Владимир Гриньков - Помеченный смертью
Рябов поднялся из кресла сам, без посторонней помощи, повел плечами, будто они у него затекли.
– Все нормально? – осведомился доктор.
– Да.
Рябов вышел из кабинета, увлекаемый Даруевым. Даруев, прежде чем выйти, обернул к доктору свое недовольное лицо и произнес с сарказмом:
– Комитет государственной безопасности СССР!
Эта фраза его самого так обескуражила, что он даже покачал головой.
– Надо же, а? И вы просмотрели?
– Я это исправлю! – сказал доктор с готовностью. – Поработаю с ним еще!
16
Даруев уже успел присмотреться к Кириллу, и сейчас, после происшедших с этим человеком метаморфоз, видел проступающие сквозь знакомый облик изменения. То же лицо, те же черты, но глаза другие, в них будто какая-то отстраненность и еще что-то, чему Даруев не мог дать определения. И само лицо стало жестче, рельефнее. Волевое лицо. Рябов сидел в кресле, но не вальяжно – у Даруева, когда он на этого человека смотрел, было такое чувство, что тот не расслабляется ни на минуту, готов в мгновение оказаться на ногах.
– Побеседуем? – предложил Даруев.
Рябов не ответил, смотрел спокойно-выжидательно. Спрашивайте, говорили его глаза, у меня нет тайн.
Даруев положил перед собой личное дело Рябова – это была его шпаргалка.
– Итак, вы – лейтенант Рябов Дмитрий Николаевич.
Подтверждения не требовалось, и Рябов ничего не ответил, даже не кивнул.
– Какую школу вы заканчивали?
– Сто седьмую.
– В Москве?
– Да.
– Что было потом?
– Армия.
– Какие войска?
– Ракетные.
– Где проходили службу?
– Под Челябинском.
Рябов отвечал четко и с готовностью.
– Дальше, пожалуйста.
– После армии был направлен в Минскую школу КГБ, по окончании которой обучался в Подмосковье на спецкурсах «Вспышка».
– Ваш профиль?
– Акции первого уровня сложности.
– Как называлось ваше подразделение?
– Спецкоманда Комитета государственной безопасности СССР.
Даруев поморщился и сделал пометку в лежащем перед ним блокноте.
– Вы участвовали в акциях?
– Нет, – ответил Рябов.
– Ни в одной?
– Так точно!
– Чем вы занимались по окончании курсов «Вспышка»?
Возникла пауза – первая за время их беседы, Рябов по-прежнему сохранял невозмутимость на лице, но в глазах появилась растерянность, и Даруев это уловил. Он знал причину растерянности, но вида не подал, сказал жестко и требовательно:
– Я жду!
Рябов прикрыл глаза рукой, будто вспоминал, но так ничего и не вспомнил. Даруев опять сделал пометку в блокноте.
– Какие дисциплины вы изучали на курсах?
– Огневая подготовка, методы профессиональной слежки, взрывчатые вещества, вербовка, уничтожение следов, уничтожение свидетелей проводимых акций…
Он все перечислял слово в слово так, как это было отражено в лежащих перед Даруевым бумагах.
– Достаточно, – сказал Даруев. – У меня к вам еще вопрос. Что из навыков вами сохранено?
– Все! – мгновенно и твердо ответил Рябов.
– Проверим, – усмехнулся Даруев.
В целом он был доволен. Рябов восстановил тот багаж знаний, который был заложен в него изначально. Оставалось только проверить, сохранил ли он навыки, и подкорректировать его память.
– Кстати, – сказал Даруев как бы между прочим. – Вам знаком человек по фамилии Митяев? Кирилл Митяев.
– Нет!
– Вы уверены?
Даруев смотрел испытующе.
– Подумайте, Рябов. Кирилл, метеоролог, – Даруев будто упрашивал своего собеседника. – Работает на станции у побережья Африки.
– Нет! – все так же твердо ответил Рябов.
Значит, той, прежней, памяти он был лишен полностью.
– С завтрашнего дня у вас начинается комплекс восстановительных занятий.
Проводив своего собеседника, Даруев вызвал доктора.
– Вам придется с ним поработать, – сказал Даруев и придвинул ближе свой блокнот. – У него провал в памяти с периода конца девяносто первого – начала девяносто второго года. С ним прекратили работу тогда, у него – ничего, пустота, провал.
– В принципе я могу вложить ему любую память. Какой-то набор эпизодов, которые якобы встречались в его жизни.
Даруев задумчиво смотрел в окно.
– Сценарий должен быть примерно таким, – сказал он после паузы. – Он, Рябов, все эти годы жил здесь, на базе. Тренировался. Не отлучался никуда, – Даруев обернулся к собеседнику и вздохнул. – Он абсолютно не готов к восприятию сегодняшней жизни.
– Я могу заложить в его память информацию. Всю, которая потребуется.
