Богова делянка - Луис Бромфилд
— Их не найдешь за деревом, мимо которого ты уже проехал, — сказал я.
Мы и не нашли. Мы проехали сожженный дом, и, когда проезжали мимо другого дома — из дверей стоявшей позади конюшни на нас смотрела старая белая лошадь, — я увидел, что по соседнему полю бегут шестеро мужчин, и потом мы увидели облако пыли, быстро приближавшееся по пересекавшему дорогу проселку.
— Что за народ! Так и норовят, чтоб вынудить янки отобрать ихний скот. Это надо — носиться так средь бела дня по большой дороге, — сказал Джоби.
Они вынырнули прямо из облака пыли, вообще не заметив нас, и стали переезжать дорогу, и первые десять-двенадцать уже проскочили придорожную канаву, держа пистолеты так, как бегают школьники, уравновесив на ладони полено; из облака пыли показались последние, за которыми, ухватившись за стремена, бежали еще пятеро, а мы сидим тут в повозке, и Джоби с разинутым ртом и глазами величиной с яйцо придерживает мулов так, что они словно бы присели на передок; к тому времени я уже позабыл, как выглядят синие мундиры.
Все произошло мгновенно — раз, и конец — загнанные лошади с ошалелыми глазами и люди с ошалелыми лицами, исполненными вопля, а Бабушка стоит в повозке и бьет этих пятерых зонтиком по голове и плечам, пока они отвязывают постромки и карманными ножами режут на мулах упряжь. Они не промолвили ни слова, даже не взглянули на лупившую их Бабушку; просто забрали мулов, и все, и потом двое мулов и те пятеро скрылись вместе в другом облаке пыли, и мулы ястребами взмыли из этого облака, и на них — два человека, а два других полетели назад через хвост, и пятый, уже на ногах, догоняет их, а те двое, что растянулись на спине на дороге, поднимаются облепленные мелкими обрезками кожи, словно черной стружкой на лесопилке. Погнались через поле за мулами втроем, а потом вдалеке мы услышали пистолеты, словно одновременно чиркнула горсть спичек, и Джоби все сидел на козлах с разинутым ртом, сжимая в руках концы обрезанных вожжей, а Бабушка все стояла в повозке, подняв погнутый зонтик, и кричала на нас с Ринго, пока мы не соскочили с повозки и не перебежали через дорогу.
— В конюшню! — крикнул я. — В конюшню!
Пока мы бежали в гору, по направлению к дому, нам еще было видно, как скачут по полю наши мулы, и видно гнавшуюся за ними троицу. Обежав дом, мы увидели и нашу повозку на дороге — Джоби на козлах над торчащим передком повозки и Бабушку, которая, стоя, махала нам зонтиком, и, даже не слыша, я знал, она продолжает кричать. Мулы скрылись в лесу, но троица все еще бежала по полю, и из-за распахнутой двери конюшни за ними наблюдал старый белый конь: он так и не видел нас, пока, фыркнув, не подался назад, что-то свалив за собою. Оказалось — самодельную наковальню; конь был привязан веревкой к ведущей на сеновал лестнице, и на земле валялась еще горящая трубка.
Мы забрались на лестницу, а уже с нее — на коня, и, когда выезжали из конюшни, еще было видно ту троицу, но нам пришлось остановиться: Ринго слез с коня, отворил ворота и влез опять — и она успела исчезнуть. Когда мы добрались до леса, от них не осталось и следа, и слышать мы тоже ничего не слышали, кроме брюха старого коня. Тут мы поехали медленнее, старый конь все равно не желал больше скакать, поэтому мы попытались прислушаться, так что на дорогу выехали почти уж на закате.
— Вот они где проехали, — сказал Ринго. Это были следы мулов. — Вот они — Тинни и Старая Сотня — их обоих следы. Ихние я повсюду узнаю. Поскидали янки, и домой.
— Ты уверен? — спросил я.
— Уверен? Что я, по твоему умению, не ходил за этими мулами всю жизнь и, когда увижу следы, ихние не узнаю? Поддай, коняшка!
Поехали дальше, но старый конь не мог идти вскачь. Через некоторое время взошла луна, но Ринго по-прежнему твердил, что различает следы мулов. Так что мы двинулись дальше, только старый конь побрел еще медленнее, чем прежде, потом Ринго стал валиться набок, я подхватил и удержал его, а немного погодя Ринго подхватил и удержал меня, когда я стал валиться, не успев сообразить, что заснул. Мы не знали, сколько времени, — нам было все равно; и через какое-то время нам только и слышалось, что ленивый глухой гул леса под копытами коня. Свернули с дороги и привязали уздечку к молодому деревцу; наверно, мы скрылись под мост, когда уже засыпали, и, несомненно, во сне ползли еще. Потому что, если б не двинулись с места, они бы нас не нашли. Я проснулся уверенный, что мне приснился гром. Было светло; даже под низким, сплошь заросшим травой мостом мы с Ринго, хотя и не сразу, смогли почувствовать солнце; какое-то время мы просто сидели под оглушительным громом, и разбитые доски с грохотом плясали под копытами; прежде чем проснуться, мы с минуту сидели, уставившись друг на друга в бледно-желтом свете. Наверное, в этом все дело, наверное, мы еще спали, нас разбудили так внезапно, что мы не успели подумать ни о янки, ни о чем другом; выскочили из-под моста и пустились бегом еще до того, как сообразили, что бежим; один раз я оглянулся, и было похоже (дорога и мост футов на пять-шесть поднимались над землей), что весь край земли забит бегущими вдоль края неба лошадьми. Потом все снова понеслось стремглав, как вчера; и, хотя наши ноги продолжали бежать, мы с Ринго, как два зайца, не чувствуя колючек, нырнули в заросли шиповника и лежали, уткнувшись лицом, пока вокруг нас орали люди и с треском продирались лошади, потом чьи-то крепкие руки вытащили нас, цеплявшихся, отбивавшихся и абсолютно ничего не различавших, из чащобы и поставили на ноги. Потом вернулось зрение: какая-то пустота, передышка, мгновение поразительного, пахнувшего росой спокойствия и умиротворенности, пока мы с Ринго стояли в кольце всадников, лошадей и уже спешившихся людей. Потом я узнал стоявшего передо мной большого, неподвижного и бледного в свете зари, словно заколдованное пламя, Юпитера — потом меня с криком тряс Отец:
— Где твоя бабушка? Где мисс Роза? — и тогда Ринго тоном предельного изумления:
— Мы позабыли Баушку!
— Забыли ее? — закричал Отец. — Вы хотите сказать, что сбежали, оставив ее в повозке посреди дороги?
— Боже
