Хладная рать - Анастасия Командор
Не было такого правила, и все, включая гостя, понимали это. Однако Мера отчего-то не горела желанием ни обсуждать с купцом дела, ни тем более оставаться один на один.
— Что ж, пусть послушают и твои советники, если ты опасается с незнакомцами без них говорить, — как бы в шутку произнес он, но Мере почудилось неудовольствие в его тоне. — Как раз о том и пойдет разговор — о твоём девичестве. Выбрала ли ты кого себе в мужья?
— Что-то в толк не возьму, почему этот вопрос так заботит простого купца?
Мера не смогла удержаться от колкости, и та не осталась незамеченной. Земовит сощурился, улыбка его померкла, а под аккуратной бородой заходили желваки. Однако, если и задели его слова княгини, вида он не подал.
— Не спеши судить, а выслушай для начала мое предложение. Пусть я и всего лишь купец, но имя мое известно во всех княжествах, — заметил Земовит с долей самодовольства. — Я богат, владею обширными землями. Множество смердов работают на них и платят мне оброк не меньший, чем любому из знатнейших белоземских бояр. Дружина моя насчитывает сотни обученных воинов, потому что занимаюсь я не столько продажей товаров в последние годы, сколько продажей военной поддержки. — Он глянул на Меру многозначительно. — Единственное, чего мне недостает — это титул. У тебя же, княгиня Мера, есть титул, но — не сочти за грубость — воинов и богатств не так много из-за постоянных стычек на границе. Тут мы могли бы помочь друг другу.
За столом повисло молчание. Возгарь, который наверняка что-то подобное предполагал, сидел с каменным лицом, и непонятно было, о чем думает. Булат тяжело опирался на столешницу и хмуро щурился, глядя то на княгиню, то на купца. Ратмир, который устроился за дальним концом стола, подобрался, сомкнул челюсти и округлил глаза, а на лице его читалось изумление вперемешку с возмущением. Остальные тоже выглядели изумленными: не могли поверить, что простой купец, пусть даже и безмерно богатый, осмелился предложить княгине вступить в брак.
Мера удивилась не меньше прочих. Задумалась. Она мало знала о Земовите, однако уже по первым фразам, по взгляду мужчины было понятно, что он не воспринимает ее всерьез. Видно, рассчитывал, что княгиня с радостью примет такое щедрое предложение, находясь чуть ли не в бедственном положении после недавнего сражения, из-за новых указов Далибора, ну или просто потому, что она женщина.
— Зачем тебе титул, купец? Хочешь пропуск в палаты великого князя?
— Не только. — Земовит тяжело вздохнул. Он не отводил от Меры серьезного взгляда и, казалось, совершенно позабыл о том, что они не одни. — Я вышел из простых ремесленников. Спокойные времена и достаток в семье чередовались с голодом и войной. Мором, что забрал моих братьев и сестер одного за другим. Тогда как боярских сынков все эти лишения не коснулись. Я всю жизнь стремился к богатству, чтобы моим детям не пришлось перенести того же, что перенес я. Но недостаточно одного богатства. Сегодня оно есть, а завтра все может измениться. Титул же останется даже в смерти.
— Власть — это не то, что тебе представляется. Поверь мне, купец. Это бремя, которое повиснет на тебе неподъемными цепями. Этого ты желаешь своим детям — отнять у них свободу, вручив вместо нее ответственность и иллюзию величия?
Купец приподнял уголок рта, словно слова Меры позабавили его, как иногда забавляет детский лепет.
— Что одному бремя, другому радость.
Несколько мгновений они глядели друг другу в глаза. Кожей Мера чувствовала ожидающие взгляды дружины, их неловкость. Каждому, должно быть, хотелось оставить их одних, чтобы не присутствовать при столь неудобном разговоре. И Мере тоже хотелось уйти. Она попыталась сообразить, как бы смягчить отказ, стоит ли слукавить или сослаться на какое-нибудь правило, но вдруг поняла, что у нее нет ни сил, ни желания оставаться вежливой.
— Нет.
— Нет? — опешил Земовит. — Отказываешься от моего предложения?
— Именно.
Мера холодно наблюдала, как тот меняется в лице, как сбрасывает остатки напускного дружелюбия и подобие уважения. С затаенным внутри гневом, но все ещё не потеряв самообладания, купец с нажимом проговорил:
— Не торопись с решением. Подумай о выгодах. Если мы поженимся, ты приобретаешь гораздо больше, чем я. Войско, что понадобится тебе совсем скоро хоть для защиты от соседей, хоть для отправки на границу по приказу великого князя. Я знаю, что у вас не осталось ратников. И знаю, что не осталось денег, чтобы нанять новых.
Советники заёрзали на местах, зашептались. Возгарь сделал слабую попытку прервать разговор, который грозился привести к нежелательным последствиям:
— Стоит обговорить, княгиня. Предложение толковое…
Однако Мера не обратила на него внимания — даже не взглянула. Все с тем же равнодушием бросила:
— Твоя поразительная осведомленность не изменит моего ответа.
— Что, не мил я тебе? — подавшись вперёд, процедил Земовит с кривой усмешкой. — Ищешь кого познатней да помоложе?
— Тебе не быть хорошим князем, ведь думаешь ты только о себе.
— А ты? Подумай о сотнях жизней, которых могла бы спасти моя рать, когда решатся напасть соседи. Сейчас Калинов Яр для любого лёгкая добыча. Даже для меня, если б я захотел взять его силой. Подумай о голоде, который начнется непременно после того, как новобранцы-крестьяне останутся лежать кучкой костей на чужой земле. Долго ли вы протянете? Долго ли ты сможешь удерживать власть?
Снова внутри зашевелилась злость. Больше всего Мере хотелось влепить пощечину купцу за его несдержанность и неуважение, за то, что посмел так нагло угрожать, но она не собиралась поддаваться эмоциям. Разве что совсем немного. Улыбнулась.
— Выпьешь меду на дорожку, купец?
Земовит сомкнул челюсти так, что заходили желваки, глаза превратились в узкие щелочки. Уже не скрывая ни гнева, ни презрения, он склонился к Мере ещё ближе, заставив гридь нервно дернуться, и прошипел:
— Никто не предложит тебе большего! Ты всего лишь девица, что ты можешь знать, когда княжишь от силы пару седмиц?
Мера не вздрогнула и не отвела взгляда. Прикрылась холодной улыбкой как щитом, хотя сама едва могла сдержать гнев.
— Проводите купца, пока неосторожным словом он не заработал себе прилюдную порку.
Какая-то часть ее, та, что долгое время была погребена глубоко под слоями воспитания, морали и безразличия ко всему, отчаянно желала, чтобы купец сделал сейчас что-нибудь непростительное, за что можно было бы высечь его. Унизить, причинить боль. Другая же часть — здравая и рассудительная, та, которой и должна быть княгиня, понимала, что уже и без того наговорила слишком много, что не следовало ссориться с
