Карен Бликсен - Современная датская новелла
Короче, купил я и эти два лекарства, чертовски дорогие. Кроме того, биостимуляторы, пивные дрожжи, глюкоза, льняное семя, в огромном количестве витамин С, однако понос не прекращается. А ведь есть еще всякие сборы, из разных трав, очищают кровь, печень, почки. Думаю попробовать. Недавно еще одни таблетки купил, «лонговитал». Изобрел один врач, правда, его коллеги считают его шарлатаном, однако этикетка заманчивая, хочу попробовать, чего там только мне не наобещано: и выздоровею скоро, и память лучше станет, и силенок прибавится, и выносливым сделаюсь, точно молодой, всякая хворь перестанет ко мне липнуть. Я не очень-то этому верю, но попробовать можно.
Бедняга Ханс, раньше жаловался на стресс из-за работы, теперь работы нет, и он не знает, чем себя занять. Он все время дергается, никак не приспособится к жизни безработного.
Ему страшно, и мне тоже страшно, и еще многим и многим страшно.
Взять хотя бы дом, где я живу, он построен еще в девятисотом году. Квартирная плата растет, боимся, вдруг его перестроят на частные квартиры и продадут, тогда многим придется съехать. Непрерывно растут цены и на дома, и на квартиры, и на товары разные… а мы падаем в цене, правда, с голоду никто не умирает, но мы живем на жалкое пособие, а богачи все копят, прячут накопленное по заграничным банкам, исходя злобой оттого, что кто-то получает пенсию по инвалидности или пособие.
Навязывают миру нейтронную бомбу, то и дело видишь на экране чью-нибудь равнодушную рожу и слышишь разглагольствования о достоинствах этой бомбы. Успокаивают, дескать, здания останутся целы, лишь люди погибнут, помучатся с недельку и умрут. Еще раз дают нам понять, что мы не представляем собой никакой ценности, другое дело дома, земля, деньги, машины. Все это изощренный способ заставить нас сожрать друг друга.
Будь они прокляты, эти подтянутые, хорошо одетые господа, вынуждающие нас пьянствовать, развратничать, становиться наркоманами.
Пройдусь-ка я по бульвару Сёндер, подышу каким-никаким воздухом, этот чахлый бульвар тянется от Хальмторвет до Энгхэвевай. Тут есть деревья, и узкий газон, детские площадки, скамейки, корты для игры в мяч. Здесь гуляют с собаками, на лавочках сидят старики и любуются детьми, некоторые дремлют, разморенные хмелем, под деревьями копошатся воробьи и голуби… А по обеим сторонам бульвара проносятся машины и тяжелые, груженные свининой рефрижераторы, торгуют своим телом женщины, грохочут автобусы, по тротуарам текут толпы. Шум, чад прямо над головой отдыхающих людей. Тех, кого измотала работа или ее поиски. Но посмотрите, с какой искрометной радостью играют тут дети, будто эта трава и эти деревья растут совсем в другом мире, а не в мире купли-продажи.
Кнуд Хольст
(р. 1936)
СОЛНЕЧНЫЙ УДАР
Перевод А. Афиногеновой
Кетчуп стекал вниз по бутылке. Вокруг горлышка образовалась засохшая кромка, похожая на вывороченные губы. Он ощутил сухое покалывание во рту.
— Передай мне кетчуп, — сказала Монни.
Она сидела справа от него и запросто сама могла бы взять бутылку. Он пододвинул ей соус и подумал, что хорошо бы, накрывая на стол, класть ухват. Она полила кетчупом спагетти и стала их перемешивать. Макароны зашевелились точно живые.
— Сыр, — попросила она, и он протянул ей тертый сыр.
— Послушай, — сказала она, неторопливо жуя красные нити, — потом мы пойдем на пляж.
— Угу.
— А Биргит помоет посуду.
Монни развеселилась и взглянула на Биргит. Они были подругами. Та невозмутимо ответила:
— Можете взять с собой детей. Если хотите.
Но они не хотели. Всегда получалось так, что они с Монни уходили вдвоем. Монни проводила у них отпуск не первый год, и он наблюдал, как она и Биргит вечно подтрунивают друг над другом, наблюдал их уловки, непростую систему их дружбы. Как они садятся за стол, выходят из-за стола, моют посуду, идут на пляж, спорят, курят. Их руки, локти, плечи — гуттаперчевые джунгли.
Краем глаза он видел сына — мальчика с круглой, румяной, как апельсин, мордашкой, который непрерывно болтал под столом ногами. Ноги превратились в манию. Он никак не мог привыкнуть к этим детским ногам, они вызывали у него чувство тревоги — царапины на коленях и щиколотках, шрамы, синяки, теплый животный запах здоровых тел. Чья-то рука схватила бутылку с кетчупом, та пришла в движение, и на горлышке появился еще один запекшийся ободок. Его прошиб пот. Монни с Биргит ковырялись в тарелках — две решительные курицы, белая и коричневая. Монни — с пылающим гребешком и тугим блестящим опереньем. А Биргит, как известно, его жена.
