Ты для меня?
— Проклятье! — перебил резко. — Ты такая красивая! Сейчас я вижу в тебе то… что не должен видеть! Это алкоголь и стресс. Понимаешь?
— Я уже взрослая девочка, Герман! Я все понимаю! И… не возражаю.
«Господи! Неужели я произнесла это вслух?»
Сердце чуть из груди не выскочило.
Перед глазами резко поплыло от нехватки кислорода.
В ответ он стиснул ее. Яростно. Больно.
До хруста костей. До жалобного стона.
— Но ты должна возражать! — его голос погрубел, стал низким и хриплым.
— Только не тебе! — прошелестела в ответ.
Он отчаянно зарычал, заставляя Леру трепетать.
А после прокаркал будто через силу:
— Уходи! Будь умницей, уходи!
— Нет!
— Ступай, мелкая! — Давыдов уже предостерегающе шипел. — Я не контролирую себя! Неужели не видишь? Бл*дь! Да я же лапаю тебя! Тебя! Девчонку, к которой всю свою жизнь относился, как к своей младшей сестре! И… кайфую от этого, как последний стервятник!
— Не гони меня! Пожалуйста! Ты… ты очень нужен мне сейчас!
— Твою мать! — злобно рыкнул Герман, утопая носом в ее густой шевелюре. — Это все неправильно. Неправильно. Мы оба не в себе! Но… как же вкусно ты пахнешь!
Собрав волю в кулак, Лера развернулась к нему лицом.
— Почему? — голос насквозь пропитался обидой, нижняя губа задрожала. — Почему неправильно? Я ведь тебя так сильно…
— Лучше молчи! — прервал ее на полуслове. — Молчи!
Нежно провел ладонью по ее спутанным волосам.
Зацепился за них пальцами. Небольно сжал в кулаке.
— Мне нравятся твои волосы, — заметил как бы невзначай. — Естественные. Красивые. Живые. Никогда не крась их без надобности. И не обрезай.
— Ну… ладно.
— Обещаешь?
— Обещаю!
Пауза. Тяжелый вздох. Затем вкрадчивый шепот:
— Лера?
Ее ресницы затрепетали.
— Что? — ответила робко.
— Посмотри мне в глаза и скажи честно: чего ты добиваешься?
Она твердо выдержала его взгляд, хотя от страха была на грани обморока.
— Я хочу… — нервно облизала губы и выпалила на выдохе, — стать твоей!
— Ох ты ж!
Чертыхнувшись, Герман резко отстранился.
Как от прокаженной шарахнулся.
Что тут сказать? Не такой реакции она ожидала.
Но не беда. Отступать без боя все равно не собиралась.
Упрямо вздернула подбородок и дерзко обронила:
— Что тебя останавливает?
— Ты прекрасно понимаешь что!
— Я выросла, Герман! Я выросла!
Он положил руки ей на плечи и проникновенно заглянул в глаза:
— Тело выросло! Т-е-л-о! А разумом ты по-прежнему…
— Я совершеннолетняя!
— Всего несколько часов!
— Тем не менее это свершившийся факт!
Прожигая ее лихорадочным взглядом, Давыдов сдавленно прохрипел:
— Ты должна уйти!
— Нет! Я должна сделать кое-что… совсем другое!
«Иначе умру. Сойду с ума. Потеряюсь во тьме. В пустоте. От отчаяния. От боли. От страха. От бесконечной агонии… спаси меня! Спаси!»
Ее рассудок помутился. Пульс взревел, оглушая.
Мысленно послав все к черту, Лера перестала себя контролировать.
Полностью отдалась во власть своих чувств к нему. Диких. Необузданных.
Нервно сглотнув, она бросилась Герману на шею. Прижалась к его обнаженному торсу что было сил. А затем, пользуясь секундной заминкой Давыдова, решительно поцеловала его. Прямо в губы. В жесткие и одновременно мягкие губы. Герман оцепенел, каменея всем телом. Он замер, будто пребывая в трансе. И не дышал вовсе. Но сердце в его груди грохотало так дико и громко, что Лера чувствовала его, как свое собственное. Но время шло. Секунда. Другая. Третья. Девушка начала паниковать, не ощущая от него никакой отдачи. Однако вскоре все изменилось. Герман сломался. Сдался. Выдержка ему отказала. Сокрушенно застонав, он наконец-то ответил на ее поцелуй.
И сделал это так горячо и страстно, что у нее конечности превратились в желе, а в груди вспыхнул пожар. Перехватив инициативу, Давыдов притянул Леру еще ближе. А после заставил оседлать его и жарко стиснул в своих объятиях. Его руки жадно блуждали по ее телу, повторяя все его изгибы.
Сжимая. Изучая. Оставляя на ней невидимую метку.
Печать принадлежности. Только ему. Лишь ему одному.
— Что же ты творишь со мной? — хрипел он в перерывах между их безумными поцелуями. И не менее жадными прикосновениями. — Сумасшедшая!
— Я – твоя сумасшедшая! — вторила она ему, растворяясь в ощущениях. — Твоя!
Ее слова подействовали на него отрезвляюще. В его темных глазах мелькнуло недоумение. И растерянность. Казалось, вот-вот он окончательно придет в себя и… и оттолкнет ее. И от этой мысли Лера просто ополоумела.
Удерживая на себе его все еще искрящийся голодным безумием взгляд (и совершенно забыв про стыд), она торопливо стянула с себя сорочку.
Оставшись в одних только трусах, девушка трясущимися руками обхватила его лицо и вновь склонилась к губам:
— Это сильнее меня, Герман! Это… сильнее меня!
— Черт подери, мелкая! — утробно зарычал Давыдов. — Черт подери!
И от одного лишь этого звука – примитивного, животного – ее разгоряченная кожа покрылась крупными мурашками. В этот раз он сам обрушился на нее.
С такой жадностью, с таким остервенением, что Лера невольно… потерялась.
В пространстве. Во времени. В реальности происходящего. Остался лишь он – центр ее вселенной. Остальное – как в тумане. Она уже ничего не соображала, чувствуя на себе его руки. Его губы. Его ласки.
В перерывах между поцелуями Герман нашептывал ей на ухо такое, от чего краска приливала к лицу, ошпаривая щеки, точно всполохами пламени.
Такое, от чего все тело полыхало огнем. В такие моменты ей казалось, будто она сгорает заживо. Более-менее Лера пришла в себя, лишь когда внутренности от страха узлом скрутило – Герман порывисто подмял ее под себя. К тому моменту они были уже полностью обнажены.
