Вильям Козлов - Маленький стрелок из лука
- Выдумка покойного папаши, - сказал Том. - Мои родители жили в Таллине, когда я родился... Слышала, там на ратуше знаменитый флюгер Старый Томас? Вот отец меня и назвал Томасом в честь этой железки...
- Оригинал был твой отец, - заметила Ева.
- Пообедаем? - предложил Том.
- Я спешу, - отказалась она. - Меня подруга ждет.
- Подруга? - усмехнулся Том.
- Мне непонятна твоя ирония? - сухо сказала Ева.
Тому она нравилась, но он никак еще не мог подобрать к этой своенравной красотке ключи...
Ева была у матери Ляльки и узнала, о чем они просили: Лялька не оставила никакого обличительного письма. Была лишь короткая записка, в которой она просила никого в своей смерти не винить. Тяжелый камень свалился с сердца Тома. На радостях он попросил Бориса передать девушке еще блок заграничных сигарет. Ева подарок не приняла, тогда Борис взял с нее по рублю за одну пачку. И вот снова она требует сигареты... На этот раз он возьмет с нее, как со всех...
- Мы компанией на двух машинах собираемся на выходные дни в Таллин... посмотреть на моего тезку Старого Томаса. Не хочешь проветриться? Гостиница заказана, там отличные кабаки, бары...
- На каких правах ты меня приглашаешь? - сбоку взглянула на него Ева. Она ростом, когда на каблуках, выше его.
- На правах хорошей знакомой, - улыбнулся он.
- Ты не относишься к числу моих хороших знакомых, - обрезала она.
- А кто же я? - с кислой миной проглотил он эту пилюлю. Редко кто из девушек так с ним разговаривал, и, может быть, поэтому ему все больше хотелось обломать, приручить эту гордую девицу, на которую то и дело оглядываются прохожие.
- Ты опасный человек, - сказала Ева. - С тобой можно поддерживать только деловые отношения.
- Ты говоришь загадками.
- Лялькина мать считает, что ты и твоя компания погубили ее дочь, - заявила Ева.
У Тома, наверное, изменилось лицо, потому что Ева, сбоку взглянув на него, усмехнулась:
- Тебе неприятно это слышать?
Настроение у него сразу упало. Ему хотелось забыть об этой Ляльке и всех треволнениях, связанных с ее нелепой смертью, но не проходило дня, чтобы ему об этом не напомнили. Значит, мать что-то знала. Том мельком видел ее раза два-три. Он старался не бывать у Ляльки, когда дома была мать. А Лялька, насколько он знал, старалась не посвящать ту в свои личные дела. Откуда же она тогда знает про Тома и его компанию?
- Неужели Лялька тебя любила? - спросила Ева.
- Лялька многих любила, - ответил он, думая о своем.
- Или никого. Когда многих любят, - значит, никого.
- В чем же ее мать обвиняет меня?
- Она говорит, что ты и тебе подобные растлили Лялькину душу. Лялька потеряла вкус к жизни.
- Почему люди во всех своих несчастьях и пороках обвиняют других, а не себя? Ну как я могу растлить твою душу? И зачем мне твоя душа? Я ведь не Мефистофель, а ты не Маргарита... У тебя своя голова на плечах, и ты знаешь, что тебе нужно делать...
- Я - да, - сказала Ева. - А есть люди, которые не знают, что им нужно делать. Таких помани пальцем, и они пойдут за тобой, не думая, что их ожидает. Вот такая, по-видимому, была и Лялька.
- Видишь, как просто! - рассмеялся Том. - Кто-то очень верно сказал: "Больные умирают, а здоровые борются".
- А ты жестокий человек, - заметила Ева.
- Не я. Жизнь - жестокая штука, девочка!
- По-моему, Фауст погубил Маргариту, а не Мефистофель, - задумчиво проговорила Ева.
- Какая разница? - усмехнулся Том. - Поедем в Таллин, не пожалеешь...
- Ты - не Мефистофель и не Фауст, - рассмеялась девушка. - Ты - змей-искуситель!..
- Змей-искуситель сумел все-таки всучить Еве запретное яблоко, а я не могу даже уговорить тебя поехать в Таллин, где чудесные кафе, рестораны, там подают копченого угря!
- Ну-ну, - сказала Ева. - Желаю повеселиться!
Они дошли до кафе и остановились. По улице Восстания прогремел трамвай. Будто споткнувшись, с металлическим скрежетом резко затормозил у светофора. Ева, рассеянно поднявшая голову, вдруг оживилась, улыбнулась и помахала рукой. Проследив за ее взглядом, Том заметил в трамвайном окне девушку в пушистой меховой шапочке. Девушка смотрела на них и тоже улыбалась. Трамвай пошел дальше, и Ева повернулась к нему.
- Знакомая, - сказала она. - Учились вместе.
- Та самая, которая тебя ждет?
- Ты угадал, - сказала Ева и взглянула ему в глаза: - Сколько с меня за сигареты?
