Митри Кибек - Герои без вести не пропадают
В голосе Тадеуша звучала искренняя мольба. Его глаза, красные от бессонных ночей, а может, и от слез, смотрели на Соколова со страхом и с надеждой.
— Что за разговор! Разве мы здесь не затем; чтобы помочь полякам? Постараемся выручить и вашу сестру, — пообещал Соколов.
Глава седьмая
Ожесточенное сражение, которое происходило вчера на Воле, оставило страшные следы. Многие дома были разрушены до основания, другие догорали, распространяя, запах гари. Трупы защитников Варшавы никто не убирал. Они валялись повсюду — на тротуарах и на мостовой, в подъездах домов и на лестницах. Каратели не только убивали, но и грабили. Карманы у мужчин были вывернуты, у женщин содрана кожа на пальцах, разорваны мочки ушей. Трупы женщин и даже девочек, лежавшие во дворах или в подъездах домов, сохранили явные следы насилия.
До площади перед Кузницей партизаны дошли благополучно. Но тут пришлось остановиться. Группа эсэсовцев, угрожая автоматами, выгоняла на улицу жителей многоэтажного дома. В центре площади другая группа фашистов выстраивала поляков по пятьдесят человек в каждом ряду. Всего набралось двадцать рядов, но эсэсовцы пригоняли еще и еще, били людей прикладами, впихивали их в строй. В основном тут были пожилые мужчины, дети и женщины. Распоряжался здесь штурмбанфюрер СС с черной повязкой на глазу, похожий на атамана пиратов, как их изображают в приключенческих фильмах.
Люди, должно быть, догадывались, зачем их согнали сюда: все стояли молча, опустив головы. Когда количество рядов дошло до пятидесяти, одноглазый штурмбанфюрер приказал эсэсманам прекратить доставку людей.
— Изъять ценности! — крикнул он.
Солдаты пошли по рядам. Они заставляли людей выворачивать карманы, раскрывать сумки, снимать часы, браслеты, кольца и серьги и все это клали в каски. Закончив, они подошли к штурмбанфюреру и высыпали изъятые драгоценности из касок в специальный ящик. Вся эта процедура длилась не больше двадцати минут. После этого на людей наставили два станковых пулемета, а каждый эсэсман взял наизготовку автомат.
Теперь уже никто не сомневался, какая трагедия начнется сейчас на площади перед Кузницей. Тогда вперед вышел пожилой ксендз в черной сутане.
— Господин начальник, что вы хотите делать? — спросил он по-немецки.
— В Варшаве началась революция. Фюрер велел уничтожить всех революционеров. Я исполняю его волю, — ответил штурмбанфюрер.
— Здесь нет революционеров. Все они мои прихожане я их хорошо знаю. Отпустите невинных людей!
— Убирайся вон! — заорал штурмбанфюрер. — Мне не когда выслушивать старческие бредни!
Но ксендз не ушел, а опустился на колени и начал умолять не то бога, не то главаря эсэсовской банды спасти людей. Фашисту это не понравилось. Он выхватил пистолет, прицелился прямо в лицо ксендза и выстрелил. Но, очевидно, рана была не смертельной, ибо старик медленно поднялся на ноги, обернулся к своим прихожанам, воздел руки к небу и запел молитву. Люди, оцепеневшие от ужаса, вдруг зашевелились, закрестились и подхватили молитву.
— Огонь! — махнул рукой штурмбанфюрер. Затрещали пулеметы и автоматы. Люди падали на землю ряд за рядом. К молитвенному хору присоединились стоны раненых, плач и стенания женщин, душераздирающие крики детей, угрозы и проклятия палачам. Но это длилось недолго. Фашисты пошли по рядам и тех, кто еще шевелился или стонал, убивали выстрелом в голову. Скоро стоны прекратились.
— Следующую партию! — крикнул одноглазый фашист, и эсэсовцы побежали за очередными жертвами.
— Пойдем! — дернул Соколов за рукав Конрада, заметив, как он медленно поднимает автомат и целится в палача. — У нас другое задание. А предотвратить расправу все равно не в наших силах…
Кальтенберг встряхнул головой, словно отгоняя сон, и пошел за товарищем.
— Далеко до больницы? — спросил он.
— Вон за тем костелом, — показал Алек.
На перекрестке улиц Ордоне и Воля пришлось еще раз задержаться. Здесь тоже происходило массовое убийство варшавян. На глазах росли курганы из трупов, а эсэсовцы все пригоняли людей…
Партизанские разведчики пришли в больницу к десяти часам. И здесь хозяйничали эсэсовцы. У входной двери стояли часовые. Они никого не выпускали на улицу, но тех, кто хотел зайти в больницу, не останавливали. По коридору бегали люди в белых халатах, куда-то уводили больных, других несли на носилках. На углу стоял здоровенный детина в форме унтерштурмфюрера СС. Заметив вошедших, он вскрикнул от удивления, всплеснул руками и подбежал к Конраду, явно намереваясь броситься ему на шею. Но Кальтенберг предупредил его.
