Болеслав Прус - Анелька
- И я тоже, - вставил Юзек. - Потому что я слабенький.
- Naturellement, mon fils!* Анельця, выгляни на дорогу - не едет ли отец. Я не успокоюсь, пока не увижу его здесь.
______________
* Ну, разумеется, сынок! (франц.)
Анелька, взяв с собой несколько ломтиков хлеба для воробьев, побежала в мезонин. Выглянула в окно. На дороге никого.
Зато воробьи мигом прилетели под окно и, как всегда, расшумелись. Среди них было несколько птенцов, которые только еще учились летать, и один старый, без хвоста. Этот гость появился здесь впервые, но все его поведение говорило о том, что он не был чужим среди остальной компании.
"Наверное, ему недавно кто-нибудь оторвал хвост", - подумала Анелька.
Но, разглядев затем, что хвост у этого воробья обгорел, она очень удивилась.
- Что же, он упал в огонь? Или негодные мальчишки ему хвост подпалили?
Впрочем, ей некогда было думать об этом, - она пошла к матери с вестью, что отец все еще не едет.
После обеда мать задремала в кресле, и Анелька с Карусем побежали в сад. Казалось, деревья здесь еще выросли за последнее время и цветов как будто стало больше. В саду Анельке дышалось вольно. Развеселившийся пес прыгал ей на грудь и тявкал. Она стала бегать с ним наперегонки так быстро, что щеки у нее разгорелись.
Вдруг между кустов у забора послышалось тревожное чириканье. Заглянув туда, Анелька увидела сложенное из нескольких кирпичей подобие коробки. Из щели между кирпичами торчало дрожащее крылышко. Анелька поспешила вытащить птичку. Освобожденный воробей клюнул ее в палец и взлетел на ветку, волоча крыло, видимо сломанное или вывихнутое.
Затем девочка осмотрела кирпичи. Их было пять, и в отверстие между ними было насыпано немного крупы и воткнуто два прутика.
"Видно, кто-то здесь ловит воробьев, - подумала Анелька. - Неужели это работники наши с голоду едят их?"
Рядом на кусте висела сделанная из лески петля, а подальше - другая такая же. Обе были пусты.
"Бедные воробушки!" - вздохнула девочка. И тут же решила каждый день осматривать все кусты и выпускать маленьких пленников, если кто-нибудь снова поставит на них силки.
Глава одиннадцатая
Как бог оберегает сирот
Знойный день прошел без сколько-нибудь примечательных событий. Рано утром Шмуль уехал к пану Яну, а в деревне люди толпились между хатами, с беспокойством допытываясь, нет ли каких вестей из города.
Будет или не будет договор с помещиком? Продаст он именье или не продаст? - вот о чем толковали все.
Кое-кто из женщин жалел помещицу.
- Несчастная она, хоть и богачка, - говорила какая-то старуха. - Муж уехал, слуги, слышь, все разбежались, и сидит она одна, как тот аист на гнезде, у которого на прошлой неделе подружку убили.
- Так вы, может, пойдете утешать ее? - со смехом спросила другая женщина.
- Чего зубы скалите? - вмешалась третья. - Сам господь бог повелел: несчастного утешьте, голого оденьте, а мертвого предайте земле.
- Да мне что смешно, кума, - все так же весело отозвалась та, которую она отчитала. - Осташевской сдается, будто помещицу можно так просто навещать, как любую родильницу в деревне. Да ведь она - настоящая знатная пани, понимаете? Начнет по-французски лопотать - вы только глаза выпучите!
- Э, в такой беде она и польский припомнит... А утешение всякому человеку нужно...
- И как бы вы ее утешали? - не унималась насмешница. - Она и веселится и печалится не по-нашему. У панов и думки не те, что у простых людей. Если начнет кто из них толковать с тобой не про хозяйство - ни тебе его не понять, ни ему - тебя. Аккурат, как если бы разговорились свинья с петухом... Нет, я бы к нашей пани идти не посмела!
Так всеми оставленная пани не могла рассчитывать даже на поддержку сердобольных деревенских баб.
Деревню и усадьбу разделяла стена сословных предрассудков, и в стене этой пан Ян и его жена за все годы своей жизни в поместье не хотели или не сумели пробить брешь.
Часу в десятом вечера, когда уже на землю пала роса, сквозь хор лягушек стал слышен какой-то отдаленный шум. Анелька помчалась наверх и высунулась из окна. Действительно, по дороге кто-то ехал, но не к ним. Девочка не выдержала и заплакала, припав головой к окну.
- Боже! Боже! Сделай, чтобы отец приехал! - шептала она сквозь слезы.
Если бы в эти минуты каким-то чудом исчезло расстояние между усадьбой и городом, Анелька, вероятно, увидела бы своего отца в веселом обществе; он пробовал вновь изобретенный напиток, смесь портера и шампанского.
