Марк Хелприн - Солдат великой войны
– Кто это такой? – спросил Алессандро у Лодовико.
– Разве ты не слышал его речи?
– Нет, и бани тоже не было. Он говорил правду?
– Он убил полковника, который начал стрелять по своим солдатам. Его должны расстрелять первого января. Обычно происходит это на следующий день после суда, но ему дали время, чтобы он обо всем подумал.
– Его не сломили.
– Пока нет.
– Как насчет бани?
– Сегодня вечером. И стрижка.
– Я не хочу стричься.
– Не повезло. Подозреваю, что они продают волосы. На матрацы.
– Мерзость какая.
– Да нет. Может, на этом матрасе будет спать ребенок. Мне идея нравится.
* * *Цирюльники прибыли во второй половине дня. Невысокие толстяки, почти все лысые, они балансировали на ящиках из-под патронов и быстренько убирали шевелюру с голов солдат, ожидавших в длинных очередях.
Заключенных выводили из камер группами по пятьдесят человек по сложной схеме, привязанной к этажам и тюремным блокам. Их собирали в большом зале, где цирюльники уже стояли на ящиках с электрическими машинками в руках, провода змеились по полу и исчезали в дыре, пробитой в одной из стен.
Потом группами по пять заключенных вели в душевую с полом из терраццо[64], где обычные солдаты окатывали их ведрами мыльной водой, а потом поливали из шлангов для мойки скота, позаимствованных на скотобойне. Смывали с них мыло и сталкивали в мелкий бассейн с горячей водой, где им разрешалось пробыть несколько минут. После бассейна вели по длинным коридорам, и они обсыхали на ветру. В конце последнего коридора они получали свою влажную, только что выстиранную форму. Все это они называли стиральной машиной.
Алессандро и Лодовико оказались в конце своих очередей так же, как один незнакомый солдат, Фабио и Гварилья. Всех торопили, и хотя разговаривать им не разрешали, они пренебрегали запретом.
Они не узнали имя этого солдата и никогда больше его не видели. Ему оставалось два дня до расстрела, и отчаяние сделало его ужасно разговорчивым. В мирной жизни он, вероятно, был физиком.
– Дерьмо! – воскликнул он. – Черт! Я не могу умереть. Не могу. Я должен выжить. Для разработки моей теории нужно сорок лет. Господи, я не могу умереть.
– Какой теории? – спросил Фабио.
– Гравитации, – ответил тот. – Я раскусил гравитацию. Я знаю, что такое гравитация и магнетизм, а меня собираются убить до того, как я разработаю теорию. Меня не слушают. Я пытался все объяснить, но они не слушают. Никакой силы притяжения нет. Это толчок всепроникающей силы, но сила всегда движется по прямой и отбрасывает тень, потому что не может обойти массу. Она проходит сквозь нее и поглощается. С другой стороны, второй объект ускоряется, двигаясь к первому, из-за недостатка давления между ними, поскольку гравитационные лучи, уравновешивающие его, ослабевают или просто отсекаются возникшей на их пути массой. Идеальное излучающее тело – идеальный поглотитель гравитационной силы, поэтому все притягивается к нему и ничего не отдаляется, через него не проходит ничего такого, что может уменьшить эффект притяжения на противоположной стороне. Изменения гравитации – всего лишь функция возникшей массы. Масса – это функция молекулярного сопротивления гравитации, и значение тут имеет не общепринятый детерминант массы, а скорее протяженность и сила атомарных и молекулярных связей. Магнетизм – это устранение гравитационной силы из зазора между двумя телами, поэтому они сталкиваются как в вакууме. Электрическая энергия – высвобождение напряжения от нарушения этого состояния, преобразуемое по желанию в ее возобновление. По вселенной летают не частицы и волны, а некий эфир, и что получаем экспериментально, так это открытие и закрытие ворот. Свет существует при открытых воротах. Поэтому он не воздействует на себя, его скорость постоянна независимо от относительной скорости исходной точки, поэтому два луча, направленные лоб в лоб, не уничтожают друг друга. Господи, я могу все это свести. Я придумал сотню экспериментов для доказательства. Я вижу уравнение, связывающее свет, магнетизм, электричество и гравитацию, и эта теория с легкостью объясняет инерцию. Для экспериментов мне потребуется вся жизнь, но я смог бы вывести это уравнение.
Он повернулся к цирюльнику.
– Вы должны им это сказать. Пожалуйста. Вы должны им сказать. Ради Бога, скажите им, что я могу связать ньютоновскую механику с теорией относительности. Скажите им, что здесь у них физик. За час я смогу все объяснить. Позовите офицера. Скажите офицеру.
Цирюльник понятия не имел, о чем толкует этот физик.
