Ты для меня?
— У тебя уже было? — уточнил он вкрадчиво. — Хоть раз?
Лера отрицательно покачала головой, испытывая неловкость.
— Ты первый, Герман. Ты… единственный.
Замерев на секунду, Давыдов набросился на нее с еще большей одержимостью. Теперь он ласкал ее откровеннее. Пошло. Самозабвенно. Заставляя извиваться под ним, метаться на кровати, стискивать в кулаках простыни и судорожно всхлипывать, повторяя его имя.
При этом она забывала свое собственное. Но в какой-то момент услышала:
— Расслабься, мелкая! — прошептал он. — Тише. Тише. Не сжимайся, не нужно. Посмотри на меня! Все хорошо?
— Угу!
— Доверься мне! — вкрадчивый шепот. — Просто доверься!
— Ла… ладно! — выпалила она, немного заикаясь.
И было из-за чего. В тот самый момент Герман направил себя в нее.
Пробормотав «красавица моя», аккуратно скользнул внутрь.
Только тогда Лера и поняла (причем с предельной ясностью), что натворила. И чего добилась. Ведь к подобной боли она оказалась совсем не готова…
***
Вскрикнув, Лера крепко-крепко зажмурилась.
Дышала глубоко и рвано. Ее губы пересохли. Сильно.
Казалось, одно неверное движение зубами, и кожа лопнет.
«Страшно! Господи, как же страшно!»
Пытаясь справиться с режущей болью, пульсирующей глубоко внутри и простреливающей прямо в поясницу, она вогнала ногти в его спину. А зубами вцепилась в плечо Германа, стараясь задушить на корню рвущийся наружу крик. И удержаться от слез.
Надежно зафиксировав ее своим телом, Давыдов заскрежетал зубами:
— Тугая! Ты слишком тугая!
— М-м-м?
— Сука!
— Что?
— Прости, моя хорошая! Но… похоже, будет больно.
Ругнувшись еще разок, Герман продвинулся глубже.
Буквально чуточку. Вновь не до конца. Но напористее и увереннее.
И мир перестал существовать…
Оказывается, до этого и не боль была вовсе!
Слезы ручьем хлынули из глаз. От охватившей ее агонии, пронзительной и опоясывающей, Лера взвыла. Терпеть она уже не могла.
Сработал запоздалый инстинкт самосохранения. Больше девушка не притягивала Германа к себе. Нет. Напротив. Уперлась дрожащими ладонями в его грудь (тяжело вздымающуюся, покрывшуюся крупной испариной) и попыталась столкнуть с себя. Давыдов замер. Но и ее к кровати намертво пригвоздил, мешая сдвинуться даже на миллиметр.
— Нельзя назад, мелкая! — пояснил ей непреклонно. — Уже нет!
Пытаясь успокоить Леру, он принялся осыпать горячими порывистыми поцелуями ее пылающее лицо. Щеки. Шею. И увеличившиеся от ужаса глаза. Он нежно шептал, всячески отвлекая ее и помогая расслабиться:
— Т-с-с-с! Девочка моя, как же меня от тебя кроет! Какая же ты сладкая!
— Герман, я… я люблю теб… А-А-А-А!
Не дав опомниться, Давыдов завершил начатое одним решительным толчком до упора и заглушил ее пронзительный визг собственным ртом.
Ее ногти почти до крови впились в его кожу. Не с целью причинить боль. Нет. Рефлекторно. Свои действия Лера осознавала крайне плохо.
И уж совершенно точно не контролировала. Однако этот порыв заставил Германа остановиться и следить за сменой эмоций на ее лице, жадно вглядываясь в каждую черточку. Дать возможность испить глоток спасительного воздуха. Когда их взгляды схлестнулись, Лера вздрогнула от того, что увидела в его глазах. От шквала эмоций, бушующих в его черных омутах. И чувств. Обнаженных. Бесконтрольных.
Герман не шевелился. Тяжело дышал, придавливая ее к матрасу собственным телом. Однако, опасаясь раздавить, большую часть своего веса удерживал на локтях.
— Лера! Моя Лера! — жаркий шепот на ухо. — Ты – дерзкая малявка… при одном взгляде на которую у меня мутнеет рассудок!
От его слов мурашки расползались по коже, собирались внизу живота в тугой трепетный комок. Они распадались и собирались вновь. Девушка дрожала, но уже не от боли. Ее лихорадило от первого в жизни вожделения.
«Он мой! Мой! Только мой!»
Со лба Германа прямо ей на нос упала капелька пота. Тогда-то до ее воспаленного сознания и дошло, что все это время он сдерживался. Сдерживается. И делает это из последних сил, ведь трясет его не меньше.
«Почему тогда он не двигается? Хочет же! Явно хочет!»
Словно прочитав ее мысли, Давыдов пробормотал:
— Как ты, мелкая? — хрипло, надрывно, внимательно вглядываясь в ее лицо. — Сильно болит? Мне прекратить?
Она честно старалась прислушаться к собственным ощущениям. Но в итоге просто неопределенно пожала плечами. На самом деле она не понимала.
Тело горит. Мозг плавится. Внутри открытая рана.
А ноги… Лера с такой силой его талию своими бедрами стиснула, что конечности одеревенели. Девушка их попросту не чувствовала!
Герман до ужаса медленно покинул ее тело. Секундное облегчение вновь сменилось напряжением – так же нарочито медленно он вернулся.
Растягивая под себя ее плоть. Позволяя привыкнуть к инородному предмету внутри собственного тела. Он не спешил, за что Лера была ему безмерно благодарна. Но сипло постанывал, стискивая зубы всякий раз, когда доставал своей головкой практически до матки..
Леру будто электрическим током пронизывало в такие моменты. И от этого в букете неприятных ощущений появлялись новые нотки. Доселе незнакомые.
Нет, боль не прошла. Но… она трансформировалась. Стала более-менее приятной. Внутри все так же щипало, саднило и пульсировало. Только одновременно и горячо становилось от… трения. В какой-то момент, не выдержав, Лера тихонько застонала. Давыдов плотоядно оскалился:
— Да, моя девочка! Да, вот так! Да, черт возьми!
В тут же секунду он заткнул ее рот своими губами и начал действовать более уверенно. Самозабвенно. Она чуть поморщилась.
«Боль вперемешку с удовольствием? Безумие!»
Пусть так. Но ради Германа Лера готова была терпеть.