Надо было обедать на улице. В доме слишком жарко, хотя окна настежь. Сухой, пропитанный запахами воздух. А там — море, пронзительные крики чаек, и ветерок — всегда.
Дочка — ей было пять лет — опрокинула кружку. Молоко разлилось по столу, добралось до его тарелки. Он не поднял глаз. Биргит помогала девочке вытереть лужу. Монни, звеня браслетами, что-то говорила под аккомпанемент стучащих вилок. В ней таился какой-то заряд, пробиравший его до костей. Девчушка всхлипывала, лицо у нее покраснело. Молочное озерцо засохло и стало похоже на забытый под скатертью жирный обрубок руки. Ничейной руки.
— Спасибо за обед, — сказал он.
Они с Монни спускались по склону. Биргит вернулась в дом убираться. Монни размахивала пластиковым пакетом. Ему было видно лишь часть ее ног — светлые пятки, над ними гладкие сухожилия и почти неподвижные мускулы, нежная кожа под коленями, качание сумки. У него одеревенели пальцы на ступнях.
— Ух ты! — воскликнула шедшая впереди Монни, когда перед ними открылось море.
Они расположились в углублении между дюнами — было жарко, как в печке. Где-то совсем рядом что-то бормотал густой голос транзистора, казалось, будто голос шел прямо из песка, точно под ними была говорящая земля или горячий хлеб, испеченный из звучащей муки. В нем тупо ворочалась сытость. Монни, лежа на животе, разгребала песок, устраивала себе ложе поудобнее. Локти двигались как крылья. Белая курочка принимает песочную ванную. В затуманенном сном сознании возникли Биргит и дети — они пытаются помочь матери в уборке, но их в конце концов выгоняют на улицу, чтобы не мешались под ногами. К четырем часам они появятся здесь, трое летних беженцев со следами драки. Он точно увидел их наяву: они медленно бредут по горячему песку, среди распластанных тел, оберток от мороженого и многочисленных собак. Увидел и ее, свою вторую курочку, коричневато-серенькую, пожалуй, с чуть золотистым отливом, в руках зеленая сетка с термосом. Наседка, возле которой он грелся зимой, с коленями, похожими на теплые яйца. Летом картина менялась. Гнездо рушилось, они выпархивали на свет божий, ехали к морю, и тут появлялась искрящаяся Монни. Каждый год приглашала Биргит свою школьную подругу, подругу из другого мира, которого он не знал и который они сами давно забыли.
И вот сейчас он лежит рядом с Монни — точное повторение множества других дней. К полднику они собирались здесь все впятером и пили из толстых чашек принесенный в термосе кофе. Иногда дети, получив деньги на мороженое, убегали, а потом их приходилось искать в песчаных пещерах или на берегу, где машины, точно жуки, увязали во влажном песке. Взрослые, случалось, подзуживали друг друга, уверяя, будто дети зашли в воду, когда за ними никто не следил, и их унесло в море как тряпичных кукол. Обычно он обнаруживал их у мола, где рыбаки вытаскивали на берег лодки. Либо же они сами заявлялись домой к ужину. Дети все время были в движении и требовали внимания. Беспокойные, избалованные — и столь необходимые.
Монни чистила перышки.
Прихорашивающаяся курочка, сияющая курочка. От ее близости у него кружилась голова. Излучаемое ею сияние вызывало зуд, как от серных испарений. Если поблизости никого не было, она могла запросто снять лифчик, подставив солнцу груди, напоминавшие любопытных улиток, — мы ведь давно знакомы, правда? Ну, разумеется. У нее хорошая фигура, отметил он, и довольно об этом.
Монни приезжала сюда уже третий год подряд. Третий, и последний. По возвращении домой она выйдет замуж и уедет за границу. Если захочет, добавила она. Он подумал, насколько все было бы проще, если бы ее здесь не было. Потому что с каждым годом идущие от нее серные испарения обжигали все сильнее. И в один прекрасный день он сгорит дотла. Биргит удерживала Монни возле себя на правах старой дружбы. Ты ведь не бросишь нас в этом году, дорогая? Конечно, нет. И вот она здесь.
Вконец обессиленный, он вглядывался в колышущееся высоко над ним небо. Пустое, бездонное, ни облачка, глазу не за что зацепиться. Повернуть бы время вспять, увидеть старинные воздушные шары — заполненная водородом огромная золотистая оболочка с натянутой поверх сетью, а внизу — роскошная гондола, и в ней дамы с развевающимися на ветру ленточками шляп и англичане, Филиасы Фоги[27] в фуражках и с длинными подзорными, трубами в руках. Он бы обрадовался даже появлению похожего на кабачок цеппелина в этом пустынном безмолвии, но, увы, там не было ничего — ни планера, ни самолета. Одно только солнце.
