Владимир Гриньков - Помеченный смертью
– Ну здравствуй, Кирьян, – сказал негромко Ползунов.
Кириенко будто очнулся, замахал руками, давая команду охранникам исчезнуть. Ползунов подтолкнул вперед Полину, все так же боясь оставлять ее где-то одну, и закрыл за собой дверь. Теперь они были в кабинете втроем – Ползунов, Полина и Кириенко с совершенно белым и неподвижным, как маска, лицом.
– Как жизнь? – спросил Ползунов и сел в кресло, вытянув длинные ноги.
Кириенко молчал.
– Жоржик? – произнес наконец Кириенко.
– Признал! – восхитился Ползунов. – А я уж думал – у тебя весь шифер с крыши сдуло.
Повел глазами по стенам кабинета.
– Хорошо устроился. Слышал, ты в коммерцию теперь подался? Так я к тебе теперь за капустой буду наезжать? А?
Кириенко, и без того выглядевший неважно, теперь смотрелся совсем плохо.
– Ты не боись, Кирьян. Что же я, злодей какой, что ли? Расскажи, как жил. Как мамке моей помогал, как меня отблагодарил за все хорошее.
Ползунов говорил и все больше темнел лицом, при его словах Кириенко вжимал голову в плечи и скоро совсем исчез бы, если бы мог. Но Ползунов не дал ему исчезнуть, вскочил, схватил Кириенко за ворот дорогой рубашки, рванул, и пуговицы покатились по полу.
– Ну что, платить будем? – закричал Ползунов. – Делиться? Мою долю сберег?
Он бесновался и запросто был способен, как показалось Полине, убить Кириенко, но тут вбежали охранники, повисли на Ползунове, а Кириенко уже хрипел и бешено вращал глазами. В один момент изловчился и смог произнести:
– Пусти!
До этого он только хрипел, потому что Ползунов прихватил его крепко.
– Боишься?! – бесновался Ползунов, пытаясь освободиться от повисших на нем охранников. – Меня боишься?! Правильно делаешь! Не прощу!
Его скрутили наконец, и он обмяк. Охранники смотрели на Кириенко, ожидая его распоряжений.
– Не будешь по земле спокойно ходить, Кирьян, – сказал недобро Ползунов. – Я сам пошел под вышку, тебя, сволочь, выгораживая, но мать свою тебе не прощу. Ты ей даже кусок хлеба, как собаке, не бросил. Пожадничал.
– Уйдите! – сказал Кириенко охранникам.
Они распоряжение выполнили не слишком резво, и он заорал, багровея:
– Вон!
Хлопнула дверь, они опять остались втроем.
– Жорж, ты напрасно на меня наезжаешь. Я сделаю все, что надо. И если бы твоя мать…
– Ты не тронь мать, гнида! – взвился Ползунов, и Кириенко торопливо поднял руки:
– Хорошо, Жорж, хорошо. Я хотел только сказать, что все, что от меня зависит…
– Платить мне будешь! – жестко произнес Ползунов. – Каждый месяц.
– Хорошо. Только давай договоримся о разовой выплате. Ты имеешь право, я тебе благодарен, так скажи, сколько хочешь получить. Я тебе отдам сразу всю сумму…
– Помесячно! – рявкнул Ползунов. – Я тебя данью обложу…
В кабинет, привлеченный шумом, заглянул один из охранников. Кириенко зло крикнул ему:
– Закрой дверь!
Опять повернулся к Ползунову и заговорил медленно, стараясь, чтобы его слова дошли до собеседника:
– Пусть будет ежемесячно. Скажи – сколько. Давай о сумме договоримся.
Ползунов промолчал, потому что сейчас не знал, что сказать. Не ориентировался в обстановке и решил повременить, чтобы не попасть впросак.
– Я подумаю, – ответил.
– Хорошо, – быстро кивнул Кириенко. – Завтра скажешь, да?
– Завтра.
– Как ты? Откуда вообще взялся? Где пропадал?
Деловая часть беседы закончилась, и Кириенко стремительно уходил от нее, изображая на лице неподдельный интерес. Но ворот его рубахи был порван, и потому он имел помятый и нелепый вид.
– Ты со мной по душам не беседуй, – усмехнулся Ползунов. – Со мной следователь так беседовал.
Поднялся, кивнул Полине:
– Пошли!
И опять обернулся к Кириенко.
– Готовь бабки, Кирьян. Завтра я за ними приду.
Вышли из кабинета, миновали приемную, коридор, охранника в камуфляже, который проводил Ползунова настороженным взглядом, и оказались на улице.
– За что ты его? – спросила Полина, оглянувшись на громаду клуба.
– Кого? – лениво уточнил Ползунов.
– Друга своего, Кирьяна этого.
– Мне из-за него лоб зеленкой измазали.
– Зеленкой? – не поняла Полина.
Ползунов внимательно посмотрел на нее, потом засмеялся, но смех был совсем не веселый.
– Зеленкой лоб измазать – это приговорить к смертной казни. Расстрелять меня должны были.
– За что?
