Хуан Гойтисоло - Цирк
Пять минут спустя она была возле «Убежища». Пабло, случайно проходивший по противоположному тротуару, увидев ее, махнул рукой.
– Ты куда? – спросил он, подойдя к ней.
– Пройтись.
– Я с тобой.
По Главной улице они поднялись к площади. В этот час улица была многолюдна. Крестьяне, приехавшие из окрестных деревень, направлялись к муниципалитету слушать сарданы.
– Ты выходила вчера вечером? – спросил вдруг Пабло.
– Нет, сидела дома, – солгала она. – Почему ты спрашиваешь?
– Так просто… Мне показалось в «Погребке», что Атила…
– Да, он приглашал меня погулять, но я отказалась. Я очень устала.
– Я тоже отказался. Когда ты ушла, он все предлагал мне пропустить по стопочке.
– Думаю, он пошел спать. Ведь сегодня утром у него тренировка.
– Пойдешь на матч?
– Не знаю. Может быть.
– Мы могли бы заглянуть туда ненадолго.
Они молча дошли до площади. Музыканты настраивали свои инструменты, публика нетерпеливо теснилась к эстраде. Тут были крестьяне в ситцевых рубахах, шерстяных штанах, черных носках и пеньковых альпаргатах, принарядившиеся по-праздничному горожане, несколько туристов с фотоаппаратами.
В баре оказался свободный столик. Они сели. Хуана попросила лимонаду, Пабло – сухого вермута. Наступило тягостное молчание. Когда официант подал им то, что они заказали, Пабло откашлялся.
– У нас с тобой происходит что-то непонятное, – сказал он.
– Непонятное? Почему?
– Я давно хочу поговорить с тобой, уже столько дней, да что там дней – недель.
– Я тоже, Пабло.
– И вот, – продолжал он, не обращая внимания на то, что она его перебила, – теперь, когда мы остались с тобой наедине, я словно онемел, не могу найти слов.
На столе стоял стакан с соломинками. Он схватил их п начал ломать одну за другой.
– Как будто между нами возникло какое-то недоразумение и что-то оборвалось. Не знаю, как это выразить.
– Да, – сказала Хуана. – Я тоже не могу говорить с тобой так, как прежде… Это нелепо, но ты прав: что-то случилось и не проходит.
– Каждое утро, вставая, я твердил себе: сегодня поговорю с ней, сегодня непременно…
– Быть может, это моя вина. Я все видела, но ничего не делала, чтобы тебе помочь.
– Если бы ты знала, как я рад это слышать… Уверяю тебя, я не мог больше вынести… У меня было такое ощущение, словно мы поссорились, что ли…
– Не то что поссорились… Мы молчали, были сдержанны… Происходило что-то непонятное…
– Возможно, если бы, вместо того чтобы копить все это в себе, мы в первый же день поговорили откровенно…
– Разговор всегда вносит ясность.
Наступила небольшая пауза. Словно собираясь с силами, Пабло залпом осушил свой стакан. Они вдруг заговорили оба одновременно.
– Ты что-то сказала?
– Нет, ничего.
– Ну, говори.
– Нет. Ты первый.
В этот момент заиграл оркестр. Публика пришла в движение. Танцоры образовали несколько хороводов в центре площади.
– До вчерашнего вечера, – сказал наконец Пабло, – я думал, что схожу с ума. Это покажется невероятным, но мне никак не удавалось понять, что происходит: твое отношение, поведение Атилы, упорство, с которым вы избегали меня…
– Атила вчера выпил больше, чем следует, – поспешно сказала Хуана. – Сцена, которую он нам устроил, – это типичная пьяная сцена.
– …Я помнил, что в начале нашего знакомства вы всегда брали меня с собой, мое присутствие нисколько вам не мешало. Я не мог понять, почему с некоторых пор вы хотите от меня отделаться.
Несколько секунд его невидящий взгляд скользил по танцующим.
– Не мог понять или не хотел, – ну да разница невелика. И вчера – бац! – я вдруг все ясно увидел.
– Увидел? Что увидел?
– Что вы любите друг друга, Атила и ты. И что я вам мешаю.
– Ты судишь по сцене, которую он нам устроил?
– Я сужу по всему. По тому, что было вчера, и по тому, что было раньше.
Хуана побарабанила пальцами по краю стола.
– Мне жаль, – сказала она.
Пабло несколько мгновений хранил молчание, словно взвешивая свои слова.
– Это нелепо, – сказал он. – Я одинаково люблю вас обоих. В сущности, я не должен бы ревновать.
– Тогда…
– Я почувствовал себя так, словно мне нашли замену… Не знаю, как тебе сказать… Словно меня предали.
– Кто предал?
– Ты и он. Оба.
– А теперь?
– Я уже сказал тебе: в сущности, я не должен бы ревновать.
– Ты на меня сердишься? – спросила Хуана спустя некоторое время.
