Бунт - Владислав Реймонт
Немой отправился на лесную опушку под сень необъятных дубов с низко свисающими ветвями.
«Пережду на дереве, – хитро решил парень. – Здесь они меня не найдут! И пусть поцелуют меня в одно место на прощание! Пусть волки или псы попробуют меня достать!» – посмеивался он, ища глазами самое высокое дерево, и вдруг присел от страха. На ветвях дремали огромные орлы, ястребы, соколы и тучи самых разных пернатых. И куда бы он ни взглянул – везде видел одно и то же. А на земле и в тени деревьев растянулись волки, псы и лисы. Все они спали чутким сном, чувствуя и зная, что происходит вокруг, – готовые как к нападению, так и к бегству.
Парень, немного успокоившись, начал подражать голосам разных птиц. С ближних бо-лот отозвались дикие гуси, осторожно прокаркали в ответ вороны, даже сбитый с толку ястреб заклекотал дружелюбно, но филин, распознав обман и разозлившись из-за того, что его сон прервали, грозно заухал в своем дупле.
– Хромой, убери отсюда эту человеческую падаль! Он так всю пущу обдурит.
Волк приблизился бесшумно, но Немой, почувствовав на затылке его горячее дыхание, внезапно обернулся и высек огонь прямо перед его носом.
– Ближе, кум колченогий! Ближе! Я тебе морду-то огнем распишу – твоей суке точно понравится! – издевался парень и, поджегши сухие листья, бросил их в волка.
– Дьявольское отродье! – поперхнулся Хромой, отпрянув от огня и дыма.
– И вас отсюда выкурю, как пчел! – пригрозил Немой птицам и положил на огонь мокрые еловые ветки, из-за чего удушающий едкий дым стал обволакивать дубы и черной гривой подниматься вверх.
Испуганные птицы перелетели на дальние деревья, а филин, барахтаясь в дупле, жалобно заухал:
– Проклятый человеческий щенок! Я задыхаюсь!
– Больше не будешь волков на меня натравливать, слепой хрыч! – язвительно глумился парень. Под защитой дымовой завесы он забрался на верхушку дерева и расположился поудобнее меж ветвей.
«А что, разъезжал бы я на жеребце, прям как барин…» – Немой сладко улыбнулся и задремал.
V
Словно в песочных часах, время текло огненной солнечной пылью. Вся земля была охвачена полуденным жаром. Жара перехватывала дух и обливала потом. Обжигающее дыхание выпивало последние капли влаги! Выжженная земля дышала жаждой! Не дрожал ни один листочек. Не звучал ни один голос. Небо затянулось выгоревшей золотистой пеленой. Голубоватые, едва заметные всполохи плясали над полями. Воздух превратился в сухой всепожирающий огонь. Жгучая тишина давила неподъемной тяжестью. Казалось, что все тает, плывет и бесконечно колеблется. Огненные мерцания выедали все цвета. Силы испарялись, будто под ударами молота. Души замирали в оцепенении. Сердца высыхали, словно дрожащие осенние листья перед тем, как ветер окончательно сорвет их с ветвей. Лишь солнце в зените своего могущества, окутанное огненным вихрем, неумолимо мчалось по предначертанному судьбой пути.
Рекс, будто оцепенев в пылающей лаве, сидел на вершине обвалившейся башни, гордо возвышавшейся над лесами. Там после небесных полетов отдыхали орлы и гнездились совы.
Половина мира переливалась перед его глазами. Необозримые земли, будто расшитые великолепием плодородного лета, постепенно поднимались в сторону восхода вплоть до выбеленной кромки снежных гор: их обрамляли многочисленные реки, переливающиеся глазурью литого серебра; бесконечные пушечные стволы деревьев над серыми дорогами, зеленые моря лесов, длинные озера в форме пальмовых листьев, изогнутые и украшенные по берегам каемкой желтого песка, золотистые поля, усеянные скирдами; белеющие деревни, поблескивающие окошками среди садов; кладбища, взывающие к небу вознесенными крестами; усадьбы, раскинувшиеся среди больших парков; церкви со стройными башнями, возвышающимися над зеленью и кронами деревьев, беспорядочно разбросанные лысые каменистые холмы; городки, похожие на развороченные кротовые норы; а кое-где, будто журавли на часах, фабрики с вытянутыми вверх красными трубами. Под высоким и выцветшим небом, в дрожащем воздухе полудня весь этот видимый мир, залитый золотистым заревом, встал перед глазами будто мертвый, бездвижный, беззвучный и почти бесцветный, словно полинявший и запыленный гобелен.
Солнце было уже в пути между зенитом и западом, когда колокола зазвонили к вечерне. И медленно разносились торжественным заоблачным гимном бронзовые удары, будто рожденные из чувств и чаяний всех живых созданий. Они пели гордо, возвышенно и в своей благоговейной молитве тянулись вверх, выше звезд, прямо к стопам Предвечного!
И вместе с тем, будто вторя колоколам, с полей и из лесов, с низин, словно из земных глубин, раздался страшной силы рев всех зверей, от которого неистово зашатались деревья, пролился дождь сорванных листьев, а птицы тучами поднялись в небо.
И едва утих этот рев, волки начали выть навзрыд, протяжно и долго:
– На восток! На восток! На восток!
Стада двинулись к далеким, синеющим на востоке горным вершинам.
Они шли в молчании, прямо вперед через возделываемые поля и пустыри; через деревни и города; через леса, реки, луга и болота. Казалось, какой-то невидимый вулкан изверг из себя огромную реку кипящей лавы, текущую с суровым, ни на минуту не умолкающим грохотом – ибо там, где она проходила, оставались лишь камни, скелеты деревьев и голая, вытоптанная степь. И оставалась смерть.
Время от времени, по неведомой причине, из глубины бредущих стад вырывалась песнь неутоленной тоски. И сила этой песни была такова, что от ее звуков рушились дома, падали поверженные деревья и валились придорожные кресты.
Земля дрожала от тяжелой поступи на много миль вокруг.
Словно все силы земли объединились в такую мощь, какой мир еще не видел.
Рекс на крупном, черном как ночь жеребце ехал впереди, за ним сидел Немой, радостно барабанивший голыми пятками по конским бокам. Необозримым табуном тянулись за ними клячи, жеребята и мерины в окружении жеребцов; тянулись коровы под предводительством быков; тянулись угрюмые волы, а под их присмотром – бесчисленные отары овец с баранами по бокам. В самом конце толпились свиньи во главе со старыми матками.
Псы появлялись везде, где нужны были порядок и послушание.
Волки шли самыми последними, подгоняя замешкавшихся воем и клыками.
А где-то там, позади всех, волочились стада разнообразных мародеров, среди которых мелькали рыжие когорты лис, куниц и ласок.
Они шли неустанно до темной ночи и улеглись на отдых там же, где остановились, из-за усталости и пережитых впечатлений, не чувствуя ни голода, ни жажды.
На рассвете они съели все, что было на полях, в стогах и даже в закромах, выпили реки вплоть до ила и двинулись дальше. Теперь они шли гораздо медленнее, но с тем же безумным упорством, уткнувшись взглядом в далекие горные вершины, неодолимо продвигались все дальше на восток, к свободе.
И так проходили дни за днями, в тягостях и невыразимой жаре.
Напрасно били тревогу колокола всех церквей; напрасно люди
