Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
– «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Рейх», «Мертвая голова», – задумчиво и грустно сказал хирург.
Берестов кивнул. Он слышал уже эти названия.
– Впрочем, рассчитано психологически верно, страху на нас хотят нагнать, – тут Быстров усмехнулся и спросил не без ехидцы: – И кого они думают напугать? Мы и сами с усами, кого угодно напугать можем. Вы ведь практически командовали полком «Мертвые головы»? Почти пять тысяч немецких мертвых голов – вполне себе полк, а?
Начштаба усмехнулся, такая мысль ему в голову не приходила, а ведь и впрямь – прав начмедсанбата. Кивнул с важностью, напустив на себя напыщенный вид, подыграл.
А Рыбоглаз, как всегда, спросил вдруг поперек темы и не о том:
– Вы прекратили очень мощно пользоваться одеколоном. Кончились запасы?
Начштаба отрицательно помотал головой. Одеколон у него еще был. Но почему-то в воздухе перестало пахнуть мертвечиной. Другие запахи пришли, приятные, их перебивать не хотелось. И пояснять это тоже не было охоты. Впрочем, похоже, лекарь и сам все отлично понимал, потому как улыбнулся и кивнул. И опять спросил сразу о другом:
– Там немецкого летчика привезли пленного, вроде раненого в живот. Вы в курсе?
Естественно, капитан был в курсе, сам же распорядился чтобы к немцу приставили караул из двух сообразительных ребят, хотя прибыл фриц под конвоем – опекали его два бойца самой азиатской внешности. Но все же решил капитан перестраховаться, тем более что, на взгляд Берестова, выглядел немец совсем не так, как выглядели обычно осунувшиеся раненые с дырой в животе, больно румяный был. Оказался прав. Летчик этот пленный просто обосрался. Не ранен. Вообще. Однако награды имел, потому остался на подозрении и стеречь засранца Берестов велел в оба глаза. Что и доложил начальству.
Тот кивнул. Размялся немного и заметил:
– Вот и отлично. Я уже думал намываться. А спасать эту сволочь очень не хотелось. Тогда отправьте его ко всем чертям, как раз старшина поедет на склады в Прохоровку за перевязочным материалом, пусть захватит и засранца с конвоем. Нечего им тут отираться, может что полезное сможет рассказать!
Берестов кивнул, тут же послал Волкова все обустроить. Услышал, как горластый старшина окликнул конвойного:
– Эй, кардаш! Махмед Махматый! Ну да, ты, елдаш, что головой вертишь, давайте с гансом к машине! Да постелите ему что, чтоб он кузов не запачкал!
– Вы своего старшину приструните. Не дело, что он так говорит. Знаете, неприятности могут быть, оскорбление нацменов и нарушение интернационализма. Что скажете о том, что там творится? – кивнул начмедсанбата в сторону грохочущего горизонта, где громадной линзой лежала шапка дыма.
Берестов хмуро кивнул. Старшина Волков всегда выкапывал всякие словечки, которые очень быстро входили в лексикон тогда – взвода, теперь вот – и медсанбата. И у начштаба было странное подозрение, что сначала Волков стал называть финнов лахтарями, а немцев – Гансами, а уж потом так стали писать корреспонденты газет. С другой стороны, начальник ни слова не сказал о том, что порядок теперь в МСБ образцовый, и того же фрица-летчика сразу осмотрели на сортировке и начальство тут же предупредили, что прибыл такой субъект, и диагноз правильный установили. Наладилась работа! Не зря старались и корячились! А вопрос о перспективах… Тут капитан ненадолго задумался и постарался как можно внятнее сообщить, что многого он, естественно, не знает, но, судя по всему, немцы уже выдыхаются. Вперед к Прохоровке вылезли хамы из «Лейбштандарта», а их соседи справа и слева отстали, потому, по грохоту судя, – сегодня и «Райх» и «Мертвая голова» пытаются наверстать упущенное и лезут по флангам к Прохоровке. Но резервов наших тут понагнали столько, что вряд ли что у СС выйдет. И по шуму – вроде бы наши наступление сами начали.
– Хотите сказать, что немцы сейчас пытаются проломить лбом стену, за которой их ждут с топором? – спросил Быстров, вспомнив услышанное несколько дней назад от одного из знакомых офицеров.
– Вдоде тохо, – согласился начштаба. Он теперь старался наладить связь со всеми соседями и быть в курсе событий. Тот зеленый старлей, попавший не на свою по знаниям и опыту должность, не озаботился налаживанием локтевой связи, отчасти и потому погибли медсанбаты, что понятия никто не имел, что делается вокруг. Сейчас Берестов сделал выводы. То, что у гитлеровцев уже ни черта не выйдет, он был уверен. Точно так же прекрасно понимал, что прорваться в ходе такого громадного сражения к МСБ может что угодно, а прикрыть задницу нечем. Даже сраный броневик может устроить тут такой чардаш с приплясом, что подумать страшно. И желание иметь пушку становилось все ощутимее.
Раненых пока поступало мало, только случайные жертвы двух аварий на дорогах да залетевших сгоряча мессеров – механизированное гвардейское соединение стояло в ближнем тылу, в резерве. Потом сообщили, что танковый полк бросили на ликвидацию вклинения, ведет бой, пошли потери. Это означало, что надо немедленно проложить маршрут до полкового медпункта, который развернут на новом месте. Послали туда санлетучку с опытным водителем. Тревожно стало – значит, пробили фрицы оборону. Правда, был этот танковый полк несуразным – всего четыре роты, меньше сорока танков, треть – легкие черепашки Т–70. Там сам полк едва больше батальона. Значит, не все так страшно. Оставалось надеяться на лучшее. В палатке не сиделось. Вышел проверить – все ли в порядке. Незнакомый звук услышал издалека, удивился, увидев запыленную железную коробочку бронеавтомобиля БА–20. Многие считали эту технику настоящим грозным броневиком, а на деле это был все же автомобиль с весьма легкой обшивкой, которая даже пулю не держала. Из тесной жаркой духоты щеголевато выскочил подтянутый младший лейтенант, спросил что-то у бдительного санитара, дежурившего на въезде. Тот, не чинясь, показал рукой на Берестова. Прибывший
