Марио Ригони - Избранное
Получилось так, что в эти годы зажиточные люди, которых еще нельзя было назвать богатеями, а вот проходимцами — вполне, взяли сторону «Красных беретов» — рабочей партии, и начали подзуживать народ «брать в свои руки» все искони принадлежащие общине земли, иными словами, поделить леса, пастбища и пашни поровну — «на душу населения». Цель подстрекателей была очевидна: после раздела общинной собственности они без труда скупили бы у голодных пролетариев–эмигрантов, да еще по дешевке, за какой–нибудь овес, муку и сыр, всю землю. Против этих липовых прогрессистов, подшивавшихся под «Красные береты», выступили умеренные, иначе консерваторы; кое–какой прогресс они, несомненно, признавали, например всеобщее образование, телеграф и электрификацию, но к движению неимущих классов относились настороженно. Как бы там ни было, в обеих партиях процветали предприимчивые подрядчики, занятые строительством фортификационных укреплений.
Тем временем надвигалось новое столетие‑XX век. В городе устроили грандиозный праздник. Добровольная пожарная дружина под началом Витадоро была мобилизована вся до единого человека. Надраив до блеска лестницы, помпы, багры и брандспойты и проверив их действие, пожарные облачились в парадную форму. После полудня в сопровождении веселой толпы ребятишек, под звон колокола и цокот копыт они въехали на шестерках лошадей в нарядной сбруе прямо в центр города. По свистку усатого командира, подававшего то длинные, то короткие условные сигналы, и повинуясь отрывистым, как удар бича, приказам, добровольцы надели на шланги брандспойты и пустили в ход ручные насосы, забиравшие воду из Пача. И вот, к великому восторгу публики, вызвав трепет девичьих сердец, они подняли длинные складные лестницы и приставили их к крышам самых высоких зданий. Были опасения, как бы предстоящий ночной фейерверк на вершине Гайга не подпалил крытые соломой и тесом дома и не сжег город. Под возгласы изумленной толпы, приказы командира и пересуды зевак показательные выступления пожарных завершились, и все направились в остерию Файона, где по распоряжению мэра бесплатно угощали вином.
Первыми в город вошли альпийские стрелки с фанфарами. Они выступили из части сразу же после обеда в 17.00; у городской заставы их встретили мальчишки, рассчитывая на угощение из «специального пайка», выданного солдатам по случаю праздника. Мгновенно вылизав свои миски, дети присоединились к солдатам и в такт маршу били ложками по дну посуды. Вскоре появились фанфары «Красных беретов». Эти были уже навеселе и играли невпопад: маршрут они начали на окраине города, а он протянулся на несколько километров, и по пути не пропустили ни одной остерии под тем предлогом, что надо бы смочить горло, причем смачивали они его так усердно, что никак не могли поймать губами мундштук. Городской оркестр и ансамбль «Мора» подготовили серьезную программу из Верди и Пуччини с дуэтами для тромбона и корнета в исполнении лучших музыкантов: играли из окон домов на противоположных концах площади. Толпа рукоплескала и вызывала на бис солистов с такими мощными легкими.
Мальчишки озорничали и бросали снежками в постового Фрелло, с утра пораньше нализавшегося граппы. Девушки сердито взвизгивали и жеманничали, но все–таки разрешали парням себя тискать и сыпать снег за пазуху, а уж они–то совсем расхрабрились и разве что на голове не ходили по случаю всеобщего веселья.
В трактире «У башни» и в кафе «Свет», в «Императорском орле» и «Белом кресте» — во всех остериях города царило праздничное оживленье и суматоха. Лица у людей стали приветливые, все приглашали друг друга к столу, угощали вином и предлагали закусить — такое редко увидишь, даже на праздники.
В полночь приходский хор «Схола канторум» исполнил во время торжественной мессы праздничный гимн «Вознесите господу», специально написанный маэстро Перози; вслед за этим, когда обыватели, власти, офицеры и солдаты альпийского гарнизона высыпали на улицы и площади нашего города, с вершины Гайга был дан первый залп гигантского салюта, перепугавший всех собак в округе, а также щеглов и дроздов в клетках у птицеловов.
Один Тёнле не был вместе со своими земляками. Обидно нарваться на арест как раз в ночь праздничного фейерверка. Однако где сказано, что он не имеет права повеселиться вместе со всеми на празднике, о котором столько было говорено при свете масляной лампы и под жужжание веретен на вечерних посиделках? На исходе дня Тёнле взобрался на вершину Катца, из гартского леса натаскал по снегу кучу хвороста, сложил ее у подножья креста, присел на бревно возле сторожки Рунцев в ожидании нового столетия. Рев фанфар и крики возбужденной толпы доносились даже сюда. Выждав, пока погаснет последняя вспышка гигантского салюта, стихнут в горах раскаты и собаки угомонятся, Тёнле зажег свой одинокий костер и выпил глоток граппы из принесенной с собой фляжки. Внизу многие заметили его костер, а жители нашего поселка, спустившиеся в город повеселиться, хитро подмигивали друг другу — знай, мол, наших.
