Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
— Была… В одной штольне была…
— Видишь! Вот и вся разгадка!
Рахим молчит. Вероятно, он просто такой от природы, а может, все его внимание отвлекает дорога, хотя на ней сейчас еще пустынно.
Мы выезжаем за город и начинаем постепенный подъем вдоль ручья в горы. Горы в этот раз поражают меня своим великолепием: вокруг словно изумруд в жарком пламени — трава и тюльпаны. И еще капельки росы. Даже не верится, что это действительность, — будто кто раскинул под ноги нам беспредельный, искусный и яркий, восточный ковер.
— Красота какая! — говорю я. — Просто дух захватывает, а?..
— Да, — отвечает Рахим. Он начинает оживленно ерзать на сиденье, улыбаться. — Очень красиво!.. Очень!
— Давай нарвем букет?
— Рвите… Только цветы в машине быстро увянут.
— Да?.. Тогда не надо. Потом, когда назад поедем, нарву для памяти.
— Все равно увянут.
— Жаль… Наверное, за эту короткую, прямо сказочную, красоту и нравятся вам здешние края, да?
— Не знаю, — отвечает Рахим.
— А в прошлый раз так мне неприглядно показалось тут: голо, серо… ничего живого…
Рахим долго молчит, потом вдруг неожиданно спрашивает:
— А дерево?
— Какое дерево? Которое мы взрываем?
— Да. Есть все-таки живое…
— Так оно одно на всю округу. Я привык к лесу, тайге…
— Везде разве тайга? У нас в армии один, тоже русский, все хвалился, что у них на краю деревни три березы…
— Ну, может, он встречался там с девушкой, в прятушки мальчишкой играл…
— Не знаю…
— А ты хвалился святым деревом?
— При чем здесь святое?
Рахим говорит это с неприкрытой обидой, мельком, с укоризной, взглянув на меня. И я, вмиг смутившись, торопливо пытаюсь оправдаться:
— Извини, пожалуйста. Я вовсе не думал тебя обидеть! Конечно, я далек от мысли, что ты считаешь его святым…
Но Рахим молчит, сосредоточенно нахмуря лоб, смотрит на дорогу. И тут вдруг я впервые, кажется, начинаю по-настоящему понимать и его, и того воинственного старика с кетменем. Настроение у меня резко портится, и мне уже хочется повернуть назад, уехать, — чтобы не видеть своего доказательства…
Изменить уже ничего нельзя: шурфы пройдены и начинены взрывчаткой. К вечеру в груде камней навсегда исчезнет дерево — то дерево, которое, наверное, много лет было приметой родного места для стариков с кетменями, — живущих и давно ушедших, — и воспоминание о котором не раз, наверное, согревало сердце Рахима на далекой службе. И я, еще вчера, дома, так тщеславно думавший о том, что-де вот где-то в горах, частично и моей волей, рождается новая жизнь, — сегодня чувствовал себя варваром…
Случайный попутчик
За какую-то неделю я уже здорово устал с ними — и физически, и морально. Шли много, по горам, по козьим тропам. На одном участке, километров девяносто, нас подвезли на мотоцикле с коляской. Сидели на нем пятеро, как придется. Мне, правда, предоставили коляску. Но это было еще хуже: я бы не успел даже и ног высвободить, если бы мы загремели в пропасть. Пропасть была глубокая, бездонная: там, внизу, клубился туман и страшно ревела река. Мотоцикл от перегрузки часто заносило в сторону, колесо зависало над бездной, и я привскакивал, покрывался холодным потом. Один раз мы остановились.
— Зачем? — спросил кто-то.
— А пусть Колька белье сменит…
Они были грубы, у них была работа, и они не очень-то считались с моей неприспособленностью к таким условиям. Но я напросился сам, мне хотелось экзотики, трудностей, а теперь уже я и не чаял, как вырваться отсюда.
— Не встретится ли нам сегодня какой-нибудь кишлак? — спрашивал я утрами.
— Зачем?
— Может, будет попутная машина…
— Встретится так встретится, — лаконично отвечали они.
— У меня уже не выдерживают нервы.
— Ничего. Ты же не кисейная барышня. Обвыкай, лови змей вместе с нами…
Но змей я по-прежнему боялся: я просто цепенел, терял над собой контроль, когда встречался со змеиным взглядом. А парни обращались со змеями, как с обыкновенными веревками.
— Ты иди прямо на нее, — учили они. — Иди — и она будет удирать.
Но удирал пока я. А они творили просто чудеса: настигая змею, наступали ей на хвост — она стремительно взвивалась, и они в какой-то миг, изловчившись, хватали ее за шею. Были у них и рогатки, но ими почти не пользовались.
— Рогаткой можно испортить шейный позвонок, и тогда за змею не заплатят ни рубля…
Для змей были специальные мешки, с защелками, как инкассаторские сумки. Кобры ворочались в них, вели себя беспокойно, а гюрзы лежали как деревяшки, как дохлые. Однажды я чуть было не сел на мешок с гюрзой.
— Куда прешь? — рявкнули на меня. — Смотри…
К мешку подносили палку — и гюрза неожиданно и резко била по этой палке. Я едва переводил дух.
Мне было трудно с ними, и я уезжал от них с легким сердцем, с радостью, чего со мной почти не бывало при расставаниях.
— Напрасно ты так быстро ушиваешься, — не то в насмешку, не то всерьез говорили они. — Еще больше половины трудностей впереди. Гордился бы потом…
— Спасибо и на этом. До свидания, — отвечал я.
Встретившийся нам «газик» шел на озеро Искандер-куль, а потом — на Самарканд. Меня это устраивало: от Самарканда можно было добраться куда угодно, а я еще хотел поколесить по Средней Азии — до конца отпуска у меня оставалось без малого три недели.
— Надолго ли мы остановимся на озере? — спросил я в машине.
— Да нет. Посмотрим и покатим дальше, — отвечал длинный сутуловатый парень моих лет. Звали его Владимиром Кондратьевичем, но я представился Колькой, и он в тон сказал: — Володька, Вовка…
— Я приехал технику безопасности на строительных карьерах проверять, — объяснял мне Вовка, — а прорабы просто не знают, куда меня сплавить, лишь бы я не совался в их дела, не мотал им душу.
— Почему же? Пожалуйста, проверяйте, — смущенно посмеивался пухлогубый парень-прораб. — Вы же сами хотели посмотреть озеро. Пожалуйста, проверяйте.
— Да теперь уж что. Теперь я уехал. А то бы накрутил хвоста.
— Пожалуйста.
И прораб, и Володька были простые, обыкновенные парни: так же, как и я, они цеплялись за поручни, замирали, когда машина зависала над обрывом, и так же, как и я, вместе со мной, шарахнулись в стороны, когда возле древней, развалившейся таджикской крепости наткнулись мы на юркую мохнатую фалангу.
— А вообще фаланга не ядовитая, — говорил прораб.
Но сам прикоснуться к ней боялся. Мы смеялись.
— В это лучше верить на слово, — смеялся и он…
Озеро было в горах, странно густое на вид, бирюзовое, окруженное
