Современная комедия - Джон Голсуорси
И Фрэнсис Уилмот, словно хмурый призрак, стал ее забавлять.
Существует мнение, что нос, пострадавший от удара, сильно распухает лишь через час-два. Вот почему сэр Александр Мак-Гаун явился в половине пятого сообщить, что не может прийти в пять. Приехал он прямо из парламента и всю дорогу прикладывал к носу мешочек со льдом. Накануне Марджори Феррар дала ему понять, что молодой американец находится сейчас в Париже, поэтому он остановился как вкопанный при виде молодого человека, сидевшего без галстука и с расстегнутым воротничком. Фрэнсис Уилмот молча поднялся с дивана. Марджори коснулась кистью холста.
– Взгляните, Алек, я только что начала портрет.
– Нет, благодарю, – сказал Мак-Гаун.
Сунув галстук в карман, Фрэнсис Уилмот поклонился и направился к двери.
– Чаю не хотите, мистер Уилмот?
– Не хочется, благодарю вас.
Когда он ушел, Марджори Феррар взглянула на нос своего нареченного. Нос был крупный, но пока почти не распух.
– А теперь объясните, зачем вы лгали, – сказал Мак-Гаун. – Вы мне говорили, что этот шалопай уехал в Париж. Значит, вы мною играете, Марджори?
– Конечно! А почему бы и нет?
Мак-Гаун подошел к ней вплотную.
– Положите кисть!
Марджори подняла ее – в ту же секунду кисть была у нее выхвачена и полетела в сторону.
– Портрет вы оставите недоконченным и этого субъекта больше не увидите. Он в вас влюблен.
Он сжал ей руки.
Она откинула голову, рассерженная не меньше, чем он.
– Пустите! Неужели вы считаете себя джентльменом?
– Нет, я просто мужчина.
– Сильный и молчаливый – герой скучного романа. Садитесь и ведите себя прилично.
Поединок глаз – темных и горящих, голубых и холодных – продолжался не меньше минуты. Потом он выпустил ее руки.
– Поднимите кисть и дайте мне.
– Черт возьми, этого я не сделаю!
– Значит, нашей помолвке конец. Если вы столь старомодны, то я вам не пара. Ищите себе жену, которая подарила бы вам к свадьбе плетку.
Мак-Гаун схватился за голову:
– Я слишком люблю вас и теряю власть над собой.
– Ну так поднимите кисть.
Мак-Гаун поднял ее.
– Что у вас с носом сделалось?
Мак-Гаун прикрыл нос рукой.
– Я налетел на дверь.
Марджори Феррар засмеялась:
– Бедная дверь!
Он посмотрел на нее с удивлением:
– Вы самая жестокая женщина из всех, кого я встречал. И почему я вас люблю – не понимаю.
– Столкновение с дверью плохо отразилось на вашей внешности и характере. Почему вы пришли раньше, чем всегда?
У Мак-Гауна вырвался стон.
– Меня к вам тянет, и вы это знаете.
Марджори Феррар повернула холст к стене и стала рядом.
– Не знаю, как вы рисуете себе нашу совместную жизнь, Алек, но боюсь, что счастья нам не видать. Не хотите ли виски с содовой? Вот там, в буфете. Не хотите? А чаю? Тоже нет? Следовало бы нам договориться. Если я выйду за вас замуж, что очень сомнительно, – затворницей я жить не намерена. Я буду принимать своих друзей. И теперь, пока мы не поженились, я тоже буду их принимать. Если это вам не по вкусу, можете со мной расстаться.
Она видела, как он сжал руки. Нелегкая задача быть его женой! Если бы только был какой-нибудь подходящий заместитель! Если бы Фрэнсис Уилмот был богат и жил не там, где растет хлопок и негры поют в полях; где текут красные реки, светит солнце и болота затянуты мхом; где растут грейпфруты – или они там не растут? – а дрозды поют нежнее, чем соловьи. Южная Каролина, о которой с таким восторгом рассказывал ей Фрэнсис Уилмот! Чужой мир посмотрел прямо в глаза Марджори Феррар. Южная Каролина! Невозможно! Так же невозможно, как если бы ей предложили жить в девятнадцатом веке!
Мак-Гаун подошел к ней.
– Простите меня, Марджори.
Он положил ей руки на презрительно вздернутые плечи, поцеловал ее в губы и ушел.
А она опустилась в свое любимое кресло и стала нервно покачивать ногой.
Опилки высыпались из ее куклы – жить стало скучно.
Чего она хочет? Отдохнуть от мужчин и неоплаченных счетов? Или ей нужно еще что-то пушистое, именуемое настоящей любовью? Во всяком случае, чего-то ей не хватает. Итак, одевайся, иди и танцуй, потом еще раз переоденься и иди обедать, а за платья еще не уплачено!
А в общем, лучше всего разгоняет сплин хороший глоток чего-нибудь горячего!
Она позвонила, и когда ей подали все необходимое, смешала вино с коньяком, всыпала мускатных орехов и выпила стакан до дна.
IV
Fons ет Origo[19]
Через несколько дней Майкл получил два письма. На одном была австралийская марка, оно гласило:
«Дорогой сэр!
Надеюсь, что вы и супруга ваша здоровы. Я подумал, что вам, может, интересно узнать о нас. Так вот, прожили мы тут полтора года, а похвастаться нечем. Много лишнего болтают об Австралии. Климат бы ничего, когда не слишком сухо или не очень уж мокро; жене моей он очень по нраву, но вот когда говорят, что здесь легко нажить состояние, только и остается ответить, что все это басни. Люди здесь чудные – будто мы им и не нужны, и они нам будто ни к чему. Относятся к нам так, точно мы дерзость какую сделали, что приехали в их распрекрасную страну. Народу здесь маловато, но им, наверное, кажется, что хватит. Я частенько жалею, что уехал. Жена говорит, что здесь нам лучше, а я не знаю. А про эмиграцию много привирают, это-то верно.
Я не забыл, сэр, как вы были добры к нам. Жена шлет привет вам и супруге.
Уважающий вас Антони Бикет».
Зажав письмо в руке, Майкл снова видел перед собой Бикета – худое лицо, огромные глаза, большие уши, щуплая фигура на лондонской улице под связкой цветных шаров. Пичуга несчастная, никак не найдет себе места под солнцем! И сколько таких – тысячи и тысячи! Что ж, не для таких, как эти двое, он проповедует эмиграцию, а для тех, кто еще не сложился, сумеет приспособиться. Их и встретят по-иному! Он распечатал другое письмо.
«Ролл Мэнор бл. Хентингтона
Уважаемый сэр!
Чувство разочарования, которое я испытывал со дня выхода моей книги, в значительной мере ослабело благодаря тому, что вы любезно упомянули о ней в парламенте и взяли на себя защиту выдвигаемых мною тезисов. Я старик и в Лондон теперь не заглядываю, но встреча с вами доставила бы мне удовольствие. Быть может, вы бываете в моих краях? Я буду счастлив, если вы согласитесь у меня позавтракать или приедете вечером и здесь переночуете.
Искренне вам преданный Дж. Фоггарт».
Майкл показал письмо Флер.
– Если ты туда поедешь, дорогой мой, будешь смертельно скучать.
– Нужно съездить, – сказал Майкл. – Fons et origo.
Он написал, что приедет на следующий день к завтраку.
На станции его ждал человек в зеленой ливрее и лошадь, запряженная в доселе не виданный им экипаж. Человек в зеленой ливрее, рядом с которым уселся Майкл, сообщил ему:
– Сэр Джемс думал, сэр, что
