Современная комедия - Джон Голсуорси
Он махнул сигарой и обсыпал пеплом свой бархатный пиджак.
– Да, пожалуй, – согласился Майкл, стряхивая пепел в кофейную чашку. – Но если отсылать детей вот так, оптом, сумеют ли о них позаботиться, поставить на ноги?
– Нужно действовать постепенно: была бы охота, все можно сделать.
– А не думаете ли вы, что там они бросятся в большие города?
– Научите их любить землю и дайте им землю.
– Боюсь, что этого мало, – смело сказал Майкл. – Соблазн города очень велик.
Сэр Джемс кивнул:
– Можно жить в городах, если они не перенаселены. Те, кто поселится в городах, будут способствовать повышению спроса на наши фабрикаты.
«Ну, – подумал Майкл, – кажется, дело идет неплохо. О чем бы еще его спросить?»
И он задумчиво созерцал кошек, беспокойно ворочавшихся перед камином. Тишину нарушило какое-то странное сопение. Майкл поднял глаза. Сэр Джемс Фоггарт спал! Спящий, он казался еще более внушительным пожалуй: слишком внушительным – ибо храпел на всю комнату. Кошки крепче свернулись клубочком. Слегка запахло гарью. Майкл наклонился и поднял упавшую на ковер сигару. Что теперь делать? Ждать пробуждения или смыться? Бедный старик! Никогда еще фоггартизм не казался Майклу более безнадежным делом, как в этом святилище, у самого первоисточника. Заткнув уши, он сидел неподвижно. Кошки одна за другой встали. Майкл, взглянув на часы, подумал: «Я опоздаю на поезд», – и на цыпочках пошел к двери, вслед за дезертирующими кошками. Словно последние силы фоггартизма исходили в храпе! «Прощайте, сэр», – сказал он тихо и вышел. На станцию он задумчиво шел пешком. Фоггартизм! Эта простая, но обширная программа основана, по-видимому, на предпосылке, что люди способны видеть на два дюйма дальше собственного носа. Но верна ли эта предпосылка? А если верна, почему же тогда в Англии такое засилье городов и такое перенаселение? На одного человека, способного здраво заглянуть в будущее и на том успокоиться, имеется девять – а то и девяносто девять, – взгляды которых узки и пристрастны и которые совсем не намерены успокоиться. Политика практиков! Вот ответ на всякие умные мысли, сколько ни кричи о них. «А, да, молодой Монт – политик, но не практик!» Такой ярлык равноценен общественной смерти. И Майкл, сидя в вагоне и глядя на английскую траву, чувствовал, словно горсти земли уже сыплются на крышку его гроба. Интересно, есть ли чувство юмора у пеликанов, вопиющих в пустыне? Если нет, плохо им, бедным, приходится. Трава, трава, трава! Трава и города! И скоро, опустив подбородок в воротник теплого пальто, Майкл заснул еще крепче, чем сэр Джемс Фоггарт.
V
Дело развертывается
Когда Сомс сказал: «Предоставьте это мне», – он говорил то, что думал. Но, право же, утомительно, что улаживать неприятности всегда приходится ему одному!
Чтобы без помехи заняться этим делом, он на время переселился к своей сестре Уинифрид Дарти на Грин-стрит. В первый же вечер к обеду пришел его племянник Вэл, и Сомс воспользовался случаем и спросил известно ли ему что-нибудь о лорде Чарлзе Ферраре.
– Что вы хотите знать, дядя Сомс?
– Все, что могло бы его опорочить. Я слышал, что его отец с ним не разговаривает.
– Ходят слухи, – сказал Вэл, – что его лошадь, которая не выиграла Кембриджширского кубка, возьмет Линкольнширский.
– При чем это?
Вэл Дарти посмотрел на него сквозь ресницы. Он не намерен был вмешиваться в светские интриги.
– При том, что, если он в ближайшее время не выиграет хороший куш, ему крышка.
– И это все?
– Ну а вообще он из тех субъектов, которые очень любезны, если вы им нужны, и очень невежливы, если не могут вас использовать.
– Так я и думал, судя по его физиономии, – сказал Сомс. – Ты вел с ним какие-нибудь дела?
– Да, как-то я ему продал однолетку от Торпеды и Бэнши.
– Он тебе заплатил?
– Да, – усмехнулся Вэл, – а лошадь оказалась никуда не годной.
– Гм! Должно быть, после этого он и перестал быть любезным. Больше ты ничего не знаешь?
– Нет, ничего. – Он, конечно, знал кое-что еще, но то были сплетни; а не все, о чем, попыхивая сигарами, толкуют лошадники, годится для ушей юристов.
Как это ни странно, но Сомс, старый и опытный, не подозревал, что в так называемом свете изо дня в день клевещут на всех и каждого и все обходится мирно; клеветники обедают со своими жертвами, играют с ними в карты, и все исполнены лучших чувств и знают, что, стоит расстаться, и они с новыми силами будут порочить друг друга. До посторонних ушей такие милые и убийственные вещи не доходят, и Сомс понятия не имел, с какого конца приступить к делу.
– Не можешь ли ты пригласить к чаю этого мистера Кэрфью? – спросил он Флер.
– Зачем, папа?
– Я хочу кое-что у него выведать.
– Мне кажется, для этого существуют сыщики.
Сомс изменился в лице. С тех пор как двадцать с лишним лет назад мистер Полтид накрыл его в Париже, когда он явился с визитом к собственной жене, от одного слова «сыщик» у него начиналась боль под ложечкой. Он заговорил о другом. А между тем что он мог сделать, не прибегая к помощи сыщиков?
Как-то вечером Уинифрид ушла в театр, а Сомс закурил сигару и погрузился в размышления. Майкл снабдил его списком ультрасовременных книг и пьес, которыми интересовались люди, строго следующие моде. Он даже дал ему одну из таких книг – «Шпанская мушка» Персиваля Кэлвина. Сомс принес книгу из спальни, зажег лампу и стал читать. Просмотрев первые страницы и не найдя в них ничего предосудительного, он решил читать с конца. Дело пошло на лад; вскоре он наткнулся на отрывок эротического содержания, от него незаметно перешел к предшествующему отрывку и так добрался до середины книги. Тогда только он с изумлением обратился к титульному листу. Чем объяснить, что и автор и издатель до сих пор на свободе? А! Книга издана за границей! Сомс вздохнул с облегчением. Дожив до шестидесяти девяти лет, не будучи ни судьей, ни присяжным, которым быть шокированными полагается по должности, он все же был потрясен. Если такие книги читают женщины, значит, действительно стерлось все, что отличало женщину от мужчины.
Он снова взялся за книгу и внимательно дочитал до самого начала. Интересовали его только эротические места. Все остальное производило впечатление бессвязной болтовни. Немного погодя он опять задумался. Для чего написана эта книга? Конечно, автор хотел на ней заработать. Но, быть может, он преследовал еще какую-нибудь цель? Видно, это один из тех, которые, желая дать в произведении «жизнь», считают необходимым подробно описывать каждый визит в спальню. Кажется, у них это называется реализмом, искусством ради
