Хладная рать - Анастасия Командор
Эти видения посылал сам Владыка змей Сернебок. Иногда он говорил образами, иногда знаками. Чести слушать его и нести волю бога людям удостоилась лишь малая часть его последователей. Ормарры веками служили ему, а он за преданность преподносил дары: частицы собственной силы.
Время спустя Ингвар решил, что запомнил достаточно, чтобы потом рассказать о видении толковательнице. С трудом он поднялся — тело окоченело во время пророческого сна и едва слушалось. Так бывало всякий раз, когда он, желая услышать наставления, приходил на капище и принимал особый отвар.
Напротив возвышался каменный идол: суровый лик Сернебока, выточенный в черной глыбе высотой с человеческий рост сотни лет назад. Черты сгладились временем, дождями и руками ормарров, которые, как и Ингвар, приходили сюда, чтобы говорить с богом. Черный идол был центром круга, а границу капища в нескольких шагах от него обозначали камни поменьше вперемешку с обточенным волной деревянным плавником, костями и черепами жертвенных животных.
Молодой воин приблизился к идолу, возложил на холодный камень ладони и коснулся его лбом. Прошептал:
— Я стану тебе щитом и мечом, вестником твоего слова. Я исполню волю твою, ибо нет для меня никакого иного пути, и нет никакого иного бога, кроме тебя.
Змеиный Владыка ответил скрипом деревьев под порывом внезапного ветра и криками потревоженных птиц.
Ингвар натянул оставленную неподалеку шерстяную рубаху и плащ с меховым воротом. Руны, что были вырезаны на его груди, спине и руках, следовало обнажать при совершении ритуала — так Сернебок видел, кто перед ним. Два тонких шрама, бледных и едва заметных, были вырезаны и на щеках под глазами. Эти символы означали принадлежность Ингвара к числу избранных, видящих, способных общаться с богом и наделённых частицей его силы.
Ингвар вытряхнул застрявшие в волосах листья — тихо звякнули медные кольца и бусины, вплетенные в пряди — и, слегка пошатываясь после пророческого сна, двинулся к общине.
Сапоги проваливались в пружинистую лесную подстилку из бурых листьев и опавшей хвои, с каждым шагом трещали сухие ветки. Плащ то и дело цеплялся за торчащие тут и там кусты, и дорогу приходилось пробивать себе едва ли не с боем. Священный лес принадлежал Сернебоку, люди в нем не могли ничего менять по своему усмотрению.
Скоро впереди между черными от сырости стволами деревьев показалась тропа. И дальше — через несколько сот шагов — лес обрывался, открывая взору раскинувшиеся цепочкой на склонах холмов поселения. Между большими одноэтажными избами были устроены загоны для скота и пустующие ныне огороды. За поселениями берег уходил вниз крутым высоким обрывом, у подножия которого билось о скалы море.
Здесь, на открытом пространстве, всегда было ветрено. Шума волн пока слышно не было, но ветер приносил запахи солёной воды и водорослей, крики чаек, что слетались на каменистый берег на поживу. А море издалека казалось серо-синим. У самого горизонта оно сходилось с затянутым тучами небосводом, и граница стиралась в дымке за краем мира.
Ингвар плотнее закутался в плащ — ледяной ветер выдувал те малые крохи тепла, которые успели скопиться на обратном пути после ночи, проведенной под открытым небом, — и поспешил к толковательнице. Ее землянка стояла отдельно от всех, крохотная, давно уже ставшая частью природы. Тонкая струйка дыма поднималась над покрытой дёрном крышей, тут же ее подхватывал ветер и уносил прочь. Низкая глухая дверь чуть вдавалась внутрь холма — и больше ничто не напоминало о том, что это человеческое жилище.
Ингвар стукнул несколько раз по старым доскам. Дверь заскрипела и заходила ходуном.
— Входи, — донёсся женский голос, ещё не старый, но хриплый и низкий.
Внутри было темно. Тусклый свет шел только из сквозного окна в крыше над очагом. Черно-красные уголья тлели в яме в земляном полу, огороженные камнями. Рядом на плетеном из травы коврике сидела толковательница. Ее непослушные темные волосы спускались до самой земли и падали на лицо. Глаза от щек до бровей были густо раскрашены углем, словно она носила повязку. Однако, если приглядеться, в бледном свете можно было различить стежки черных нитей на веках, что сшивали глаза толковательницы.
Тонкой рукой с паучьими пальцами она указала на место рядом с собой.
— Чую вещий отвар, — произнесла женщина, склонив набок голову, словно собака. — Ходил на капище?
— Владыка говорил со мной, — кивнул Ингвар.
Не впервые он приходил к толковательнице, но всякий раз ее облик заставлял замирать от благоговения перед ее силой и преклоняться перед ее жертвой. Сернебок наделил ее даром, и она посвятила этому дару всю свою жизнь, отринув прочь остальное.
— Он показал чужую землю и незнакомое поселение. Девушку из народа ранндов. Я стоял рядом с ней как слуга, на коленях. А ещё там была тьма. Она родилась из искры, разрослась подобно грозовой туче и погребла под собой все.
Толковательница какое-то время провела неподвижно, прислушиваясь к шепоту в своей голове, что открывал ей смысл чужих видений и ниспосланных знаков. Ингвар терпеливо ждал. Не понаслышке он знал, что толкование требует времени и тишины.
В землянке пахло дымом от костра, сыростью и травами, которые женщина использовала в ритуалах. А ещё, если прислушаться, можно было уловить запах костей, с которых недавно сняли мясо. И тишь стояла такая, какой не бывает в общих избах, продуваемых ветрами со всех сторон.
— Та девушка… — медленно прохрипела толковательница. — Что ты чувствовал, стоя рядом с ней?
Ингвар задумался на миг, прикрыл глаза, воскрешая в памяти ее образ.
— Трепет. Кажется, она была кем-то вроде тебя — наделенной даром.
— Как ты понял?
— По глазам. Такие глаза бывают только у тех, кого отметили боги.
— Хмм… — протянула женщина, склонила голову к другому плечу и снова замолчала.
Ингвар ждал. Если жизнь на самом краю мира чему и научила — так это ждать. Рыбакам приходилось ждать благоприятного времени, чтобы выйти в море. Охотники могли по четверти дня стеречь выходы из нор в ожидании появления зверья. Дозорные на границе с землями ранндов постоянно ожидали нападения врага. Отряду, сидящему в засаде, приходилось ждать сигнала к атаке.
Ингвар успел испробовать все эти занятия, но, пожалуй, именно близящиеся сражения научили его ценить моменты тишины до них. Когда бой готов вот-вот начаться, мир воспринимаешь совсем по-иному. Мгновения тянутся бесконечно долго, но все же недостаточно, чтобы успеть надышаться свежестью бескрайних лесов и соленых ветров, чтобы успеть насмотреться на родные края, которые и так видишь с детства. Только перед боем яростнее пытаешься дожить все, что не успел, ведь этот
