Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
— О себе и коллективе думал, — подмигивая, похохатывал Сан Саныч. — Так как при хорошенькой секретарше и начальник добрый. Нам свою шкуру реже штопать придется…
Нельзя сказать, чтобы Александр Иванович был пуританином, но, как ни странно, на службе он всех женщин различал только как хороших и плохих работниц. И к некрасивой Анне Сергеевне, начальнику планового отдела, мужеподобной, суровой, с лицом в крупных продольных морщинах, но умнице и деловой, он имел больше добрых чувств, чем, например, к Аллочке, старшему экономисту, «роскошной блондинке», как называли ее все.
С Аллочкой ему пришлось как-то, при болезни Анны Сергеевны, поехать в Москву, с отчетом, — и там то ли ничейная территория, то ли действительная привлекательность Аллочки подействовали на него неожиданным образом. Он в первый день, по приезде, ходил с Аллочкой в театр, в ресторан, а вечером, лежа у себя в номере, все время думал о ней, долго не спал.
«Ладно, завтра», — непонятно что обещал он себе.
Но когда на другой день Аллочка так подготовила ему документы, что у него не оказалось под рукой ни нужных бумаг, ни живых настоящих цифр, — он устроил ей такой нагоняй, что ни о каком флирте, само собой разумеется, речи уже не могло и быть.
В хорошие дни он любовался, когда Наташа, стройно и твердо ступая по дорожке, входила к нему в кабинет и шла к столу. Он даже говорил ей комплименты, на что она, широко и открыто, без кокетства, улыбалась. Но в дни, когда что-то не клеилось, он не замечал ни ее улыбок, ни того, что она красивая женщина и что женщина вообще.
— Почему до сих пор не соединили меня с Крутоярском? — вперял он в нее свои становившиеся стальными глаза, едва она всовывалась в дверь. — В конце концов, вы что — для оклада только сидите?
— Сейчас попробую еще раз, — лепетала она, пятясь в приемную.
Ему порой бывало неловко потом от подобных сцен, но он оправдывался тем, что в их суете, круговерти дел такие срывы неизбежны — и с ним сверху разговаривали не лучше, — и смешно было бы, наверное, всякий раз после этого просить прощения. Да и что за отношения бы у них сложились, если бы он выходил и галантно расшаркивался перед ней.
«Вот когда буду рядовым, — не то шутя, не то всерьез подумал он, передавая Наташе папку с подписанными бумагами, — вот тогда и буду замечать, что они обаятельные женщины…»
Александр Иванович вспомнил, что видел однажды, как Сан Саныч, небрежно, походя, обнял сидящую Аллочку, уткнулся ей носом в пушистые волосы и что-то, похохатывая, зашептал — вероятно, скабрезное, — отчего она, прыснув, покраснела и слегка пошлепала ладонью по его руке — и, представив себя на месте Сан Саныча, даже смутился: так неправдоподобно и нелепо показалось ему все это.
«Да и будут ли они знаться со мной потом, — вдруг кольнула его мысль. — Таких, как правило, просто жалеют…»
Но то ли оттого, что встал он этим утром бодрым, хорошо выспавшимся и что вчерашний разговор с Валерой казался чуть ли не блажью, то ли оттого, что просто было много дел, эта мысль только кольнула и не оставила вроде бы в душе никакого беспокойства…
Днем он все же, сам не зная зачем, заходил в технический отдел. В отделы он обычно заглядывал редко — и этим своим появлением всех очень удивил. Начальник отдела, Аркадий Петрович, молча привстал и так, стоя полусогнувшись, выжидательно смотрел на него. Даже Ольга, подержав в руках и так и не развернув, осторожно положила обратно на подоконник чертеж. Александр Иванович, взглянув на нее, понял вдруг, почему копанием в рулонах представлял он свою будущую работу: вроде бы только за этим и заставал он всякий раз Ольгу. Один стол, в центре отдела, — хоть и с горой папок на нем — был свободный, ничей.
«Значит, станет мой», — промелькнуло у Александра Ивановича.
Вчера он почему-то примерял себя на прежнее место, у окна, — и стол в центре показался ему неудобным.
«Придется попросить Ольгу пересесть, — привычно, четко, словно речь шла о ком-то постороннем, наметил он — и тут же его осенило: — А может, пока я начальник, пересадить ее своей властью, а?»
Ситуация выглядела нелепой, беспрецедентной: никто еще ничего не подозревает, а он уже расчищает себе путь вниз — и Александр Иванович даже невольно усмехнулся.
— Вы что-нибудь хотели? — спросил его Аркадий Петрович.
— Нет, — ответил он. — Просто: не забудьте, что сегодня в два совещание.
Но, уходя, кивая Аркадию Петровичу — маленькому, морщинистому, лысому, — Александр Иванович неожиданно отметил про себя, что тот старше его, наверное, лет на пять — во всяком случае, не меньше. И уже в коридоре, шагая и недоуменно потирая лоб, он сообразил вдруг, почему это показалось важным для него — возраст Аркадия Петровича: будет менее унизительно, что ли, при переходе в техотдел.
«Ну, однако же, закрутил я пружину!..»
С Валерой до совещания он не встречался. Тот пришел к нему ровно в два, последним, аккуратно, словно боясь шумно хлопнуть, прикрыв за собой дверь, и был в тех же джинсах, что и вчера в карьере, и в той же рубашке, расстегнутой почти до брюк.
— Тут ведь женщины… — тоном и видом стараясь, чтобы это походило на безобидную шутку, заметил Александр Иванович. — А ты своим прекрасным атлетическим телом…
— Да я им всем в сыны гожусь, — точно не поняв, в тон ему, ответил Валера, усаживаясь, как всегда, справа рядом.
Но, наткнувшись на суровый взгляд Анны Сергеевны, Валера, конфузливо улыбнувшись ей, на одну пуговицу все же застегнулся.
День был жаркий, душный, словно предгрозовой. Александр Иванович несколько раз до совещания с надеждой выглядывал в окно, но туч не видел. Он любил грозы. Было в них что-то уравнивающее людей, объединяющее, когда все должности и все заботы будто бы теряли значение — и душа хоть на время освобождалась от их бремени.
— Может быть, и мы приспустим галстуки? — подмигивая и похлопывая по плечам своих соседей, спросил Сан Саныч.
— Ну коли уж главный себе позволяет… — отмахнулся Александр Иванович, — то чего уж тут…
Но никто этого не сделал, да и сам он ни пиджак не снял, ни пуговицы не расстегнул на рубашке.
Совещание проходило обычно, оперативно: Александр Иванович говорил, каждый делал для себя пометки в своих ежедневниках. Потом говорили
