Мартти Ларни - Современная финская новелла
Девочки, стуча зубами, оделись, поспорили из-за учебников и задолго до восьми отправились в школу. В школе было веселее и даже тепло. А в морозные дни они и в перемены не выходили из здания.
Мать осталась одна. Убрала комнату, сходила с салазками за водой к пожарному крану. Руки у нее совсем закоченели.
На это ушло утро. После полудня она пыталась шить, но пальцы мерзли, иголка все время скользила мимо. Она бросила шитье и стала смотреть из окна на улицу. Все вокруг было покрыто снегом и ярко сияло холодным блеском. Дома на улице казались цепью замерзших и застывших на месте живых существ.
Жена Сааринена, которая жила с мужем на кухне, постучала в дверь.
— И у вас, кажется, холодно. Старика всю ночь мучил ревматизм, утром он не хотел идти на работу. Нет, нечего ожидать от этой жизни. Замерзнешь до смерти. У вас есть кофе?
— Нет.
— И у меня нет. Утром сварила остатки. Я бы с удовольствием подложила огня под угол, чтобы сжечь весь мир[1]. Хотя бы раз погрелась вдоволь!
Соседка посмотрела из окна на улицу.
На большом, посиневшем ее лице застыла злобная гримаса.
— Я не вынесу этого холода. Вечером истоплю печь углем.
— Где же вы его возьмете?
— Просто украду. — Она кивнула головой по направлению к берегу; там высилась большая гора угля, покрытая сверкающим снегом.
— Там хватит тепла и нам. Положишь в печь — только следи, чтобы от жара не треснула…
— Скверно будет, если попадешься в руки охраны. Да и люди станут называть воровкой.
— Если поймают, выдеру им глаза. Так дам, что в ушах зазвенит. Какое же воровство — взять немного угля?!
Жена Сааринена рассмеялась так, как будто ей пришло в голову что-то забавное.
— Так в сумерки, значит, пойдем, — вдруг решительно сказала она и ушла на свою половину.
К вечеру нужно было приготовить еду Рейно и девочкам. Опять мысли о топливе… Гнев, внезапно охвативший мать, был так силен, что она уже стала посматривать на мебель. Но удовольствовалась деревянным ящиком, в который складывались дрова. Она разломала его на куски с такой поспешностью, что от напряжения подкосились ноги.
Девочки вернулись домой и завели обычную канитель:
— Сегодня, наверно, будет опять картофель с маргарином?
— А чего бы хотелось уважаемой нейти?[2] Не нравится?
— Я не то хочу сказать. Но завтра пятница, и Рейно получит деньги. Тогда опять купим молока.
— И кофе. Сто граммов.
— Замолчите!
Девочки замолчали. Не снимая пальто, они уткнулись в книги: у матери сегодня было дурное настроение.
Потом пришел Рейно, с лицом, покрытым сажей. Он работал на другом конце города учеником в маленькой мастерской, там не было умывальника.
— Ты собираешься умываться? — спросила мать, видя, что он начал раздеваться.
— Ясно! — Закопченная рубашка полетела на кровать.
Глядя на обнаженное по пояс костлявое туловище сына, мать почувствовала, что ее начинает знобить. Рейно же плескался водой, разбрызгивая ее вокруг себя по полу.
Он быстро проглотил свою долю обеда и сел читать. Но холод вонзил свои когти и в него. Через некоторое время он встал и начал ходить, насвистывая, взад-вперед по комнате.
— Подожди, вот только лето придет, — сказал он вдруг. — Кончится учение, и для нас, мать, наступят другие времена. Тогда не будем изо дня в день есть один картофель с маргарином.
— Да, — промолвила мать.
— Летом отправим девочек в деревню, а с тобой по воскресеньям будем ездить в лодке на острова.
— Как же! Придет весна, ты будешь бегать за девушками, а мать и дома прекрасно посидит…
Рейно, все так же шагая взад-вперед, остановился у окна и стал смотреть на улицу.
— У, сатана! — выругался он вдруг и схватился за пальто.
— Ну, а сейчас куда?
— В ад… Греться!
Мать засмеялась. На станцию пойдет. Греться у отопительных батарей, как продрогшая собака.
Постучалась жена Сааринена. Она стояла на пороге, толстая от напяленной на себя теплой одежды, в меховой шапке мужа.
— Ну, пошли?
Мать на мгновение замерла, пристально смотря ей в лицо. Потом быстро надела пальто и взяла из угла мешок.
— Куда вы? — подняли головы девочки.
— Воровать уголь, — сурово ответила мать.
Девочки замерли на месте. Было что-то необычное и удивительное в таком поступке матери.
Вот она крадется в темноте с мешком… На заводе так много угля!.. Но ведь в школе учат: не укради. Может быть, это верно только там, в стенах школы, в устах учителя? А когда выйдешь за порог школы, можно об этом забыть?..
