Бунт - Владислав Реймонт
«Что же мы по сравнению с ними? Что? Стадо, подгоняемое неутолимым голодом, бесчисленная колония муравьев, снующая у них под ногами и рискующая быть раздавленной в любой момент».
Рекс затрепетал перед разверзнувшейся вдруг пропастью, из которой повеяло морозным дыханием смерти.
«Никто из нас ее не перепрыгнет! Никто!» – Горечь обездоленного, горечь жабы, следящей взглядом за пролетающим орлом, стиснула его сердце льдом отчаяния.
И долго еще пес искал причины этого жестокого неравенства. Протестовал против него, словно был голосом каждого обиженного создания, голосом целого мира. В конце концов ему показалось, что он нашел единственный способ засыпать эту пропасть.
– Уже знаю, знаю! – внушал он себе внезапно открывшуюся правду. – Они не думают каждый день о том, как выжить, ибо на них работают тысячи тысяч наших поколений, работают вода, воздух, солнце, земля и весь мир. Это краеугольный камень их могущества. Стоит лишь отнять у человека его невольников – и настанет конец его величию. Люди станут слабее и беззащитнее нас. Тогда восторжествует совершенное равенство! – победно прорычал Рекс.
– Пока есть у человека разум – ничего ты у него не отнимешь, со всем он справится! – снисходительно пробормотал Немой и снова уснул.
Сразу же померк свет, и обратилось в прах воздвигаемое с таким трудом здание. Рекс вновь почувствовал себя несчастным, вечно обиженным созданием, напрасно барахтающимся в цепях человеческой жестокости.
– Бежать как можно быстрее и как можно дальше! – заскулил он сквозь стучащие от боли зубы, и, вперив глаза в мерцающую бесчисленными звездами небесную бездну, забыл обо всем настолько, что даже не заметил волка, который развалился рядом с ним.
В тишине они ждали наступления дня.
И при первых проблесках зари, когда на восточной стороне неба темнота стала мутнеть, размываться и немного бледнеть, Хромой, потянув носом воздух, тихо тявкнул:
– Двинулись! Еще далеко.
Вороны сначала поодиночке, а затем целыми стаями снимались с деревьев и летели высоко и тихо навстречу рассветным зорям.
Ночь незаметно тускнела. Поля куда-то будто провалились, и все более отчетливо на фоне бледнеющего неба выделялись деревья, демонстрирующие свои кроны, которые напоминали косматые клубы дыма. На востоке сквозь тьму проступали зеленоватые лагуны, будто наполненные застоявшейся водой и припорошенные пеплом, который медленно разгорался холодным блеском рассвета. Солнце уже давало о себе знать.
– Овцы потянулись! Коней чую, много-много, – скулил волк, ударяя хвостом по земле.
– Будто возы по ухабам едут, – подтвердил проснувшийся Немой.
Тут же послышался приглушенный большим расстоянием и пропитанный утренней росой топот, а чуть позднее, когда рассвет осветил восточную сторону неба, на фоне зари замаячили низко клубящиеся облака, время от времени громыхающие далекими протяжными раскатами.
Рекс, словно приготовившись к прыжку, с трепетом и нетерпением впивался горящими глазами в покрытые мглой дали, пока не увидел бесформенную движущуюся массу. Пес тут же прильнул к земле. Он чувствовал себя настолько изнуренным и обессиленным от переполняющего его невыразимого счастья, что, положив разгоряченную голову на лапы, едва дышал от волнения.
Хромой беспокойно вертелся, высылал волков на разведку и подвывал от радости.
– Не пой, соловей ты кобылиный, а то еще спугнешь их, – приструнил его Немой и, разведя под защитой руин костер, начал печь в нем картофель и каких-то птичек, которых принес ему преданный друг Кручек. При этом парень свистел, по очереди подражая всем птицам.
В кровавом зареве рассвета все более отчетливо виднелись огромные массы животных, приближающиеся со всех сторон. Казалось, будто большая вода вышла из берегов и с диким грохотом заливает землю. И словно гневный рев волн, рвущихся через дамбу, они звучали все ближе и все более грозно. Гремучая смесь криков, ржания и блеяния все усиливалась, топот нарастал с минуты на минуту. Уже можно было различить тысячи рогатых голов, точно плывущих в пучине. Воздух задрожал, повеяло горячим дыханием, напоминающим палящий вихрь. Чудилось, будто надвигается страшная буря, беспрестанно грохочущая и раз за разом извергающая молнии. Земля задрожала, деревья зашатались, птицы разразились испуганными воплями, когда бесчисленные стада обрушились на пастбища у леса, а их голоса соединились в оглушительный раскат грома.
Тут же из пучины показалось лучезарное красное солнце и засияло над миром.
В поземных туманах, залитых солнечным пожаром, бесчисленные стада заметались с еще большим шумом. Они тянулись друг за другом среди неумолкающего ржания, рычания и лая псов, пытавшихся сохранять хоть какой-то порядок. Каждую минуту раздавались возбужденные раскаты голосов, каждую минуту отбившиеся стайки, будто брызги разгулявшегося моря, разлетались по пастбищам у леса. А прежде чем солнце выпило до конца притаившиеся в низинах обрывки сумерек, тысячи тысяч уже успели прибыть на место. Куда ни глянь, не видно было ни трав, ни полей, ни кустов, лишь только волнующиеся рога, головы, гривы и хвосты.
А вслед за стадами, высоко-высоко, летели со всех сторон света нескончаемой чередой самые разные птицы. Они были похожи на тяжелые свинцовые тучи, время от времени заслоняющие солнце, а потом вдруг превращались в черные бурные реки, текущие через еще бесцветные небесные поля; или становились похожими на развеявшиеся полосы дыма без начала и конца, которые, описывая круги, опускались все ниже с диким пронизывающим криком. Будто хмурые грозовые облака с глухим шумом обрушивались на землю и лес, так что деревья начинали клониться под этой страшной бурей. Она бушевала даже в самых диких лесных уголках, и весь птичий народ, ошарашенный налетевшим ураганом, притаился в смертельном страхе. Ибо казалось, что пришедшая в движение земля с грохотом проваливается вниз.
Только Рекс сидел неподвижно на руинах замковых стен и не жмурясь смотрел на клубящийся вокруг хаос. Он весь горел, дрожал от восторга, но был спокоен, словно скала среди вихрей и водоворотов. Лихорадочные взгляды били по нему, будто ливень пронизывающих насквозь молний. Пар кипящего дыхания и токи всех чувств и желаний соединялись в его сердце. Пес вбирал их, чувствуя растущие внутри себя силу, гордость и уверенность. А рычание, топот, хлопанье крыльев и отчаянное колыхание лесов звучали гимном его славе и могуществу.
И вот явились все, и даже умирающие притащились из последних сил; и все, чьим уделом были плач, страдание и обида, собрались перед ним, с любовью смотрят в его
