Лилия Фонсека - Современная африканская новелла
— Отдохнув днем, я хотела принять ванну. Дверь была заперта изнутри. — Она высморкалась. — Я подумала: наверно, служанка моется. Я говорю «служанка», но на самом деле ее называли всегда по имени — Диуана. Я прождала больше часа, но она все не выходила. Снова подошла к ванной. Постучала в дверь. Никакого ответа. Тогда я позвала нашего соседа, майора X.
Она замолчала, вытерла нос. Она плакала. Ее сестра, особа помоложе, подстриженная под мальчика, опустила голову.
— Так это вы обнаружили труп?
Майор X. кивнул.
— Да… то есть когда мадам позвала меня и сказала, что негритянка заперлась в ванной, я подумал, что это шутка. Видите ли, мсье, я тридцать лет плавал в море. Избороздил все океаны. Я морской офицер в отставке…
— Да, да, нам это известно.
— Ну так вот. Когда мадам П. позвала меня, я приставил лестницу.
— Значит, лестницу принесли вы?
— Эту мысль мне подсказала мадемуазель Д., сестра мадам. И когда я поднялся и заглянул в окно, я увидел негритянку, плававшую в крови.
— Где ключ от двери?
— Вот, господин следователь, — сказал инспектор.
— Я хочу заглянуть туда.
— Окно я осмотрел, — сказал другой инспектор.
— Это я его открыл, после того как выбил стекло, — сообщил отставной моряк.
— Какое стекло вы выбили?
— Какое стекло? — переспросил бывший морской волк. На нем были белые полотняные брюки и синяя куртка.
— Да, я видел, но хотел бы, чтобы вы уточнили.
— Второе стекло сверху, — ответила сестра мадам П.
Санитары несли на носилках труп, завернутый в простыню. Кровь капала на ступеньки лестницы. Следователь приподнял край простыни, нахмурился. На носилках лежала африканка, горло ее было перерезано от уха до уха.
— Ножом, кухонным ножом, — сказал один из полицейских с верхней площадки лестницы.
— Вы ее привезли с собой из Африки или наняли здесь?
— Мы вернулись из Африки вместе с ней в апреле этого года. Она приехала на пароходе. Мой муж — служащий авиалиний в Дакаре, но компания оплачивает полет только членов семьи. В Дакаре она служила у нас. Два с половиной года… или три.
— Сколько ей было лет?
— Точно не знаю.
— В удостоверении личности значится, что она двадцать седьмого года рождения.
— Туземцы не знают даты своего рождения, — сказал отставной моряк, засунув руки в карманы.
— Не понимаю, почему она покончила с собой. С ней здесь так хорошо обращались. Она ела то же, что и мы, спала в комнате с детьми.
— А где ваш муж?
— Он позавчера уехал в Париж.
— Понятно, — проговорил инспектор, не переставая рассматривать безделушки. — Почему вы предполагаете самоубийство?
— Почему? — переспросил отставной моряк. — Но не думаете же вы, что кто-нибудь станет покушаться на жизнь какой-то негритянки? Она никуда не ходила. Никого не знала, кроме детей мадам.
Репортерам эта история начинала казаться скучной. Самоубийство служанки, да еще чернокожей, — не для первой полосы. Сенсации из этого не сделаешь.
— По дому тосковала. В последнее время она была очень странная. Не такая, как раньше.
Следователь в сопровождении инспектора поднялся на второй этаж. Они осмотрели ванную комнату, окно.
В гостиной их дожидались.
— Вам сообщат о результатах, когда судебный врач закончит осмотр, — сказал инспектор, покидая виллу вместе со следователем час спустя.
Машины и репортеры исчезли. В вилле остались трое — две женщины и отставной моряк; они молчали.
Мадам погрузилась в воспоминания. Мысленно она представила себе виллу на пути в Анн, там, в Африке; Диуану, которая захлопывала калитку и утихомиривала немецкую овчарку…
…Все началось в Африке. Диуана три раза в неделю проходила пешком шесть километров в оба конца. Но последний месяц она была веселая, в приподнятом настроении, сердце ее билось так, словно она влюбилась. От ее дома до виллы хозяев — долгий путь. В предместье Дакара чинно выстроились аккуратные домики, окруженные цветущими бугенвиллями, кустами жасмина, кактусами. Асфальтированное шоссе Гамбетты уходило вдаль черной лентой. Маленькая служанка, счастливая, радостная, больше не проклинала дорогу и хозяев, как прежде. Путь, казавшийся таким долгим, словно сократился в последний месяц — с тех пор, как мадам сказала, что ее возьмут во Францию. «Франция» — это слово не выходило у нее из головы. Все, что окружало ее теперь, казалось ей безобразным, а эти виллы, которыми она так восхищалась, — у них просто жалкий вид!
