Богова делянка - Луис Бромфилд
— Где мулы? — заорал он.
— Какие мулы? — сказала Бабушка.
— Нечего мне врать! — орал офицер. — Мулы, которых вы по этому фальшивому приказу увели из лагеря! На сей раз вы попались! Мы знали, что вы еще объявитесь. Еще месяц назад отдан приказ по округу: остерегаться вас. Копия приказа лежала в кармане у этого окаянного Ньюбери в то время, как он болтал с вами. — Он ругнул полковника Ньюбери. — Надо бы вас отпустить, а его под трибунал отдать! Ну-с, где этот ниггер с мулами, миссис Плюрелла Харрис?
— Не знаю, о чем вы толкуете? — сказала Бабушка. — У меня нет никаких мулов, кроме тех, на которых я еду. И зовут меня Роза Миллард. Я еду домой, это за Джефферсоном.
Офицер расхохотался; он сидел на лошади и хохотал.
— Вот как, значит, вас на самом деле зовут, а? Так, так, так. Значит, наконец вы начали говорить правду. Ну а теперь говорите, где эти мулы, и где спрятаны те, что вы у нас раньше увели.
Но тут завопил Ринго. Они с Эбом и с мулами свернули в лес по правую сторону, но теперь он завопил слева от дороги.
— Эй, на дороге! — вопил он. — Один отбился! Гони его там с дороги!
Этого оказалось достаточно. Солдат побросал лучины, офицер развернул лошадь, одновременно пришпорил ее и крикнул:
— Двоим остаться здесь!
Может, каждый из них думал, что в виду тот имеет других двоих, потому что по кустарнику прошел треск, словно сквозь лес пронесся циклон, и мы с Бабушкой остались сидеть в фургоне, как сидели до того, как услышали копыта.
— Пошли, — сказала Бабушка. Она уже спускалась из повозки.
— Мы что, бросаем повозку с упряжкой? — спросил я.
— Да, — сказала Бабушка. — Нынче я все время сомневалась.
В лесу я совсем ничего не мог разглядеть; мы продвигались ощупью, я помогал Бабушке, рука у нее была чуть ли не тоньше карандаша, но дрожи — никакой.
— Ну, уже достаточно далеко, — сказала она.
Я отыскал поваленное дерево, мы сели. Нам было слышно, как за дорогой метались в кустах, орали и ругались люди. Теперь это доносилось издалека.
— И упряжку тоже! — сказала Бабушка.
— Зато у нас девятнадцать новых, — сказал я. — Получается двести сорок восемь. — Наверно, мы долго-долго сидели там впотьмах. Спустя какое-то время они вернулись обратно. Нам было слышно, как ругался офицер и как лошади с треском и глухим топотом продирались на дорогу. А потом он обнаружил, что повозка пуста, и само собой принялся ругать нас с Бабушкой и тех двоих, которым велел остаться. Он все ругался, пока заворачивали повозку. Потом они уехали. Скоро нам их уже не было слышно. Бабушка встала, и мы ощупью выбрались на дорогу и тоже двинулись к себе домой. Немного погодя я уговорил ее остановиться и отдохнуть, и, сидя у обочины дороги, мы услышали, что едет бричка. Мы встали, Ринго заметил нас и остановил бричку.
— Ну, громко я вопил? — спросил он.
— Да, — ответила Бабушка. Потом она сказала: — Ну как?
— В порядке, — сказал Ринго. — Я сказал, чтобы Эб Сноупс спрятался с ними в Хикахаловой низине до завтрашнего вечера. Кроме как вот этих двух.
— Мистер Сноупс, — поправила Бабушка.
— Ладно, — сказал Ринго. — Залазьте, и поехали домой.
Но Бабушка не шелохнулась, я догадался почему еще до того, как она спросила:
— Где ты взял эту бричку?
— Одолжил, — сказал Ринго. — Под руку никакой янки не подвернулся, так пришлось обойтиться без никакой бумаги.
Мы уселись. Бричка поехала. Мне казалось, будто прошла уже целая ночь, однако и полночь еще не наступила — это я мог сказать по звездам — чуть за полночь успеем домой вернуться. Поехали дальше.
— По моему умению, вы взяли да и сказали этим, кто мы такие, — сказал Ринго.
— Да, — сказала Бабушка.
— Что ж, по моему умению, на том и конец, — сказал Ринго. — По крайности, покуда дело вертелось, через нас прошло две сотни сорок восемь голов.
— Двести сорок шесть, — сказала Бабушка. — Мы лишились упряжки.
2
Домой мы вернулись за полночь; наступило воскресенье, и, когда мы добрались утром до церкви, там уже дожидалась невиданно большая толпа, хотя Эб Сноупс должен был вернуться с новыми мулами не раньше чем завтра. Поэтому я догадался: как-то стало известно про эту ночь, и все поняли, как и Ринго, что надо закрывать дело да подбивать итоги, настал конец. А пришли мы позже оттого, что Бабушка подняла Ринго на рассвете, чтоб вернул бричку туда, где взял. Ну, когда мы добрались, все уже вошли в церковь, там дожидались. У дверей нас встретил Брат Фортинбрайд, и все обернулись со своих скамей и смотрели на Бабушку — старики, женщины и дети и с дюжину ниггеров, у которых теперь совсем не осталось никого из белых, — глядели на нее, пока мы шли по проходу к своей скамье, точь-в-точь как глядели на Отца его гончие, когда он появлялся на псарне; Ринго нес книгу; он отправился наверх, на галерею; я оглянулся и увидел, как он сидит, уставив локти на книгу, которая лежит на балюстраде.
Мы уселись на свою скамью, как сидели здесь до войны, только без Отца — Бабушка, прямая и неподвижная в своем воскресном ситцевом платье, шали и в шляпе, которую миссис Компсон одолжила ей год назад; спокойная и прямая, в руках, которые, как всегда, покоятся на коленях, молитвенник, хотя уже года три в церкви не было епископальной службы; Брат Фортинбрайд принадлежал к методистам, а прихожане — не знаю к кому. Прошлым летом, когда мы вернулись из Алабамы с первой партией мулов, Бабушка послала за ними; отправила им весточку в горы, где они жили в хижинах с земляным полом, на своих убогих фермах, без рабов. Понадобилось проделать это трижды, не то четырежды, чтобы они пришли, но наконец все они пришли: мужчины, женщины и дети и с дюжину ниггеров, которые случаем получили свободу и не знали, что с ней делать. По моему разумению, церковь с галереей для рабов некоторые из них видели впервые; там, наверху, окутанные тенями, сидели Ринго и еще дюжина, а места хватило бы для двухсот; и мне вспомнилось, как раньше на скамье с нами сидел Отец, и рощица у церкви вся была заставлена экипажами с других плантаций, и у алтаря — доктор Уоршем в епитрахили, и на каждого белого в церкви — по десять ниггеров на галерее. И,