Полина даже остановилась. Ползунов остановился, скользнул взглядом вдоль улицы.
– Мы маленькую стрельбу устроили – я, Кирьян и Тосик. Замочили троих кооператоров.
– За что?
– Они нам дань платили, а потом стали динамо крутить. Ну мы их и наказали.
Повел плечами.
– Стреляли двое – я и Кирьян, Тосик стоял на шухере. А взяли меня одного. Я их не сдал – ни Тосика, ни Кирьяна, мне – вышка, а они сухие вышли. Теперь вот Кирьян и сам в кооператоры пошел, а я между небом и землей, и ко всему прочему мать безумная на руках.
Он вдруг заплакал. Посреди улицы стоял мужчина почти двухметрового роста и совсем по-детски размазывал по щекам слезы – ребенок ребенком. Он был безутешен сейчас. И еще не знал, что сегодняшним вечером друг детства Кирьян придет его убивать.
53
Они вернулись в дом. На кровати с безучастным видом лежала мать. Полина была задумчива и печальна.
– Что? – спросил Ползунов, не выдержав. – Плохо стало?
– От чего?
– От того, что я рассказал тебе.
Она подумала, пожала плечами:
– Я уже давно ничего хорошего вокруг себя не вижу. С тех пор, как родители погибли.
– А что с ними случилось?
– Их убили в Бендерах. Когда там война началась, помнишь?
Вдруг до нее дошло, что с этим Ползуновым какие-то вещи странные происходили, и он не помнит ничего.
– Погибли они, словом. Я одна осталась, к кому приткнуться – не знаю, а тут Даруев. В форме, с автоматом, настоящий защитник. Он меня в Москву и забрал, когда бои там закончились. От жены на базе прятал, а она ему все равно мешала, и он ее убил.
Ползунов повернул голову:
– Убил?
– Убил, – подтвердила Полина. – Мне сказал, что жена от него ушла, уехала к дальним родственникам в Сибирь, и дружкам своим то же самое говорил, я слышала, но все врал.
– Почему ты так думаешь?
– Когда с человеком живешь, видишь то, чего другие не видят. Да он и сам один раз сорвался и почти выдал себя. Мы с ним последнее время собачились часто, я его уже видеть не могла, а он бешеный, понимаешь, когда что-то не по его. Ну и ударил меня раз по лицу, я со злости не сдержалась и говорю: «Попробуй тронь еще хоть раз, я тебе не та, первая жена, с которой ты что хотел, то и делал». А он мне знаешь, что на это сказал?
Повернула голову и посмотрела Ползунову в глаза.
– Что он тебе сказал? – спросил Ползунов.
– «Еще раз пикнешь, отправишься вслед за ней». Теперь тебе ясно?
– А кто это Даруев?
Во взгляде Полины плеснулось недоумение.
– Ты хочешь сказать, что не знаешь Даруева?
Приблизила свое лицо и вглядывалась внимательно и неверяще.
– Не знаю, – признался Ползунов.
– Ты базу помнишь?
– Какую?
– Откуда мы с тобой сбежали? Ведь ты там с девяностого года был.
– Я не помню.
– Брось! – отмахнулась Полина. – Ты сам мне говорил об этом. Я еще удивилась, потому что не видела тебя прежде.
– Я не помню, – повторил Ползунов.
– А что ты помнишь? Детство? Родителей? Школу?
– Да.
– Все это помнишь? – уточнила Полина.
И опять Ползунов повторил:
– Да.
– В армии ты служил?
– Служил.
– А после?
– Вернулся домой.
– Домой – это сюда?
– Да.
– А потом?
– Потом – суд.
– За убийства эти?
Ползунов нисколько не изменился в лице:
– Да.
– А дальше что было? После суда?
– Ждал.
– Чего?
– Исполнения приговора. У меня ведь вышка, я тебе говорил.
– Но тебя не расстреляли. Ты оказался на базе.
– На какой базе?
– Учебный центр ФСБ. Раньше называлось КГБ.
– Этого я не помню.
– Что ты не помнишь? КГБ?
Ползунов усмехнулся:
– КГБ я помню. Не помню, что на базе оказался.
– Но ты ведь был там! – воскликнула Полина. – Потому что бежал вместе со мной!
– Не помню. Какой-то провал, полный мрак.
– Они что-то делали с тобой.
– Кто – они?
– Даруев и его люди. Эксперименты ставили, что ли?
Полина повела головой, будто у нее заболела шея.
– Как я ненавижу его!
– Кого? – не понял Ползунов.
– Муженька своего, Даруева. Лысый, потный, мерзкий.
Ползунов вздохнул.
– Знаешь, тебе лучше будет уехать, – сказал он.
Полина вскинула голову:
– Нет!
– Почему? – удивился Ползунов.
– Я не поеду никуда!
А в глазах были растерянность и непонимание. Как у собаки, которую бросил хозяин.
– Я тоже мерзкий, – сказал Ползунов, и не понять было, всерьез говорит или шутит. – Как тот твой самец. И бить тебя буду. Я баб вообще за людей не считаю.
Не шутил. Теперь это по глазам было видно.