– Не надо! – остановил доктора Даруев. – Это ни к чему. Он пробудет здесь недолго и уедет опять. Снова будет беззаботным метеорологом по фамилии Митяев. Далекий, затерянный в океане остров. Хорошее место.
17
Тир располагался в подвале. Длинное и узкое, как пенал, помещение. Здесь никого не было, кроме инструктора. Сумрачно и скучно. И потому, наверное, инструктор так обрадовался гостям, выскочил откуда-то из темного угла, затараторил:
– Геннадий Константинович! – раскинул руки будто для объятий. – Наконец-то почтили присутствием! Я здесь совсем уже закис без работы!
– Ага! – ухмыльнулся Даруев. – Заплесневел даже, я вижу.
Рябов за его спиной высился неодушевленной колонной.
– Заплесневел! – легко согласился инструктор. – Уже и волосы все повыпадали. Это от недостатка солнца.
Он действительно был лысоват, как и Даруев, и вообще они были чем-то похожи и даже, наверное, пребывали в одних летах.
– Принимай студента, – сказал Даруев. – Чего-то когда-то он мог, а что сейчас умеет – загадка.
Инструктор скользнул по лицу молчаливого Рябова быстрым оценивающим взглядом и тут же отвел глаза.
– Пусть постреляет в свое удовольствие, – сказал Даруев.
– Из чего?
– Из рогатки, – не удержался Даруев.
Рябов и бровью не повел.
– Из чего стрелять будем? – осведомился у него Даруев. – Что у тебя любимое?
– «Магнум».
– Пистолет, что ли?
– Да.
– Дай ему «магнум», Алексеич, – распорядился Даруев. – Есть у тебя такая штука?
– У меня все есть.
Когда Рябов взял в руки оружие, Даруев отступил на шаг и следил за происходящим заинтересованно. Рябов извлек обойму, убедился, что все патроны на месте, вогнал обойму обратно в рукоятку, стал правым боком к белеющим впереди мишеням, замер на мгновение и внезапно, так что Даруев даже дрогнул от неожиданности, открыл огонь. Из тупого рыльца «магнума» уходили одна за одной пули. Алексеевич прильнул к зрительной трубе и, когда, стрельба прекратилась, сказал, не отрываясь от трубы:
– Для начала неплохо.
Он, наверное, был скуповат на похвалу. Все пули легли в яблочко.
– Дай ему винтовку, – попросил Даруев.
– Какую?
– Любую, Алексеич.
Рябов спокойно и, как показалось Даруеву, с затаенным интересом взял в руки ружье. Это была восьмизарядная винтовка.
– Покажи, что можешь, – предложил Даруев.
Рябов в несколько секунд расстрелял обойму. Результат был не хуже, чем при стрельбе из «магнума». Даруев удовлетворенно кивнул.
– Дай ему еще патронов, Алексеич. И свет погаси.
– Совсем? – опешил инструктор.
Даруев подумал.
– Здесь, на рубеже, оставь одну лампочку, – сказал он, поразмыслив. – А мишени затемни.
– Их не будет видно.
– Мишени затемни! – упрямо повторил Даруев, почему-то раздражаясь.
Погас свет. Мишени едва различимо белели в дальнем конце тира. Алексеич с сомнением поглядывал на Рябова, но ничего не говорил, помалкивал до поры. Рябов чуть помедлил, прежде чем начать стрельбу, и вдруг, снова неожиданно, как и прежде, открыл огонь. Когда он расстрелял обойму, Алексеич осветил мишени, прильнул к зрительной трубе и вздохнул.
– Что? – нетерпеливо спросил Даруев, отстраняя инструктора.
– Я же говорил! – беззлобно сказал за его спиной Алексеич.
Результаты были хуже. Три выстрела из восьми оказались точными, остальные – так себе.
– В темноте ни один человек не попадет в цель, – сказал Алексеич и развел руками. – Природа! С ней не поспоришь!
Даруев стоял перед ним, досадливо закусив губу. Он не ожидал такого результата.
– А при свете хорошо стреляет, – подсластил пилюлю Алексеич.
– Он стрелял при полной темноте! Без промаха! Без единого промаха! Со стопроцентным результатом! – процедил сквозь зубы Даруев. – И я это видел своими глазами!
Инструктор с сомнением посмотрел на него.
– Это было! – упрямо твердил Даруев. – В девяносто первом году. В этом самом тире. При мне. И он опять будет так стрелять, уже через неделю!
И таким тоном это сказал, что инструктор понял – ему задание.
– Это невозможно, Геннадий Константинович, – произнес инструктор, старательно и четко выговаривая слова.
Он знал, что задание или отменяется сразу, или не отменяется никогда. И чтобы сейчас это невыполнимое задание отозвали, он старался говорить веско и доходчиво. Хотел сказать еще что-то, но не успел, потому что Даруев произнес, будто и не слышал последних слов инструктора:
