Уборщица
Через несколько дней забрали из больницы маленького Андрюшу. Жизнь семьи Гороховых потекла по-новому. В заботах не оставалось времени для грусти.
Тихое спокойствие Нади скрывало страдание и чувство вины. Иногда она плакала ночами. Жалела себя и свою мать.
Прошло много дней, прежде чем Надя решилась пойти к себе домой. Но однажды всё-таки, повернула ключ в замке. С порога – запах сырости и испорченной пищи. Везде погром.
Надя остановилась посреди комнаты и огляделась. На полу возле ящика разбросаны газеты, журналы, фотографии. Надя нагнулась и подобрала одну. Грязная карточка, на ней – мама. Красивая. Улыбается.
Надя присела на край грязного табурета и закрыла лицо руками. Сколько так просидела, неизвестно. Только когда уходила из квартиры, в голове созрело важное решение.
Всю следующую неделю с утра и до позднего вечера Надя драила, мыла, стирала, выносила мусор. Днём оставляла Андрюшку у Татьяны Кирилловны, иногда забегала, справиться о нём. Вечером приходила очередь Зои Семёновны.
Иногда приходил Володька, ремонтировал испорченную мебель, электропроводку. Он чувствовал перемену, но молчал. Как-то вечером он стоял на табурете в зале и прилаживал новую люстру. Надя остановилась в дверном проёме. Немного постояла, а потом сказала:
– Я хочу развестись.
Он медленно обернулся. Соскочил с табурета.
– А как же Андрюшка? – спросил он.
– Будет со мной.
Володька присел. По правде, он сам частенько задумывался об этом, но предлагать такое не решался. Известно, почему. Ему давно хотелось освободиться. Он был не против заботиться, но лучше помогать на расстоянии. Он устал, хотел независимости. Лямка, которую он тянул, порядком уже надоела. Предложение Нади прозвучало как раз кстати. Почему бы не развестись, если она сама предлагает. Живут в одном дворе, от Андрюшки он не отказывается, будет помогать.
– Хорошо, – сказал Володька и снова встал на табурет.
На том и порешили.
Конечно, важно и то, что скажет Зоя Семёновна, но решение Нади было твёрдым. Любви, такой, как полагается, у них с Володькой никогда не было. Свекровь поймёт.
В середине октября Надя собрала свои и Андрюшкины вещи. Зоя Семёновна всплакнула. Сели на кухне друг против друга.
– Ты, Надюша, приходи к нам, когда захочешь. Мало ли чего понадобится, или просто поговорить, – утирая слезу, сказала женщина.
– Обязательно буду приходить. – Надя положила руку на широкую ладонь свекрови. – Роднее вас, у меня никого нет.
– Ты знаешь – ты мне как дочь. Конечно, если бы всё было по-другому, я бы не разрешила вам расходиться. Но складывать то, что не складывается, неблагодарное дело. У вас ещё столько впереди. Я одного желаю больше всего на свете – чтобы ты была счастлива, чтобы Володька был счастлив. Что поделаешь, ну не получилось. Значит, не судьба.
– Спасибо вам за всё, – сказала Надя.
В кухню вошёл Володя, увидел слёзы матери.
– Вы, как вроде навсегда расстаётесь. Живём ведь напротив, не забыли?
– Ох, сынок, одно дело жить рядом, а другое, как раньше, – вздохнула Зоя Семёновна и встала. Она обняла Надю, громко чмокнула её в щёку и уже повеселее сказала:
– Ну, с Богом.
Все, кто сидели в этот день на лавке, наблюдали, как Надя с ребёнком на руках и Володька с сумками прошли через двор и скрылись во втором подъезде.
– Кажись, опять переселяются, – сказала тётя Маша.
– Точно, – подтвердил Фёдорович.
– Наверное, с Зойкой поцапались, – предположила Людмила.
– Напрасно вы так рассуждаете, квартира-то теперь свободна. Нужно занимать. Дело молодое, – вступился Фёдорович.
– Всё-то вы знаете, – огрызнулась Людмила, она каждый раз пыталась переспорить его. – А я вам гарантирую, неспроста это. Вечно у них что-то происходит. Ну и семейка.
– Что да, то да, – подтвердила тётя Маша. – Это ты точно подметила.
Тихо жила Надя в своём новом доме. Заботилась о малыше. Хлопотала по хозяйству. Не забывала навещать свекровь. А иногда Зоя Семёновна заглядывала в гости. В общем, немногое изменилось, отношения прежние. Володька часто заходил, погулять с сыном да починить, если что сломалось.
Новый дом и, кажется, снова – новая жизнь
