Ты для меня?
Прошлое…
Протрезвел, сука!
Мгновенно. В тот же миг, как на нее излился.
«*б твою мать! Что я натворил? Что. Я. Натворил? Это же… Лера! Не какая-нибудь левая телка из клуба, а Лера! Наша Лера! Моя Лера! Что со мной происходит? Что не так? Как я мог? Я что, извращенец? Я ведь всю свою жизнь… младшей сестрой ее считал! Как к сестре относился. Как сестру любил. Как сестру защищал. А полгода назад… словно в башке что-то перемкнуло! И перемкнуло жестко! Я будто помешался на ней. Обезумел. Рехнулся. Как чертов псих. Как чертов извращенец! Впрочем, почему… как?»
Герман остервенело вцепился в собственные волосы, мечтая лишь об одном – живьем содрать с себя скальп. Его сердце надрывалось в груди от разлившегося по венам адреналина. Презирал. Сейчас он себя презирал.
«Как же так? Как я посмел ее тронуть? Что я за урод такой? Она же не в себе была! Только-только мать свою похоронила! Башкой своей совсем не думала! Не ведала, что творит! Но… я-то чем я думал? Впрочем, ясно – чем… Господи, мелкая! Как теперь в глаза твоему отцу смотреть? Как сидеть с ним за одним столом после того, как трахнул его единственную дочку… фактически на похоронах его… жены? Я осквернил ее память! А ведь дядя Костя в Афгане спас жизнь моему отцу. Если бы не он, меня бы здесь не было. Проклятье! Я – конченый ублюдок, воспользовавшийся его дочерью! А если и моя семья обо всем узнает? Глеб не простит мне этого никогда! Лера ему слишком дорога! А мама? Как она отреагирует? Тетя Оля была ее единственной подругой. Они любили друг друга, как родные! Бл*дство! Отец меня убьет! Я не возражаю. Я заслужил. А вот они – нет! Они не должны пострадать из-за меня! Но пострадают. Все пострадают, если узнают. И от многолетней дружбы наших семей не останется… ничего. Ничего. Мелкая, что же мы наделали? Твоя мама… Да тетя Оля в гробу наверняка перевернулась! Мне нет оправдания. Его просто нет!»
Герман еще сильнее стиснул руками свой череп, мечтая размозжить его к чертям собачьим. Он любил ее – эту мелкую козявочку, сколько себя помнил. Разница в возрасте почти в семь лет давала о себе знать. Давыдов не мог воспринимать ее иначе. Да и как? Она всегда казалась ему маленькой. Смешной. Избалованной. И жутко вреднючей. Но справедливости ради стоит заметить: вредничала Лера только в общении с ним. Зато с Глебом они спелись просто на ура. Глядя на эту неразлучную парочку, родители изумлялись и в шутку говорили, что ошиблись. Что сосватали ее не за того сына. Благо, все только шутками о сватовстве и ограничивалось. Ведь родители в один прекрасный момент осознали, что не имеют права так грубо вмешиваться в жизнь своих детей. Что клятва двух друзей, данная ими друг другу по пьяни, силы не имеет. И не может служить веским основанием для подобных целей. Особенно если учесть тот факт, что все они росли вместе и испытывали друг к другу практически родственные чувства.
По крайней мере Герман их испытывал. До недавних пор…
Полгода назад все изменилось. В очередной раз приехав с семьей в гости к Спириным, на месте этой мелкой вредины он внезапно обнаружил девушку.
Юную, дерзкую и столь прекрасную, что защемило за грудиной.
А когда Лера, приветствуя, в его объятия кинулась и крепко прижалась к нему всем телом, Давыдов понял – это долбаный п*здец!
Его в тот момент будто по голове шарахнуло чем-то тяжелым.
И сердце чудом не разорвалось в груди. Ведь то, что он почувствовал к ней, сложно назвать братской любовью. Да и любовью вообще. Это был голод.
Жажда, обусловленная инстинктами. Рефлексами. Или…
«Да проще все! Я – обычный извращенец!»
Вернувшись в Москву, он места себе не находил, все о ней думал.
Пытаясь забыться, менял девок как перчатки. Да тщетно все.
Так или иначе мысли возвращались к ней.
Так или иначе невольно сравнивал.
«До чего же красивая! Одни глаза чего стоят! Они… способны ввести в транс даже самого стойкого мужика! Твою мать! Какой же сногсшибательной красавицей она выросла!»
При мысли, что Лера уже наверняка с парнями встречается (да с тем же Глебом, с которым они проводили вместе все свободное время), желудок неприятным спазмом сжимался. К горлу тошнота подкатывала. А ревность струилась по венам, как отрава. В такие моменты лишь никотин и спасал.
«И секс. Много секса.»
Подвеску он ей спонтанно купил. Прогуливаясь с очередной пассией, увидел изделие на витрине ювелирного магазина и застыл как громом пораженный.
«Ее глаза! Точь-в-точь как ее глаза!»
И повод приличный нашелся – вспомнил о грядущем совершеннолетии мелкой. Невероятный облом ожидал сопровождающую его девушку, когда та сообразила, что подарок не для нее. Но ему было все равно до чужих эмоций. Лишь она нутро тревожила. Лишь Лера.
А теперь?
Теперь он ее тело осквернил. Собой. И своей спермой.
Герман готов был башкой о стену биться, лишь бы назад все вернуть.
Отмотать. Исправить. Но понимал, что это невозможно. И тогда такая ярость в нем взыграла, что затрясло всего. Со всей дури кулаком о стену саданул, не заботясь, что его могут услышать. Да и как услышат? Дом такой огромный!
— Герман? — испуганно пискнула Лера, наблюдая за ним своими глазищами.
«Бл*дь!»
— Я же просил тебя уйти! — отозвался чужим, незнакомым голосом.
— Да! Но я…
— Предупреждал же! — стиснув руки в кулаки, двинулся в ее сторону. — Говорил, что пьяный еще! Говорил, что не контролирую себя! Чего ты добилась? Чего?
— Твоей стала!
«Ох ты ж… весомый аргумент! Дыши!»
— Ты хоть осознаешь, что произошло? Что мы натворили?
Она свернулась калачиком под его грозным взглядом.
— Прос…
— Как мне смотреть в глаза твоему отцу? Родителям? Глебу?
— Никто не узнает! — возразила она пылко. — Мы никому не скажем!
