в запахе пряного парфюма…
А я вот грязная, и по мне течёт вода. Это сразу же возвращает меня в реальность, когда замечаю капли от своих кроссовок на коврике под ногами и разводы на кожаном кресле.
— Извини. — Я сразу же бросаюсь вытирать продрогшими ладонями мокрые следы вокруг себя. — Я всё сейчас…
— Это натуральная кожа. Ничего с ней не будет, — обрывает меня Тимур. — Куда ехать?
— Западный, — отвечаю тихо, потупив взгляд в панель перед собой.
Тимур одним движением руки переключает передачу, и иномарка на последних секундах зелёного сигнала светофора врывается в поток машин.
Мы едем молча. Я сижу, вцепившись в свой рюкзак, и даже не смотрю в сторону водителя. Единственное, что хоть как-то помогает немного расслабиться, — это тёплые потоки воздуха, окутывающие меня со всех сторон. Но в машине Тимура мне всё равно некомфортно. Сама не замечаю, как носок моего насквозь промокшего кроссовка уже постукивает по полу, и от этого дёргается колено.
— Зачем села, если трясёшься от страха? — вдруг усмехается Тимур.
Ехидно так и издевательски. Моя нога тут же прекращает дёргаться.
— Не трясусь. Просто замёрзла, — съёживаюсь и бурчу себе куда-то в ворот рубашки.
— Я сделаю теплее. — Тимур резко снимает руку с руля и тянется к кнопкам на панели.
— Не надо. — Не менее резко останавливаю его, дёрнувшись к этим же кнопкам.
Но в этой машине мы так близко, что размаху бьёмся друг о друга локтями. От удара простреливает все нервные окончания. И, видимо, не только у меня. Я и Горин одновременно шипим от боли. Решаюсь искоса взглянуть на Тимура. Он морщится, стиснув челюсть, а по салону автомобиля разлетается его недовольный вздох. Да и сам Тимур не излучает ничего, кроме враждебности. Я дышу в этой машине не только парфюмом Горина, но и его раздражением.
— Извини, — обхватив себя за локоть, смущённо шепчу я.
И Тимур лишь немногословно мычит:
— Угу.
Опять в салоне тишина. Едкая и такая колючая, что у меня по коже пробегают волнами мурашки. Особенно когда Тимур прибавляет машине скорости. Он будто бы в шашки играет на дороге, маневрируя из одной полосы в другую. Нам уже пугающе часто сигналят соседние водители. И при очередном таком резком манёвре и внезапном торможении, я не выдерживаю. Замечание само срывается с моих губ:
— Можно же осторожнее.
— Мне есть куда спешить, — ответ Тимура опять с налётом надменности.
И мне вдруг так хочется съязвить. Задать вопрос: «Спешишь людям морды бить?» Я даже рот открываю и набираю воздуха в лёгкие, чтобы взять и спросить, но вовремя останавливаюсь. Захлопываю свою варежку и отворачиваюсь к окну. И так уже наговорилась.
— Давай. Спрашивай, — выпаливает Тимур. — Я же вижу, у тебя зудит на языке.
Но я решаю притвориться, что растекающаяся вода по окну — это очень увлекательная картинка. Отмалчиваюсь на слова Горина.
— Хочешь узнать, спешу ли я в то самое место? — он вдруг сам озвучивает мой вопрос. И сам же на него пытается ответить: — А если да? То будешь читать мне мораль?
— Не собираюсь, — говорю хладнокровно.
— А может, я сейчас спешу в лесок тебя отвезти, как свидетеля, и придушить, — Горин понижает голос.
Я слышу в его интонации всё ту же злобу, но моё хладнокровие это не спасает. Оно стремительно летит вниз от заявления Тимура. Умом понимаю: всё это специально. Он хочет задеть меня. Вывести. Придавить морально.
