Обязан побеждать - Владимир Георгиевич Нестеренко
– Не раскисать! Мы на войне. Проверьте и пересчитайте, всех ли мы прикончили, чтобы не получить внезапную пулю? Солдат с обером должно быть тринадцать. Четыре шофера, – сказал командир и передал фонарик сержанту.
– В двух машинах четыре трупа, – сказал Ботагов, и, догадавшись, кто на руках у командира, с горечью спросил: – Варвару убили?
– Живая, но страшно избитая. Её надо спасать. Степан, отведите подводу в сторону, чтобы быстрее пройти в дом.
Степан бросился выполнять приказание, отвязал повод уздечки от впереди стоящей телеги и отвёл лошадь. Животное, перепуганное взрывами и стрельбой, храпело, грызло узду, но подчинялось.
Лейтенант вошёл во двор, окликнул Таню. Она уже спускалась с лестницы, за ней двигался полевод.
– Стучитесь, пусть открывают. Надо оказать помощь Варваре и Глебу.
Никита подскочил к окну, забарабанил, закричал:
– Матрена, открой! Свои мы, немцев побили, я – Никита Иванович, помощь нужна.
В избе слабо засветилась свеча, заскрипели двери комнаты и сеней. Показалась сгорбленная фигура.
– Никита, кто с тобой?
– Командир партизан с Варварой. Немцы её сильно побили, Глеба подстрелили, Апанасова – наповал.
– Пошто к нам-то?
– Ваш дом ближе всех. Оклемается Варвара – уйдёт. Глеба унесём к нему домой.
Больную уложили на лавку, что стояла возле окна, напротив русской печи. При свете свечи Варвару нельзя было узнать. Лицо вздулось от побоев, посинело. Окровавленные губы распухли, блузка на груди разорвана, видны следы ожогов.
Таня поднесла к носу Варвары ватку с нашатырём. Реакция последовала. Варвара открыла глаза.
– Где я? – с трудом произнесла она.
– В доме у Матрены, – сказала склонившаяся над ней Таня. – Немцы уничтожены. Я осмотрю вас, окажу посильную помощь.
У Варвары повлажнели глаза.
– Товарищ Таня, работайте, мне надо к бойцам, – сказал глухим голосом Константин, решив пока не говорить о гибели Шелестова. И торопливо вышел. Побежал, а не пошёл к Лёне.
– Ягодиночка ты наша, Варварушка! – взвился высокий голос Матрены, словно плачь по усопшей. – Что же с тобой сотворили эти злыдни?
– Матрена Павловна, вам нельзя волноваться, успокойтесь, идите в горницу к сестре. Медсестра тут над Варварой похлопочет, а мы тем временем Глеба домой унесём.
Никита подхватил сгорбленную старушку под руку и повёл в смежную комнату.
Закончив хлопоты с Варварой, Татьяна и бойцы перенесли раненого в его дом, и там с помощью жены, санинструктор стала готовиться к нелегкой операции – извлекать из раны пулю, которая раздробила, по всей вероятности, бедренную кость.
Дом Глеба был просторнее, с кухней-прихожкой, где стояла русская печь. От неё пахло напревшей кукурузой в початках, приготовленной на ужин хозяину, на длинном обеденном столе накрытый расшитым рушником хлеб, вдоль лавка и массивные табуреты. На этот стол и уложили раненого. Послужит операционным. Полый дверной проём вёл в широкую комнату с деревянными кроватями и этажеркой. На ней лежали несколько книг, стояли портреты в рамках, вверху графин со стаканами.
Хозяйка с бледным и встревоженным лицом, насколько позволял разглядеть тусклый свет керосиновой лампы, стоящей в полочке, только охала, видя как внесли и теперь укладывали на стол мужа, тихонько постанывающего. Она боялась задавать вопросы и получить неутешительные ответы Никиты и незнакомой медсестры в военном берете – военных, наполовину одетых в гражданское и немецкое. Что уж тут лезть с расспросами, само прояснится. Терпения не занимать.
Таня при свете лампы обработала йодом глубокие царапины на лице Ботагова, и командир отправил его на подводе прямо с кукурузой в дозор на северную оконечность деревни. Таня тут же попросила хозяйку затопить печь и вскипятить воду в чугуне. Та безоговорочно извлекла из-под печки настроганные лучины, сухие сосновые поленья и захлопотала с огнём.
– Где же Лёня, что-то я его не вижу? – спросила Татьяна, когда напряжение несколько схлынуло, а сержант отъехал. Она присела на табурет, возле лежащего на столе хозяина.
– Лёня погиб в схватке смертью храбрых, – ответил Константин, глядя в глаза подруге.
– Как, не может погибнуть такой парень! И ты молчишь! – Таня вскочила с табурета, пылая лицом от страшного известия.
– И теперь бы промолчал, не хотел расстраивать – тебе надо спасать человека.
– Спасибо, мой милый, за заботу. Расскажи, как это случилось? – Таня опустила на грудь Кости вдруг ставшие тяжелыми руки. Он прижал подругу к груди, успокаивая.
– Лёня на секунду замешкался. Его бросок кинжала и выстрел часового произошли одновременно. Оба убиты.
– Секунда, можно сказать, доля секунды и – нет жизни. Нет такого замечательного парня! Мне, казалось, что он удачливый диверсант.
– У него имелись исключительные способности – слух и обоняние. Не хватало мгновенной реакции. Я это видел, потому старался в операциях быть с ним рядом. Ладно, моя хорошая, оплакивать Лёню будем днём, занимайся Глебом. Мне надо осмотреть место боя да заняться Лёней. Я приду тебе помогать, как только освобожусь.
– Найди водки или первача самогона. Начну через час, не раньше.
Лейтенант, поцеловав Таню, ушёл. Принялся накрапывать мелкий холодный дождь. Пригодились брезентовые накидки. Костя обошёл со Степаном место схватки, заглянул во двор, где стояли две исправные машины, которые предстояло уничтожить. Перенесли труп Шелестова под навес Матрены, с тем чтобы днём предать тело земле на кладбище. А пока расположились здесь же передохнуть.
– С какой стороны в деревню пришли немцы? – спросил Белухин полевода.
– С северной, куда ушёл дозор. В той стороне шоссе и рабочий поселок.
– Будем встречать непрошеных. Устроим засаду, дадим бой. Есть ли удобное место?
– Есть. Перед ключом, что мы пересекли вчера, дорога идёт на подъём, а оттуда на спуск, стало быть. С одной стороны лес. Отменное место, – сказал Степан.
