Давай никому не скажем
Только лишь выйдя за пределы калитки, Бес, перебирая ногами, монотонно, будто пересказывая скучную лекцию, заговорил:
— Короче, я пробил — Зуев Анатолий, шестьдесят третьего года рождения. Был осужден, дважды, и оба раза по сто семнадцатой статье, — заметив мой вопросительный взгляд, добавил: — Изнасилование без отягчающих. Первый раз по малолетке на летней дискотеке бабу какую-то в кустах зажал, а второй, лет семь назад, сожительницу свою. Но там, знаешь, вилами на воде, там такая баба была, как я понял — не бей лежачего. Короче, она психанула и заявление на него накатала, после чего нашего друга опять закрыли. Вышел три года назад по УДО, сошелся с женщиной, заделал ребенка.
— Дина и Павлик? — напряг память, вспоминая имена.
— Ну. Они. В общем, ведет затворнический образ жизни, нигде не работает, ни с кем из прошлого не контактирует. Поговаривают, что сидел с опущенными, но это непроверенная информация. В общем, все, — закончил рапорт Бес и едва не зевнул.
— Ты прям как бабка у подъезда, все знаешь, — усмехнулся.
— Жизнь заставила, — Бес впервые за все время слегка улыбнулся. — А она кто? Девчонка твоя?
— Угу.
— А чего на «вы» с ней?
— Уважаю сильно.
— Высокие отношения, — Бес качнул головой, и дальше мы шли молча, думая каждый о своем.
Что мне нравилось в Бесе, это то, что он никогда не лез под кожу и не задавал лишних вопросов. Даже сейчас не спросил, с чего вдруг я решил разыскать этого Зуева. Надо — значит, надо.
У Беса ниточки в криминальной сфере из всех концов страны тянутся, хотя сам он никогда не сидел. Пацаны шептались, что отец его отбывает пожизненное в «Чёрном дельфине»*, но опять-таки, говорить можно много, давно не верю в «сороку на хвосте».
Бес без разговоров пошел со мной «на дело», считая, что впрячься с товарищем — это только плюс в карму. Даже не зная, что именно это за дело. Просто поверив на слово.
Когда подошли к общажке, на улице уже порядком стемнело. В окнах горел свет, из открытых форточек доносился щебет телевизора, разговоры, плач детей и лязганье столовых приборов о тарелки.
Тормознув напротив ее блока, скрылись под ветками старого трухлявого дерева.
На первом этаже у раскрытого окна сидела одинокая фигура. Человек курил, неспеша поднося сигарету ко рту.
— Смотри, он? — кивнул на мужика, и Бес близоруко сощурился.
— По описанию — он.
— Ну все, дальше я сам.
— Точно помощь не нужна?
— Точно.
— Я у остановки тебя подожду, — не настаивая, Бес развернулся и, не оборачиваясь, ушел.
Внимательно изучил мужика в окне: тощий, тупое выражение лица, на предплечье темные пятна тюремных наколок. Сразу видно — гнида. Внутри начала закипать ярость.
До этого пытался держать эмоции в узде и оставлять голову холодной. Но когда только увидел синяки у нее на запястье, когда узнал, как эти синяки появились, первой мыслью было сейчас же взять машину отца, приехать, вытащить этого ублюдка за грудки и начистить морду. Так, чтобы месяц харкал кровавыми соплями.
Смотрел на ее запястья, и все отошло на второй план, показалось такой тупостью. Месть эта дебильная с участием Минаевой. Хотел, чтобы англичанка вошла, увидела нас с ней на кровати и поняла, что и без нее себя отлично чувствую. Еле вытерпел общество этой пустой куклы, считал минуты до шести часов. И вот она вошла, увидела, а сама перед этим такое пережила... и тут я еще.
Стало так стыдно, так противно. Мог бы — сам себе бы по морде дал.
Стоило представить ее одну в душе, такую тоненькую и беззащитную, и рядом какая-то мразь, возомнившая, что ей все можно... Сука, не убить бы.
Выдохнув, вышел из-за дерева и подошел к окну.
— Здоро́во, мужик. Закурить будет?
Тот молча взял пачку Примы и протянул одну папиросу.
— Ты Толян? — уточнил на всякий случай, борясь с желанием залезть в окно и прямо сейчас расхtрачить его рожу о плиту. Но нельзя — в доме ребенок. Да и соседи сбегутся — ни мне, ни Яне эта шумиха ни к чему.
— Ну Толян, и что дальше? — подозрительно сузив глаза, сразу же напрягся тот.
— Выйди, поговорить нужно, — прикуривая, кивнул на вход. — Я у подъезда подожду.
— А если не выйду, то что? — выкрикнул Зуев вслед.
— А если не выйдешь — я сам к тебе приду, — бросил, не оборачиваясь, на автомате сжимая кулаки.
Конченый ублюдок.
Подойдя к подъезду, поднял камень и, размахнувшись, бросил в чудом сохранившийся фонарь на козырьке. Лампочка рассыпалась мелкими осколками на покоцанный асфальт. Двор погрузился в темноту. Лишние глаза нам ни к чему.
Я не боялся, что кто-то меня увидит, я боялся, что кто-то увидит его и прибежит на помощь, не дав мне совершить задуманное.
Через несколько минут дверь скрипнула, и на пороге появился Зуев. Тщедушное тельце обтягивала полосатая «алкоголичка», затравленный взгляд безошибочно выдавал в нем зоновскую крысу.