- С тебя? - заскользил глазами по ее лицу Том. У него все-таки не повернулся язык сказать "четвертной". - Двадцать рублей.
Ева открыла сумочку и извлекла оттуда червонец.
- У меня больше нет, - со вздохом произнесла она. - Я тебе потом остальные отдам.
Том небрежно сунул десятку в карман, протянул сигареты.
- Может, пообедаем? - предложил он.
- До свиданья, - сказала Ева.
Том смотрел ей вслед. Она легко скользила па тротуару. Из-под синего шарфа спускались на воротник пальто ярко-каштановые волосы.
Холодный порыв ветра хлестнул в лицо колючими снежинками. Оказывается, они давно уже кружатся в воздухе, а он и не заметил. Лапы "дворников" сгребали снежинки и капли со стекол автомашин. На некоторых зданиях побелели крыши. А на тротуарах снежинки не задерживались, едва коснувшись асфальта, таяли. Том поежился в своей короткой коричневой дубленке и поднялся по ступенькам в кафе.
Вечером к Тому в магазин зашел Григорий Данилович Белькин, представительный мужчина в меховом пальто и норковой шапке. Он походил на профессора. На запястье красивые швейцарские часы с браслетом. Степенный, медлительный, Григорий Данилович производил впечатление человека солидного. Том привык оценивать людей по внешнему виду. И почти никогда не ошибался: он знал, с кем можно разговаривать о коммерческих делах откровенно, с кого сколько можно запросить. Кто не будет торговаться, а кто и рубля не уступит. Перебросившись несколькими словами с клиентом, он уже составляет о нем свое мнение: сколько этот человек стоит? Можно с ним иметь дело или нет? Скупой он или щедрый? Любит хорошие вещи или просто так интересуется?
Григорий Данилович любопытствовал, что нового поступило. Том показал магнитофон, проигрыватель, кассеты. Все это не представляло интерес для него, вот если бы Том сообщил ему, что кто-то продает испорченный дорогой магнитофон или приемник, то поинтересовался бы. Он купил бы такую вещь подешевле, отремонтировал бы и продал совсем за другую цену...
- Посмотрите, пожалуйста, "Акай", - попросил Том. - Приняли - работал, а сейчас что-то забарахлил. Ребята из отдела переписывали пленки и, видно, повредили обратную перемотку.
В таких случаях Григорий Данилович оказывал безвозмездную помощь, тут же на месте устранял мелкую неисправность.
Пока Григорий Данилович, облачившись в синий халат, который он взял в кладовке, возился с магнитофоном, Том принял Аркадия Леопольдовича. Это был денежный клиент, он покупал лишь дорогие вещи, увлекался транзисторными приемниками самых последних моделей. У него уже штук двадцать перебывало разных приемников. Не то чтобы они ему надоедали, просто, когда появлялась новейшая модель, он во что бы то ни стало старался ее заполучить и, не торгуясь, платил, сколько запросят. Том всегда первого его ставил в известность, если на горизонте появлялось что-либо стоящее.
- Я прочел в рекламном журнале, что появилась потрясающая "Соня". Настоящий комбинат в чемодане... Уйма диапазонов, настройки, подстройки, растяжки коротких волн и еще тысяча разных приспособлений... Услышите что-либо про такую "Соню", сообщите?
Том пообещал. Аркадий Леопольдович поинтересовался, за какую цену можно поставить "Грундик". Том ответил, что они подешевели по сравнению с прошлым годом.
- Значит, я потеряю приличную сумму, - вздохнул Аркадий Леопольдович. - Но после "Сони" я уже не могу смотреть на "Грундик".
Григорий Данилович, слышавший их разговор через приоткрытую дверь, поинтересовался:
- Сколько вы за него хотите?
- Право не знаю... - Аркадий Леопольдович растерянно взглянул на Тома. - Томас Владимирович говорит, они подешевели...
- И значительно, - солидно заметил Григорий Данилович. - Когда его можно посмотреть?
- Я сегодня занят... Вот забежал на минутку, понимаете, лекция.
- Давайте ваш адрес, я вечерком заеду.
- Завтра утром до одиннадцати буду дома... - решился наконец Аркадий Леопольдович и написал на листке адрес.
"Почуял выгодное дельце... - с досадой подумал Том. - Как пить дать, облапошит".
Он и сам бы купил за полцены "Грундик", а потом бы выгодно перепродал. Не так уж сильно они и упали в цене. И вот хитрюга Белькин перехватил... Тот уже окончил ремонт, положил инструмент в ящик, снял халат, аккуратно повесил на гвоздь.
- Все в порядке, - сказал он, облачаясь в свое шикарное пальто и норковую шапку. Теперь он снова стал похож на профессора.
- Выгодная сделка вам подвернулась, - не удержался Том. - Это мой клиент, и "Грундик" я мог бы взять сам у него.
- Ради бога! - улыбнулся Белькин. - Мне это как-то в голову не пришло...
