Бунт - Владислав Реймонт
Рекс горько зарыдал, раздираемый воспоминаниями.
– Ты не знаешь, что это за счастье, когда я расправляю крылья, бросаюсь в воздух и даю им нести себя куда захочу, сам себе и своим силам хозяин, свободный!
– Пока сокол не задерет тебя, как жалкую трясогузку, – проворчал пес.
– Если одолеет меня – его право. Но давно опустели гнезда тех, кто посягал на меня. У каждого есть право нападать. За каждый удар, за каждую смерть расплачиваются смертью. Горе слабым! Горе тем, кого подводят клыки или когти! Борьба – это жизнь! Победа – это цель. Теплая кровь врага и его живая, трепещущая плоть – это божественная награда за бесстрашие. Слава и добыча победителям! Смерть побежденным! Это девиз свободных! – все громче ухал филин.
– Ты сам можешь разве что мышь поймать, а болтаешь тут о героических подвигах.
– По-твоему, борьба – это когда люди натравливают тебя на полудохлую корову! И то ты дрожишь перед ее копытами. Рыцарь, которого даже вороны клюют, когда пожелают…
– Тебя вши едят поедом, и твой героизм тут тебе не поможет! – огрызался Рекс, видя, как филин копается клювом под крыльями.
– Молчи, раб, и не забывай, что говоришь со свободным. Не забывай, скот, что ты – лишь вещь, принадлежащая человеку! Вспомни, что пуща приютила тебя! А я тебе советую: вернись под кнут, к полному корыту и теплой подстилке в свинарнике. Чтобы ценить свободу, нужно родиться свободным. Убирайся с глаз моих, ты, паршивая шкура!
Рекс бросился на филина и, не допрыгнув, рухнул со стоном на подстилку.
Филин выпорхнул из избушки и разразился смехом, раскаты которого еще долго слышались по всему лесу.
– Вы еще узнаете пса! Еще почувствуете клыки раба, свободные разбойники! – выл Рекс, лязгая зубами. Его душила неудержимая ярость. Он чувствовал себя униженным и оскорбленным как никогда и никем ранее. А слова о неволе обжигали его внутренности и доводили до безумия. Это была чистая правда, с которой он никак не мог смириться.
И он должен был это все выслушивать! Рекс вертелся на подстилке, кусая собственный хвост и кипя от бессильного гнева. Лишь эти гнусные оскорбления показали, как сильно он связан всеми ниточками с тем давним миром. Как все то, что он еще недавно проклинал, ему близко и дорого. И вместе с тем он чувствовал эту бездонную пропасть, отделяющую его от пущи, а потому чем больше он ее боялся, тем яростнее ненавидел и проклинал с диким воем. Эта доходящая до безумия ненависть будила в нем потаенные боевые инстинкты и бесстрашное мужество. Жестокие насмешки филина будто хлестали его бичами, поэтому, несмотря на слабость и незажившие раны, он дополз до озера и, спрятавшись в прибрежных тростниках, поймал дикого селезня, так что тот не успел даже крякнуть. Это придало псу сил и уверенности, и он настолько осмелел, что уже целыми днями прятался в камышах и ловил отбившихся птиц с такой ловкостью, что даже самый зоркий журавль не замечал, как он прокрадывается в избушку с добычей в зубах. А с возвращением сил и охотничьей удачи Рекс самым наглым образом перестал считаться с действующими законами. Он просто вызывающе нарушал их, убивая среди бела дня, на глазах у всех, и все выше и горделивее нес свою большую львиную морду. Его начала окружать какая-то зловещая тишина, назревающая буря. Он чувствовал, что тысячи глаз следят за ним, что в зарослях, в норах, в дуплах и в воздухе оценивают каждое его действие, что его окружает сжимающееся кольцо опасности и что в любую минуту оно может обрушиться на него. Не зря филин возмущал пущу. До сих пор тут и там Рекс слышал постылые уханья и видел его – летящего, словно разодранная перина. Время от времени пес чуял пробирающихся мимо молодых волков. То лис, поводя носом, бродил вокруг, то притаившаяся в ветвях рысь мигала кровавым глазом. Даже глупые белки будто сторожили Рекса, постоянно крутясь вокруг избушки. А в высоком небе, едва различимые, кружили ястребы. Невозможно было укрыться от их дьявольского взгляда. Даже деревья и мелкий птичий народ, казалось, были в сговоре против него. Вороны, которым он великодушно оставлял обильные объедки, окружали его воплями восторга, а на закате летели с новостями к волкам. То заросли ежевики ловили его своими острыми шипами, то вдруг какие-нибудь свисающие ветви больно хлестали его, а молодые перелески превращались в непроходимые дебри. Ветер портил ему охоту и рассеивал в воздухе взятый было след. Но несмотря ни на что, Рекс с притворным легкомыслием и бравадой будто специально все больше подвергал себя опасности.
Изумленная пуща, опасаясь какой-нибудь непредвиденной ловушки, заколебалась перед лицом такой несгибаемой отваги.
Он же, словно бросая вызов смерти, однажды притаился в священном месте и принялся следить за косулями. На закате они пришли всем стадом к воде и, чувствуя себя в безопасности, долго пили, грациозно резвясь на берегу. Он бросился на стройную, едва подросшую – косуля, вырвавшись из его клыков, безумным скачком кинулась на глубину, пес настиг ее на середине озера, выволок на берег и добил, не обращая внимания на ее жалобное блеяние. Он пировал долго, вороны сбились в стаю, ожидая своей очереди, когда из чащи раздался волчий вой. Рекс, подняв окровавленную морду, ответил грозным рычанием.
Хромой, высунувшись из березняка, заскулил, требуя дележа.
– Приди и возьми!
– Делись, или я призову тебя на суд за убийство в священном месте.
– Приди и возьми! – завыл пес глухо, обнажив клыки до самых корней.
Волк, опьяненный запахом свежей крови, начал протяжно призывать товарищей, укрывшихся где-то неподалеку…
Рекс не стал больше ждать, вскочил на ноги, приготовился к прыжку и, поведя глазами, разразился страшным боевым воем.
Хромой предусмотрительно отступил и начал пробираться берегом на другую сторону озера, а Рекс выл с такой гордостью, мощью и гневом, что пуща задрожала от края до края, а перед угрозой, звучавшей в этом голосе, все живое попряталось по норам, гнездам и непроходимым чащам. Никто не принял боя. Все струсили. Так, будто протрубив победу, пес торжествующе затащил останки косули в избушку и, предельно изнуренный, упал на подстилку.
Это была первая ночь в пуще, которую Рекс провел в спокойствии и без тревог.
На рассвете он отправился на водопой и, набарахтавшись в озере вдоволь, прилег под соснами под сладкое жужжание пчел, направлявшихся из улья по своим рабочим делам.
День начинался чудесно; под деревьями еще лежала тьма, покрытая росой и пронизанная тяжелым, удушливым ароматом