Какой вкус придали бы этой смеси слезы покинутого ребенка? Этого, пожалуй, никто не знал, а меньше всех пан Ян, который в тот вечер был в превосходном расположении духа.
Вечер был тихий, звездный, но не очень светлый. В воздухе чувствовалась сырость. Погасли огоньки в деревне, и тишину нарушало только кваканье лягушек да собачий лай. Быть может, где-то среди других собак бегал и Карусик, которого с полудня не было дома? Гадкий пес, не лучше людей!..
Порой с дерева в саду срывалась большая птица и с шумом улетала, или с полей доходили незнакомые, неслышные днем звуки - быть может, беготня каких-нибудь вспугнутых зверьков? Потом опять наступала тишина, и только внизу, в комнате, тикали неугомонные часы.
Усыпавшие небо звезды мерцали, как гаснущие искры. Кое-где среди них словно сверкали драгоценные каменья, зеленоватые, синие, красные. По временам откуда-то вырывалась блуждающая звезда и, описав дугу на небе, исчезала.
"Может, это ангел несет нам от бога утешение?" - думала Анелька и невольно оглядывалась, словно надеясь увидеть кого-то. Но в комнате было пусто. Жители небес боятся попасть между зубьев машины, которую мы называем жизнью.
Вдруг со стороны дороги появилась в вышине блуждающая звездочка какого-то необыкновенного вида. И летела она не с неба на землю, а с земли к небу, затем внезапно повернула к дворовым постройкам.
Через несколько минут Анелька увидела вторую такую звезду. Описав несколько извилистых линий, она упала на дерево и скоро погасла.
Искры эти были так мало заметны, что разглядеть их могли только удивительно зоркие глаза Анельки. Девочке стало страшно, вспомнились рассказы о блуждающих по ночам неприкаянных душах. Но она тут же подумала, что это, может быть, просто летают светлячки.
Она еще постояла у окна в тщетной надежде услышать стук экипажа, потом сошла вниз к матери.
"Может, папа приедет ночью?" - говорила она себе.
Она решила не ложиться, подождать еще, но, чтобы не разбудить мать, потушила лампу и в темноте забралась в кресло.
В полусне ей мерещилось, что приехал отец и она отпирает ему дверь. Потом - что по комнате ходит кто-то чужой и чей-то голос окликает ее по имени.
- Мама, это ты меня звала? - спросила она.
Но ответом было только тяжелое дыхание спящей матери и похрапывание Юзека. В углу у печки жужжали мухи, а в соседней комнате тикали часы.
Анелька прислонила голову к спинке кресла и крепко уснула.
В хате Гайды с вечера было темно. Но хозяин не спал. Время от времени его голова мелькала в окне или он приоткрывал дверь, выходившую на дорогу, и, высунувшись до половины, смотрел в сторону усадебных построек.
Около полуночи между деревьев в саду блеснул огонек и погас. Гайда выбежал из хаты, напряженно всматриваясь в темноту, и заметил несколько узких языков пламени, которые поднимались с крыши дома около того окна, у которого панна Валентина и Анелька каждый день кормили воробьев.
Гайда схватился за голову.
- Псякрев! Да ведь это усадьба горит!
Он вбежал в хату и грубо растолкал спавшую на лавке Магду.
- Вставай! Смотри!
Подхватив девочку одной рукой, как щенка, он перенес ее к окну.
Магда испуганно вскрикнула.
- Тише, ты! Глянь-ка, что это горит: дом или амбар? Вон там, там... Ох, это дом!
Он так весь и затрясся.
- Магда, - сказал он глухо. - Беги в усадьбу, разбуди людей и кричи, что пожар. Ну, скорее же, ты, чертова девка! Ведь там паненка сгорит, та, что тебе ленту дала... Иисусе! Да шевелись же! Она за тебя заступилась, просила, чтобы я не бил тебя... и сгорит теперь!
- Боюсь, тата! - взвизгнула девочка и упала на пол.
Крыша барского дома занялась уже в нескольких местах и пылала, как факел. Гайда выскочил из хаты и бросился бежать к службам, не отводя глаз от дома.
Он добежал до конюшни и закричал:
- Эй, вставайте, хлопцы! Усадьба горит! Вставайте! - Потом кинулся к хлеву и заколотил кулаками в стену. - Проснитесь, люди! Пожар! Паненка сгорит...
Около приоткрытой двери послышался какой-то шорох. Гайда увидел спавшего на соломе пастуха и рывком поднял его на ноги.
- Усадьба горит! - крикнул он ему в самое ухо.
Парень зевнул, протер глаза и, переминаясь с ноги на ногу, пробормотал:
- Надо скотину выгонять.
- Буди работников, а я побегу в дом, - сказал Гайда и помчался дальше.
На крыше отдельные языки уже сливались в столб огня. Двор и сад осветились красным светом, проснулись и защебетали птицы. Но в доме все было тихо.