Для того чтобы уехать — уехать во Францию, — ей нужно было удостоверение личности, поскольку родом она была из Казаманса. На эту бумагу ушли все скудные сбережения. «Пустяки, — думала она. — Я еду во Францию».
— Это ты, Диуана?
— Да, мадам, — ответила она, входя в вестибюль в чистеньком светлом платье, с приглаженными, расчесанными волосами.
— Прекрасно. Мсье в городе. Присмотри за детьми.
— Да, мадам, — поспешно проговорила она своим детским голоском.
Диуане не было тридцати лет, хотя в удостоверении личности значилось: «Год рождения 1927». Она пошла к детям. Во всех комнатах одна и та же картина: вещи упакованы, перевязаны. Тут и там стоят ящики. У Диуаны почти не осталось дел — за последние десять дней она перестирала все белье. В сущности, она была прачкой. Слуг было трое — повар, парень, помогавший ему на кухне, и она.
— Диуана! Диуана! — позвала мадам.
— Да, мадам, — откликнулась она, выходя из детской.
Мадам стояла с записной книжечкой в руках и переписывала багаж. Рабочие должны были прийти с минуты на минуту.
— Ты видела своих родителей? Думаешь, они довольны?
— Да, мадам. Родители довольны. Я сказать мама сама, еще сказать папа в Бутупе.
Глаза ее, сияющие от счастья, остановились на голых стенах и потускнели. Сердце замерло. А вдруг мадам передумает. Она этого не переживет. Готовая умолять, она опустила глаза, ее лицо, словно выточенное из черного дерева, помрачнело.
— Я не хочу, чтобы ты мне заявила в последний момент, перед самым отъездом, что ты меня оставляешь, — сказала мадам.
— Нет, мадам, я ехать.
Они руководствовались разными побуждениями. Диуана мечтала побывать во Франции, красоту, богатство и благополучие которой все так восхваляли, и вернуться обратно. Говорят, там можно разбогатеть. Еще не покинув африканской земли, она видела себя на набережной по возвращении из Франции, с миллионами в кармане, с кучей подарков. Для всех она мечтала о свободе, о возможности ходить куда вздумается и не надрываться на работе, как вьючное животное. Если мадам не возьмет ее с собой, она заболеет от горя.
Что касается мадам, то она с ужасом вспоминала последний отпуск, проведенный во Франции три года назад. Тогда у нее было только двое детей. Мужу полагался шестимесячный отпуск, но пробыли они во Франции недолго. В Африке мадам привыкла помыкать слугами. По приезде во Францию она наняла служанку-француженку. Мало того, что ей пришлось больше платить, она еще потребовала выходной день. Мадам ее рассчитала, наняла другую. Новая была ничуть не лучше прежней, если не хуже. Эта за словом в карман не лезла. Она заявила: «Если умеете делать детей, умейте сами за ними ходить. Я здесь ночевать не собираюсь. У меня свои дети и муж».
Мадам, привыкшая, что слуги повинуются каждому ее жесту и взгляду, весьма неумело выполняла обязанности хозяйки дома и роль матери семейства. Какой это отпуск! Вскоре она заставила мужа брать билеты обратно.
Вернулась мадам похудевшая, раздраженная. Тут у нее и созрел план в отношении будущего отпуска. Начала она с того, что дала объявления во все газеты. Явилось не менее сотни девушек. Выбор пал на Диуану, только что приехавшую из «родных джунглей». В течение трех лет, что Диуана проработала у нее, мадам все время прельщала девушку обещанием взять ее с собой во Францию. За это время у мадам родилось еще двое детей. Ради трех тысяч африканских франков любая молоденькая африканская девушка пошла бы за ней на край земли. Притом мадам время от времени, особенно перед отъездом, давала Диуане мелкие деньги, дарила обноски, старую обувь.
Итак, служанка и хозяйка стремились к совершенно разным целям.
— Ты отдала удостоверение мсье?
— Да, мадам.
— Займись делом… Скажи повару, чтобы он приготовил обед получше для вас троих.
— Спасибо, мадам, — ответила Диуана и пошла на кухню.
Мадам продолжала переписывать багаж.
Мсье прикатил в полдень. Собака лаем возвестила о его появлении. Он застал жену в трудах, с карандашом в руке.
— Грузчиков до сих пор нет, — сказала она с беспокойством.
— Они будут здесь без четверти два. Наш багаж положат в трюм сверху, и тогда в Марселе его выгрузят первым. А где Диуана? Диуана!
Старший из детей побежал за ней. Она сидела под деревом с самым младшим.
