Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
— Заплыла, наверное, сюда из Иордана, да? Тут ведь устье рядом…
Вадим Николаевич, представив со стороны свой вид — в мокрых длинных трусах, со слипшимися волосами, с ногами, грязными от ила, точно обутыми в сапоги, — побагровел и молча, никак сразу не попадая в штанины, стал натягивать брюки, надевать рубашку, рукава которой, как назло, тоже оказались вывернутыми наизнанку…
Вика, кажется, оскорбилась и ушла…
Он мучился потом всю дорогу, до горы «Небо», куда завернул гид попутно, к могиле Моисея, — оттого, что сам же и так вот нелепо, осложнил их отношения. И когда там, на горе, у крутого обрыва в долину Иордана, он подарил Вике цветок мака — это получилось почти непроизвольно.
У Вики даже выступили слезы, когда она уткнулась лицом в огненные лепестки…
С этого момента Вадим Николаевич не отходил днем от Вики ни минуту, с тем — как объяснял он сам себе, — чтобы предостеречь ее от какого-нибудь необдуманного поступка.
Он лазил вместе с ней в низких, с зияющими провалами водостоках или подвалах древнеримских терм в Джераше, толкался в бесконечных переходах магазинов Восточного базара Дамаска, бродил, хмелея от запаха цветущих деревьев, в белых садах Гутта — там, где вроде бы впервые поселились Адам и Ева, — стоял босиком на пыльных коврах возле урны с головой Иоанна Крестителя.
— Таких голов сейчас насчитывается, кажется, одиннадцать, — сообщил между прочим Вадим Николаевич Вике, когда они обувались рядом с караван-сараем.
И только в этот раз они чуть не рассорились снова.
— Какой ты, однако, эрудированный, — неприязненно поморщилась Вика.
— То есть? — не сразу осознал он ошибку.
— А то! — сжала губы Вика. — Просто ты мне все испортил!
— Но эта, говорят, самая доподлинная, — поспешил оправдаться Вадим Николаевич.
Вика посмотрела на него и, помолчав, прощая, взяла под руку…
А потом была Пальмира: они приехали в обед, устроились в гостинице и всего часа два, до ужина, ходили по развалинам. Вика, подавленная величием храмов, грудами гладкотесаных плит, кудреватых голов и совершенных форм бедер и бюстов, двигалась за гидом молча, и Вадим Николаевич, уже хорошо зная Вику, ни разу не решился заговорить с ней. Она молчала и за ужином, а после, когда все стали расходиться по своим номерам, потянула его к развалинам опять:
— Нам надо… очень надо побывать там… без толпы…
Ночь была глухая, темная. Дома вдоль улицы стояли словно вымершие — тихие, без огней. Лишь в одной лавке, недалеко от гостиницы, горела тусклая керосиновая лампа, освещавшая дремлющего хозяина и полки с товарами, казавшимися запыленным тысячелетним хламом. Свора собак, страшно перепугав Вику, промчалась мимо них.
— Может, вернемся? — спросил ее Вадим/Николаевич.
Но она упрямо помотала головой.
Черные горы впереди загораживали часть неба — и оттого в долине было совсем непроглядно. Однако Вика как-то ориентировалась — то тянула Вадима Николаевича влево, то вправо, один раз, правда, соскользнув куда-то ногой, чуть не упала, уцепившись за рукав его пиджака, выругалась: — Черт! — и все равно покарабкалась под какую-то арку. Пальмира ночью совсем не воспринималась: они лазили точно по каменному карьеру, по булыгам, — и Вика, наконец, присела.
— Не могу, — почти простонала она. — Все хочу поверить, что тут была жизнь, — и ничего не получается… Я, может быть, бесчувственная, а? Все восхищаются, ахают — а у меня хоть бы что ворохнулось в душе!..
Вика, кажется, заплакала: всхлипнула, шмыгнула носом.
— Днем все совалась кругом — искала хоть какие-нибудь неточности в гранях колонн, шероховатости в обломках — ну, то есть хоть что-нибудь от живого труда — и не нашла! Понимаешь?..
Вадим Николаевич, присев рядом с ней на острый скол, что-то говорил, гладил ее плечо, волосы. Из-за горы, как-то внезапно, будто вылупившись из облака, возник медного цвета ущербный месяц, но виднее не стало — только прорисовалась арабская крепость на вершине.
— Понимаешь, — успокаиваясь, потерлась лицом о его пиджак Вика, — ведь тут была жизнь, тут любили, ненавидели, верили наверняка в свое бессмертие — раз строили такую красоту… Ведь вряд ли тот, кто задумал этот город, видел его завершенным… И вот никого-никого тут не осталось. Было и не было… Непостижимо!
Вика замолчала, и когда он опять начал говорить про исторические неизбежности, про арабские завоевания, она вдруг, прерывая, отпрянула от него:
— А пойдем к источнику, где купалась по утрам нежная и сладостная легендарная царица?..
Источник был где-то недалеко, однако отыскать его сейчас казалось просто немыслимым. Они долго блуждали среди развалин, возвращались, кажется, снова в тот же дворец, потом пробирались вдоль какого-то обрыва: камни срывались у них из-под ног и где-то далеко внизу плюхались в воду.
— Тут, — шепотом, приблизив к его лицу свое лицо, сказала Вика.
Обнаружились ступени, по которым они стали спускаться к источнику…
Когда на другой день Вадим Николаевич осмотрел то место, где шагал ночью за Викой, то поразился, как они не свернули себе шеи…
Через скрипучую железную дверь Вика вывела его на каменистую площадку.
— Тут, — снова прошептала она.
От источника, как от ванны, шел парной, густо пропитанный сероводородом, воздух…
Вика стала раздеваться: сбросила кофту, стянула через голову платье, потом попросила его помочь ей. У него тряслись руки, он никак не мог разобраться в крючочках и кнопочках — и тогда Вика нервно дернулась и сделала все сама. Пригнувшись, она сняла с себя последнее, что на ней оставалось, и, выпрямившись, смутно белея в темноте, протянула ему руку:
— Придерживай меня, пожалуйста…
Дно, по-видимому, было неровное: она оступалась, ойкала, повисала на нем. Потом вдруг резко присела, плеснула, тихо засмеявшись, в него водой и сразу же, подтягиваясь за его руку, стала подниматься на площадку.
— Милый, какая прелесть…
Мокрая, дрожа, Вика прижалась к нему, обхватив его шею прохладными ладонями и ища его губы своим солоноватым и шершавым ртом:
— Спасибо… милый.
У Вадима Николаевича закружилась голова. Он скользнул рукой вдоль тела Вики, но она стиснула вдруг эту руку и, прерывисто дыша, что-то сумбурно забормотала.
— Что, что? — переспросил он.
— Нет, нет, — торопливо и тверже повторила Вика, слегка отстраняясь от него. — Потом, потом… У нас ведь еще впереди пирамиды… Там, вообще, тысячелетия как бездна будут над нами… Ты слышишь?.. Ты понимаешь?..
Он не смог ответить — во рту пересохло — и, кажется, кивнул…
С той ночи, до самых пирамид, Вадим Николаевич жил в странном и томительном ожидании чего-то. Он иронизировал над собой: «Ну и что там будет? Останемся с Викой