Как холодно в комнате! Еще страшнее, если мать поймают стражники.
Они молчали, уставившись в книги, губы шевелились, неслышно произнося слова, свет лампы падал на их макушки круглыми бликами. Кто-то шел по дороге с финскими санями, скрипели полозья. На верхнем этаже кто-то шагал по комнате, за стеной у Сааринена шуршала газета.
— Боже, не допусти, чтобы маму поймали! — прошептала одна из девочек. Ее руки сложились в крест, расширенные глаза уставились на старшую сестру. — Он не допустит!
По дороге что-то везли. Заскрипели ворота. Девочки повернули головы к двери. Послышался шепот, смех жены Сааринена. Пришла мать.
Она раскрыла дверь и с грохотом швырнула мешок на пол:
— Ну вот, девочки, теперь погреемся!
Ее щеки были красны, из-под шапки торчали растрепанные волосы.
— Человек не должен замерзать.
Она стала накладывать совком уголь в печь.
— А он горит? — спросила старшая девочка. Она с любопытством глядела в печку. Другая вдруг разразилась смехом, похожим на плач. Она посмотрела прямо в лицо матери:
— Я так боялась!..
— Пустяки! — Мать наклонилась, чтобы раздуть тлеющие угли.
Все сбились перед печкой. Уголь тлел, над ним вспыхивали синеватые, тонкие язычки пламени. Мало-помалу уголь разгорелся, пламя загудело, и печь начала излучать тепло.
— Сегодня ночью можете спать хоть совсем раздевшись, — сказала мать и повторила: — Человек не должен замерзать.
Они долго сидели у печки, хотя пора уже было укладываться.
— Придет Рейно, вот удивится, что так тепло! — сказала старшая девочка.
Младшая дремала, прижавшись к ней.
— Как тепло! — пробормотала она во сне, когда мать стала поднимать ее, чтобы уложить в постель.
Густой черный дым тянулся из трубы дома. Он поднимался прямо к мерцающим в вышине звездам и, остывая, черной копотью опускался на белые, покрытые снегом крыши.
Два бутерброда
Перевод с финского А. Мантере
Сегодня учительница, спрашивая оставленных после уроков лентяев, была не особенно строга. Казалось, она думала о чем-то совсем другом, в то время как дети отвечали правила арифметики и показывали географические границы Финляндии. Незаметно для себя она даже помогла последнему отвечавшему, когда тот запнулся. А когда мальчик пробубнил что-то напоследок и умолк, учительница ничего не сказала. Рассеянно глядела она во двор, откуда стайкой выходили, помахивая сумками, ученики. Один мальчик в желтых пьексах[3] прыгнул в стоявшую посреди двора лужу, так что грязь брызнула в лицо девочкам, те завизжали. Учительница видела все. Но она слишком устала, чтобы отнестись к этому по-учительски: запомнить имя мальчика, чтобы потом наказать его.
Последний из оставленных скорбно глядел на учительницу, вертя в руках шапку: видно, у него опять ничего не получилось. Она повернула к нему слегка посеревшее лицо:
— Как, ты еще здесь? Я же сказала, что можешь идти.
По напряженному лицу мальчика разлилась едва сдерживаемая улыбка блаженства. Он нескладно поклонился и, громко топая, побежал догонять товарищей.
Учительница продолжала сидеть за кафедрой с измученным видом. Сегодня ей предстояла еще труднейшая из учительских обязанностей. В ее комнате ждала маленькая преступница, которую надо было допросить, вынести приговор, наставить на правильный путь. Преступление было невелико: кража пакета с бутербродами у соседа по парте. Но это была кража. Учительница догадывалась, даже была уверена, что причина проступка — голод. Она не раз замечала, как во время перерыва на завтрак девочка пряталась за спиной впереди сидящего, чтобы учительница не видела, что у нее нет завтрака.
А сегодня во время перерыва мальчик, сидящий рядом с этой девочкой, заявил, что у него из парты исчез завтрак.
— Ты забыл завтрак дома, только и всего, — сказала учительница.
Но мальчик стоял на своем. Он даже признался, смутившись, что во время второго урока украдкой, под крышкой парты, откусил от одного бутерброда. Учительница вышла из-за кафедры, осмотрела парту и сумку мальчика. От бутербродов не осталось и крошки. И тут она случайно взглянула на соседку мальчика. С бледным, застывшим как странная маска лицом, та пристально смотрела в одну точку перед собой, а выпрямившееся тело прижималось к спинке сиденья. Но, возможно, это от присутствия учительницы. Она много раз замечала у некоторых ребят жгучий страх перед учителем: при его приближении у них сжимаются мускулы, а в глазах появляется выражение угнетенности.