Не смог Тёнле отпраздновать вместе с земляками и в кругу семьи славную ночь 1900 года, не удалось ему и через несколько месяцев повеселиться на свадьбе дочери, выходившей замуж за парня из семьи Кампланов, тех, которые жили в Бортони. На стол выставили свежий хлеб, шоколад, молоко и даже телятину в соусе (правда, это блюдо предназначалось только для взрослых). Тёнле подарил дочери на обзаведение хозяйством несколько серебряных талеров. Все приданое невесты было прядено и ткано у себя дома и стоило немалых лишений, потому что три зимы кряду полотно не носили к Стернам обменивать на другие товары, а складывали в сундуки.
Только в 1904 году наш Бинтарн смог наконец показываться на улице, работать в поле и ходить в лес без страха перед гвардейцами или карабинерами: в царствующем доме появился на свет наследный принц, и по этому случаю была объявлена амнистия.
Адвокат Бишофар постарался, и вскоре через влиятельных друзей ему удалось благополучно завершить дело. Как легко они все вздохнули! Жена нашего Тёнле тотчас отнесла адвокату дюжину свеженьких яиц и целую сумку листьев одуванчика, исцеляющих малокровие.
— Зимой, когда муж вернется, — добавила она, — он сам придет к вам, хоть как–нибудь да отблагодарит!
Но, по правде говоря, годы у Тёнле уже были не те, чтобы скитаться по свету в поисках работы; мальчики его выросли и сами зарабатывали на строительстве военных укреплений, которые государство возводило вдоль границы, в пику маршалу Конраду, завершавшему постройку на противоположной стороне. Не успели сдать укрепленную казарму в Гинтеркноте и разместить в ней гарнизон батальона «Бассано», да еще закончить фортификации в Растаче и Лаите, как уже приступили к строительству мощных фортов в Лиссере, Верене и Камполонго. Хотя армии требовалось немало чернорабочих, горняков и плотников, все равно многие наши земляки с наступлением теплого времени предпочитали уходить на заработки по ту сторону тирольских Альп; по–прежнему большинство стремилось уехать за океан, куда–нибудь в Австралию, Южную или Северную Америку.
Благодаря сбережениям, накопленным долгими годами самой разнообразной работы, крошечное стадо Бинтарна увеличилось: теперь с мая до октября он пас на горных пастбищах сорок овец. Иногда он нарывался на неприятности с лесной охраной, если, бывало, украдкой заведет стадо на просеку в принадлежащий городской коммуне лес. Тёнле следовало бы вести себя осторожней, ведь такие стычки с лесниками могли окончиться тем, что кто–нибудь донесет на него как на рецидивиста, однако объездчики, знавшие Тёнле, чаще всего делали вид, что ничего не замечают.
Бродя с овцами по нашим горам, Тёнле частенько встречал доктора Пауля, то бишь Э. фон Пауля, известного австрийского ученого, интересовавшегося ботаникой, геологией, языкознанием и историей. Не первое лето проводил он в наших краях, неизменно снимал номер в той гостинице в центре города, где останавливались правительственные чиновники и офицеры королевской армии.
Все знали и любили доктора Пауля; неутомимый труженик науки исходил наши горы вдоль и поперек. Завидев Бинтарна, он непременно остановится, чтобы с ним потолковать, а то и, прослышав, что Бинтарн пасет овец где–нибудь неподалеку, сам, бывало, придет к нему и попросит поговорить с ним, но не по–немецки, не по–богемски или там на венето, а на нашем древнем наречии; увы, смысла большинства наших слов он не понимал, то и дело просил перевести на другие языки; мало того, он даже определить их происхождение не мог и все время удивлялся древности нашего лексикона! Кроме языков, филолога интересовало также точное местонахождение редких в наших краях источников питьевой воды: дело в том, что известняки не удерживают воду на поверхности, и наши горы, сложенные из карстовых отложений, похожи на решето, а более или менее крупные источники встречаются только внизу — в основании мощных геологических террас, например в Вальсугане и на Венецианской равнине. Расспрашивал доктор Пауль и о горных тропах, просил показать те, которые пригодны и для вьючных животных. Целыми днями пропадал он в горах с рюкзаком и альпенштоком, любил иногда побродить в лабиринте протоптанных угольщиками тропинок, так сказать, под сенью альпийских сосен.
