Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
Владимир Иванович неопределенно грозился:
— Мы еще найдем правду!..
Потом была премия. Игорь даже и не уяснил за что: расписался в ведомости, сунул деньги в карман — и все. Смешно, запомнил только, что когда расписывался, то обратил внимание на кудри Марии Ивановны, кассирши: кудри были так усердно завиты, что сквозь них местами проглядывал череп. Этот череп неизвестно почему мелькал в сознании несколько раз.
«А что касается премии, так важно ли, за что она? — думал Игорь. — Плохо лишь то, что она не квартальная, а маленькая».
Маленьких премий, по двадцать-тридцать рублей, было черт знает сколько, и немудрено было в них запутаться: и за внедрение новой техники, и за развертывание соцсоревнования, и за своевременный пуск объектов, и за содействие рационализации, и еще за целый ряд показателей.
«М-да, жаль, что не квартальная, а то бы целый окладик… Но ничего. Если бы сегодня еще и квартальная — разрыв сердца мог бы быть. Честное слово».
Игорь летел домой, не чуя под собой ног. Ему не терпелось рассказать обо всем Зине.
Дома, в почтовом ящике, вместе с газетой лежал клочок бумажки с каракулями: «Игорь, извини, пожалуйста, я заночую сегодня у Алексея (помнишь Алексея?). Он так уговаривал меня! Не обижайся.
Жму».
И росчерк: Андреев.
— Очень обиделся! — расхохотался Игорь. Он даже в шутку напугался: к добру ли это — так много радостного на один день.
IX
И суббота, а потом и все воскресенье пролетели беззаботно, весело. Игорь даже не положил премию на книжку.
— А, плевать! — с безответственностью подвыпившего решал он.
Это было с ним впервые. Хотелось горланить песни, пить просто так шампанское, покупать на улицах цветы, швырять рубли налево и направо. Игорь был словно невменяемый.
— Премия — деньги с потолка, — обычно философски рассуждал он. — Мы жили без них и будем жить. Премии место — на книжке.
И даже когда до получки или аванса не хватало каких-нибудь десяти-двадцати рублей, они перехватывали их у соседки.
— А на книжку класть и брать с нее — значит, на ней никогда ничего не будет.
А в этот счастливый день особенно не хотелось унижаться перед бабкой. Да и бабка всегда так тряслась из-за каждого рубля, что просто было противно.
— У меня, вы сами понимаете, пенсия, — рассусоливала она, не выпуская из рук деньги, — у меня ведь все, до копейки, рассчитано. Так вы, пожалуйста, верните вовремя, а то уже не раз… Я ведь не покупаю ничего такого, у меня только питание. И если вы не отдадите, я буду голодовать…
«Старая калоша, — неприязненно думал Игорь, терпеливо выслушивая ее, — ела б картошку, а то только устриц у нее нет…»
Зина тоже всю субботу продурачилась: то, хохоча, пробовала ходить на руках по ковру, то в разноцветных старых чулках выписывала пируэты посреди комнаты, то придумывала, как в последние дни отучить бабку пользоваться их мочалкой и мылом.
— Знаешь, Игорь, — неудержимо хохотала она, — втолочь бы в мыло чернильный порошок… Представляешь?!
Игорь представлял согнутую в три погибели соседку интенсивно фиолетовой и чуть не умирал от смеха. Им было хорошо в этот день, как никогда.
В воскресенье они с утра поехали теплоходом на пляж. Река была спокойная, гладкая. На небе ни облачка. Утреннее солнце — теплое, ласковое, желанное.
На носу теплохода группа парней и девчат пела песни.
Если тебе, планета,
Мало тепла и света,
Мы, студенты,
Солнце новое зажжем,—
неслось с борта к красивым зеленым берегам. По реке плыли белоснежные теплоходы, пахло свежестью.
«А мне не нужно новое солнце, — с тихой радостью думал Игорь. — Мне хорошо и под этим, одним».
Он стоял у поручней, любовался рекой, бронзовыми пляжниками на берегах, кучерявыми кустами, небом. Ему казалось, что все трудности уже позади, что сбылось все желаемое. И ему хотелось обнять весь мир, богатый, уютный, щедрый…
День пролетел быстро, незаметно. Они купались, бегали по берегу, жгли далеко-далеко, на излучине, костер, обсыпали друг друга сухим горячим песком, смеялись. К вечеру только приключилась маленькая неприятность: когда продирались через тальник, Игоря укусил необыкновенной величины комар. Игорь перепугался. К счастью, успел прихлопнуть комара… Они завернули комара в обрывок газеты и спешно засобирались в город.
— Черт знает, что за комар? Может, малярийный? — бормотал Игорь, долго не попадая ногой в штанину. В горле у него от волнения пересыхало, начали трястись руки.
«И это-то когда, казалось бы, только живи и наслаждайся…»
До самого города Игорь не находил себе места. Он нервно пересекал туда-сюда палубу, и у него уже что-то стало покалывать под ребром справа. Теплоход тянулся медленно-медленно. В лаборатории тоже пришлось прождать мучительнейших полчаса, пока делали анализ. Казалось, конца не будет ожиданию. И когда белобрысая, остроглазая девчонка, высунувшаяся в окошечко, сказала, что комар нормальный, и притом открыто хихикнула, Игорь облегченно расхохотался и снова пришел в веселое расположение духа. Он так и уснул в тот день, улыбающийся, лучезарный…
X
Новый день с утра не предвещал ничего плохого. Как обычно, к девяти часам собрался весь отдел, делились новостями, щупали друг у друга обновки. Не было, правда, Натальи Львовны. Звонил ее муж, сообщил, что она больна и что чувствует себя очень-очень плохо.
— Нам, товарищи, обязательно нужно навестить ее, — уговаривал всех отзывчивый по природе Игорь. — Человекам двум с обеда поехать к ней. Может, помочь надо.
— Ей, брат, сейчас одно только поможет, — посмеивался Петр Евдокимович, — если ты придешь и скажешь: забирай, мол, душечка-голубушка, квартиру, отдаю. Вот исцелил бы.
Игорь в ответ смущенно улыбался. Он понимал, что Петр Евдокимович говорил это не всерьез, а для забавы. И все смеялись. Даже Владимир Иванович не смотрел сегодня на Игоря зверем.
— А, — великодушно махнул он рукой. — Сорвалось — ну и ладно.
Утром снова была премия: то ли всесоюзная, то ли за внедрение новой техники. Жизнь, казалось, по-прежнему улыбалась…
Потом Петра Евдокимовича вызвали к директору на совещание. Игорь с Владимиром Ивановичем затеяли игру «морской бой». Они возбужденно переговаривались.
— А — один?
— Нету.
— В — восьмой?
— Есть.
— Есть? Ура!
Иосиф Петрович молча рылся в своих папках, что-то считал. Он ухитрялся находить себе работу каждый день.
— Вы, Иосиф Петрович, там не стишки под шумок сочиняете, а? — подтрунивал Владимир Иванович.
— Что? Что? — переспрашивал Иосиф Петрович и комично вертел своей маленькой головкой. Игорь смеялся.
В отдел робко заглянула Катюшенька, постояла, помолчала, неприятно улыбаясь, будто бы готовясь в открытую напакостить Владимиру Ивановичу.
— Ты чего? —