– Если подумаешь как следует, – ответил он, – то поймешь, что все это уже пришло в голову и кому-то еще. Не волнуйся. – Он нажал кнопку включения, электричество побежало по проводу, чтобы влиться в магниты, которые вращали ось и через систему шестерней передавали движение на лезвия, срезавшие волосы с головы физика, готовя его к казни. В моторчике вспыхнула синяя искра, запахло озоном.
Цирюльники брили наголо, иногда задевали кожу, и тогда текла кровь. Они только начали, но стояли уже по щиколотку в волосах, а жужжание машинок напоминало какой-то улей механических пчел.
– Уже темнеет, а они устали, – сказал Алессандро Гварилье. – В конце концов их привезли сюда после рабочего дня.
– Надеюсь, мои дети никогда не узнают, что перед расстрелом мне обрили голову.
– Если и узнают, они будут еще больше тебя любить.
– Я так скучаю по ним. Они не вспомнят меня.
– Обязательно вспомнят.
– Нет, – покачал головой Гварилья. – Воспоминания растают. Они еще слишком маленькие.
Алессандро, Лодовико, Фабио и Гварилья встали перед ящиками из-под патронов. И пока цирюльники брили им головы, их волосы падали вниз, смешиваясь с волосами других солдат, которые чуть раньше подверглись той же процедуре. Потом они двинулись дальше и разделись, у каждого из маленьких порезов текла кровь.
– Как нам вернут нашу форму? – поинтересовался Фабио.
– Никогда не был в примерочной? – спросил Алессандро.
Лодовико объяснил, что тут есть солдат, который с первого взгляда определяет твой размер и лезет в один из трех коробов.
– Бросает форму тебе. Не смотрит на нее, не смотрит на тебя, потому что, бросая форму, он уже определяет размер следующего.
– Заткнись, – бросил охранник, стоявший у стены.
– Такая примерка… – начал Фабио.
– Заткнись, – бесстрастно повторил охранник.
– …едва ли подойдет королю Испании.
В душевой пахло плесенью и солью, ярко горела единственная лампочка, отбрасывая на стены четкие тени нити накаливания. Белые тела солдат контрастировали с загорелыми лицами, шеями, предплечьями. С обритыми головами и капающей на плечи кровью они казались животными, которых ведут на убой. Алессандро не мог смотреть на култышку Гварильи, закругленную, в свежей рубцовой ткани, еще воспаленную.
Из шлангов по солдатам ударили струи ледяной морской воды. Гварилья повалился на пол, Алессандро упал на колени. От ударов струй захватывало дух, на голове вскрылись порезы и потекла кровь, Гварилья пытался подняться, но струи не дали.
– Морская вода! – воскликнул кто-то. Холодная как лед, она обжигала. Два солдата вылили на них ведра с такой же холодной мыльной водой. Они словно попали в сильный прибой. И тут же на них снова обрушились струи бьющей под давлением морской воды.
– Господи! – воскликнул Фабио, и потому, что в его голосе слышалось возмущение, один из солдат направил струю ему в челюсть. Фабио отбросило на стену. Когда помывка закончилась, он держался на ногах так же неуверенно, как Гварилья.
Пошатываясь, они побрели по коридору, спустились на несколько ступенек, и их буквально столкнули в бассейн с теплой водой.
– Что это? – спросил Алессандро.
– Плавательный бассейн, – ответил Лодовико.
– Он слишком мелкий.
Они так и не поняли, что это такое, просто сидели в воде и слушали завывания ветра, доносящиеся с моря.
– Это ванна с воздушным поддувом, – наконец изрек Фабио, держась рукой за челюсть. После этого несколько минут все молчали.
– Алессандро, у тебя ведь есть деньги, так? – спросил Гварилья.
– У меня нет. Но мой отец человек обеспеченный.
– Так говорят все богатенькие сынки, – пробормотал Лодовико.
– По сравнению со мной ты богач, – продолжал Гварилья.
Лодовико напоминал пойнтера в птичьем заповеднике, потому что для него богатство однозначно означало только зло.
– Если выберешься отсюда, позаботишься о моих детях? – попросил Гварилья. – Помоги им… их матери будет очень тяжело.
– Я не выберусь отсюда, Гварилья…
– Ты напишешь письмо?
Лучане хватало проблем. Больной отец требовал постоянного ухода. Алессандро не знал состояния финансов семьи Джулиани, не считая того, что сад продан ради приобретения участка земли около Виллы Боргезе. Он не знал, сколько стоит эта земля, могут ли они платить за нее налоги. Если Рафи ранили или убили, Лучане потребовались бы все деньги, которые она смогла бы наскрести. И однако Гварилья был шорником, и у него оставалось двое маленьких детей. Их невинность красотой превосходила все, что Алессандро видел с начала войны.