– Нет, не сержусь.
– Нет, сердишься. И по праву.
– Клянусь тебе, нет.
– Я должна была рассказать тебе все с самого начала. Все. Начистоту, без утайки.
– Ты смешная. То, что у вас с Атилой, никого не касается. Ты не обязана ни перед кем отчитываться.
– Перед тобой – да.
– Не вижу оснований.
– Потому, что ты мой друг.
– Это не причина…
– И кроме того…
– Кроме того…
– Потому что ты тоже его любишь, Пабло.
– Ах, поэтому!
Хуана догадалась, еще прежде чем взглянула ему в лицо, что он покраснел.
– Мы с тобой слишком похожи друг на друга, чтобы… В сущности, мы бы могли быть братом и сестрой.
– Ну, это отговорка.
– Нет. Это чистая правда. Мы оба словно заперты в темнице. Мы оба хотим убежать…
Хуана покивала головой, чтобы придать больше убедительности своим словам.
– Чем больше я об этом думаю, тем яснее понимаю: то, что произошло у меня с Атилой, было неизбежно.
Пабло смущенно отвел глаза.
– Давно? – начал он.
– Уже два месяца.
– А твоя семья?
– Они ничего не знают…
Юноша внезапно перегнулся через стол и мягко положил свою ладонь на ее руку.
– Я не могла больше выносить всего этого… Ты ведь знаешь маму… И папа… И Викки. Целый день они торчат дома… И эти их вечные разговоры…
– Ну, это еще что… Пожила бы ты в «Убежище». Мама Хулия, заправская сплетница… Папа Мартин, он же Жмот…
– Плохо то, что мне и теперь не легче… И если говорить откровенно, не знаю, что я выиграла… Во мне засел страх, Пабло… В тот день, когда все раскроется…
– Не раскроется, – успокоил он. – Если ты будешь осторожна…
– Знаю. Но я боюсь за Атилу. Он такой порывистый…
– Если он скрывает от других так же хорошо, как от меня…
– Нет, я не о том. – Она подняла голову, ловя взгляд Пабло. – Когда я его слушаю, мне становится страшно. С некоторых пор он вбил себе в голову, что должен раздобыть денег…
– Не вижу, что в этом плохого.
– Ничего. Но он хочет раздобыть их, не работая. – Она поперхнулась. – Я готова побиться об заклад, что он что-то задумал.
– «Что-то»? Что ты подразумеваешь под этим «что-то»?
– Не знаю, – растерянно пробормотала Хуана. – Он тебе ничего не говорил?
Пабло отрицательно покачал головой.
– Нет, ничего, – сказал он.
К счастью, последовавшее за его словами неловкое молчание потонуло в первых аккордах «Священных терний».
* * *Все было готово к торжественной церемонии – столовая, лестница, гостиная, холл. Женщины, убиравшие помещение, за два часа до открытия соскребли с пола последние пятна краски, и теперь от яркого солнечного света, лившегося в окна, желтоватые кафельные плитки сверкали, как зеркальные.
Донья Кармен в сотый раз обошла помещения, чтобы убедиться, что все в порядке. В последний момент ее осенила мысль повесить в проемах дверей вымпелы цветов национального флага. В столовой вместо букетов на столиках также красовались флажки. Все цветы, присланные доном Хулио, донья Кармен решила собрать в один гигантский букет, поместив его на широком выступе камина.
– Пилар…
– Да, сеньора…
– Передвиньте букет немного ближе к центру.
– Хорошо, сеньора.
– Вот так. Чтобы он стоял как раз напротив зеркала.
Окружавшие ее другие дамы из хунты одобрительно осматривали строгую обивку кресел, цветастые занавеси на окнах, ореховые рамки акварелей.
– Спросите у Франсиски – не прислали еще журналы?
– Сейчас, сеньора.
– Если прислали, положите их сюда, на столик.
– Хорошо, сеньора.
– Да и книги падре тоже. Туда, в уголок…
Они проследовали по коридорчику. Вымпелы уже свисали со всех дверей. Пол сиял как навощенный. Бумажные гирлянды, которыми были увиты бра, тоже способствовали созданию праздничной атмосферы.
– Все получилось потрясающе, дорогая!
– Это просто невероятно – со вчерашнего дня такая перемена!
– Не знаю, как это тебе удалось.
– Ах, милая, я и сама не знаю… У меня в голове такой сумбур…
Пока Эльвира показывала им современное оборудование кухни, донья Кармен в последний раз поднялась на верхний этаж.
– Здесь все в порядке?
– Да, донья Кармен.
– А туалет? Начистили краны?
– Только что, донья Кармен.
– Осмотрите хорошенько все до одной спальни. Чтобы покрывала не морщили.
На лестничной площадке она взглянула на часы: двадцать пять минут двенадцатого. Часы приходской церкви, должно быть, спешат.