— Хайль Гитлер! — воскликнул он, выбросив вперед правую руку.
— Хайль Гитлер! — отозвался тот. — Конрад, неужели ты не узнал меня?
— Узнал, мой друг, но я при исполнении служебных обязанностей и не могу допустить никаких вольностей, — холодно ответил Кальтенберг.
— Я тоже при исполнении обязанностей, — обиделся детина.
— В больнице? — недоверчиво спросил Конрад. — Что ты тут делаешь? Уж не стал ли костоправом?
— Да что ты! — запротестовал унтерштурмфюрер. — Если я и имею какое-то отношение к человеческим костям, то лишь ломаю их. Мне приказано ликвидировать больных и весь медперсонал. А эти лентяи так разжирели, что еле передвигают ноги. Живее! — крикнул он двум санитаркам, которые несли на носилках худого, изможденного человека. Те и так обливались потом, но, услышав грозный окрик эсэсовца, чуть ли не бегом понесли свою ношу.
Конрад давно знал этого эсэсовца. Они ходили в одну школу. Тогда его все считали слабоумным. Потом они разошлись. Конрад поступил в военное училище, а этот идиот стал работать в магазине отца. Теперь он — начальник. «Если уж таким дуракам начали присваивать офицерские звания, значит, дела у фюрера действительно никуда не годятся», — подумал Кальтенберг.
— Я слышал, будто ты в Италии… Как же очутился здесь? — спросил он.
— Макаронники обманули нас. Мы им честно помогали воевать за дуче, а они, трусы проклятые, взяли и дали пинка и своему дуче, и нам заодно. Теперь вот — поляки решили взять с них пример, но не выйдет! Мы им покажем… Помнишь, как учил нас Граузе?
Конрад не забыл, что говорил этот нацист своим ученикам: «Немцы могут получить жизненное пространство только на Востоке. Но там на нашем пути стоят поляки. Пока не уничтожим всех поляков, великой Германии нам не создать».
— Значит, ты здесь выполняешь заветы Граузе?
— Да, мой дорогой! Самое опасное для нас — это польская интеллигенция. Так говорит наш оберфюрер Дирливангер. Вот я и уничтожаю интеллигентов. Сегодня врачей, завтра обещают послать в театр. Вот увидишь, через месяц в живых не останется ни одного…
— Не знаю, что будет через месяц, но сегодня тебе придется одну интеллигентку отдать в мое распоряжение.
— Для чего? — насторожился унтерштурмфюрер.
— Чтобы сохранить ей жизнь.
— Но я имею твердое указание уничтожить весь мед персонал больницы. Понимаешь, всех до единого. Сам оберфюрер приказал.
— А я сообщаю тебе волю обергруппенфюрера СС фон дем Бах-Желевского, у которого служу адъютантом. Слыхал о нем? Он мне приказал срочно разыскать графиню Бохенъскую с дочкой и доставить их к нему. Дочь графини Марианна работает в этой больнице медицинской сестрой.
Услышав имя командующего немецкими войсками, выделенными для подавления восстания в Варшаве, унтерштурмфюрер изменился. На лице его появилась угодливая улыбка, и голос прозвучал заискивающе:
— Ну как же не слыхать! Фон дем Бах-Желевский. Обергруппенфюрер. Неужели ты служишь у него? Какой ты счастливый! Боже мой, как тебе везет!
— Везет, да не всегда. Например, если бы ты сегодня успел убить Марианну Бохеньскую, знаешь, что стало бы со мной?
— Что? — раболепно заглядывая в глаза Конраду, спросил унтерштурмфюрер.
— Завтра же отправили бы на передовую воевать с русскими. А это все равно что смертный приговор без права на обжалование.
— Никак не пойму, зачем обергруппенфюреру эта Марианна? Разве у нас в Германии мало молодых и красивых девушек с чистой арийской кровью? На что ему славянка? — недоумевал унтерштурмфюрер.
— Нам с тобой не положено разбираться в подобных тонкостях. Могу только обратить твое внимание на фамилию обергруппенфюрера, вернее, на вторую часть. Разве Желевский — немецкая фамилия?
— Нет, конечно! Польская!
— Вот именно. Когда-то, еще в донаполеоновские времена, один из немецких дворян с фамилией фон дем Бах женился на польской графине Желевской. Этот счастливый брак и дал впоследствии Германии целую дюжину генералов, прославивших немецкое оружие. Одному из них, а именно моему начальнику, фюрер доверил уничтожение Варшавы. Понял теперь?
