Владимир Першанин - Бронекатера Сталинграда. Волга в огне
«Верный», получивший по рации команду взять на буксир плашкоут, оказался ближе всех к поврежденному «юнкерсу». Ступников бил прицельными очередями, целясь в двигатель. Из капота выбился один, другой язык пламени, потянулся шлейф дыма.
Матросы на палубе «Верного» свистели и топали ногами вслед подбитому «юнкерсу». Сигнальщик Валентин Нетреба, стоя во весь рост на рубке, стрелял вслед немцу из карабина, быстро передергивая затвор и досылая очередной патрон.
Звонко ударило кормовое орудие. Близнецы надеялись прикончить низко летящий бомбардировщик, но снаряд прошел мимо и взорвался, врезавшись в край глинистого яра, подняв красно-коричневое облако комьев и пыли.
Туда же, спустя секунды, врезался обреченный Ю-87 с его усиленной броней, полуотвалившимся крылом и торчавшими ногами стрелка. Мощный взрыв обрушил один из уступов. Вниз покатился огненный шар, увлекая за собой лавину глины. Узкую полоску песчаного берега завалило глинистой горой с торчавшими обломками «юнкерса», по воде стелилась пелена дыма и пыли, в заливчике горел вытекший из баков остаток бензина.
– И могилы не надо! – выкрикнул один из близнецов, высовываясь из башни.
– Здорово мы его уделали, – суетился Федя Агеев, подавая коробки с лентами.
– Весь отряд палил, – отозвался Ступников. – Чему радоваться? Вчетвером одного фрица завалили.
– Ну хоть одного. Попробуй завали «лаптежника»! Он весь бронированный. А мы сумели!
– Помолчи, Федя, – попросил старшина второй статьи Ступников и вздохнул, заряжая новые ленты.
Радоваться было действительно нечему. Пароход «Кубань» утонул, спаслось не больше десятка человек. Избитый плашкоут воткнуло в песчаную косу. Судно дымило, палуба была завалена обломками, и жертв там наверняка имелось немало. Два «юнкерса» шли на тральщик. Они понимали, что остальные корабли без него станут беззащитными против донных мин. Кроме того, сыграло желание отомстить. Ведь это пушка с тральщика нанесла смертельное повреждение их собрату.
Зайцев уже не раз сталкивался со злым упорством немецких летчиков, которые, не считаясь с риском, мстили за гибель своих камрадов. Будучи ближе других к тральщику, лейтенант дал команду вести огонь из всех стволов, даже из орудийных башен.
– Накроют они его, сволочи! – бормотал лейтенант и одновременно дал по рации команду капитану «Верного» Николаю Морозову: – Прокофьич, попробуй сдернуть плашкоут с мели. Он там как клоп на потолке. Всадят пару очередей – вспыхнет сразу. Удивительно, как до сих пор не подожгли.
Ответ мичмана Зайцев не расслышал. «Юнкерсы», включив сирены, пикировали на тральщик, не обращая внимания на встречный огонь. Бомба разнесла в клочья трал, две других легли в стороне. Зато точно в цель ударил второй Ю-87.
Тральщик, переоборудованный из буксира, уже два месяца чистил русло от мин, сопровождал караваны и был их надежным спутником. На скорости восемь узлов он умудрялся маневрировать, уходить от самолетов и даже огрызался своими мелкими «сорокапятками». Но сейчас «юнкерс» шел на небольшой высоте, не уклоняясь с боевого курса. Командир тральщика понял, что вряд ли сумеет уйти, хотя обе «сорокапятки» стреляли непрерывно, как автоматы, а «максим», установленный на баке, выпускал третью или четвертую по счету ленту.
– Лево руля! Самый малый ход!
Винты, бурля, погасили скорость, но это спасло лишь от первой бомбы. Бомбы были осколочными, взрывались, едва касаясь воды. Заостренные, как лезвия, осколки, скрученные куски оболочки бомб, способных проломить дыру диаметром с метр, сотни мелких, не менее смертоносных, кусочков рваного металла разлетались в разные стороны.
Весь этот шквал обрушился в основном на надстройки тральщика, снося и дырявя все подряд. В рубке с выбитой дверью и стеклами остались только мертвые: капитан, лоцман, рулевой. Труба, перебитая большим осколком, медленно заваливалась набок, половину мачты срезало, и она висела на проводах.
Одну из «сорокапяток» вышибло из креплений, рядом лежал расчет. В нескольких местах начался пожар, но машина упорно толкала никем не управляемый корабль, все больше оседающий на нос.
Досталось шедшему следом «Смелому». Взрыв за кормой встряхнул бронекатер с такой силой, что заглох двигатель, лопнули соединения топливных труб, несколько человек контузило. Осколки лязгнули об орудийную башню, один врезался в стену рубки, пробил не слишком толстую броню и застрял в обшивке.
Оба «юнкерса» миновали стороной «Каспийца» и на выходе из пике ударили из спаренных кормовых пулеметов по «Верному» и плашкоуту. Косте показалось, что по катеру словно прошлись гигантским отбойным молотком. Стучало и гремело повсюду, башню трясло.
Он не успел открыть огонь, так как менял ленты. Сумел зарядить лишь один ствол и, не тратя времени на второй, ударил, хоть и с запозданием, в хвост «юнкерса». Наверное, промахнулся, а очереди сверху хлестали по застывшей на мели деревянной посудине.
Тральщик, описывая циркуляцию, все глубже погружался в воду. С палубы махали руками, кричали:
– Спасите раненых! Судно тонет!
– Командира убили!
«Смелый» шел на выручку. Механики запустили машину, но она работала с перебоями, бронекатер трясло всем корпусом. Казалось, еще минута, от вибрации лопнет какая-нибудь железяка и судно начнет разваливаться. Из трюма выскочил адъютант полковника, рукав гимнастерки был испачкан кровью. Испуганно закричал:
– Майор Одинцов погиб! Снаряд палубу насквозь пробил и прямо под горло ему врезался. Меня осколками ранило.
Зайцев кивнул фельдшеру Репникову:
– Перевяжите старшего лейтенанта.
Но адъютант, потеряв голову от пережитого страха, продолжал выкрикивать, вытянув вперед раненую руку:
– Голову почти напрочь… нижнюю челюсть оторвало, и язык висит.
Из люка высовывался кто-то из помощников полковника:
– Тонем, да?
Что странно, в голосе не звучал страх и человек не рвался выбраться наружу. Видимо, он был контужен и находился в шоке.
Люк с силой захлопнули. Фельдшер Матвей Репников, обстоятельный мужик, работал когда-то ветеринаром. Потом из-за нехватки медиков отучился на фельдшерских курсах и с начала тридцатых годов обслуживал с десяток деревень в саратовской глуши. Выносливый и работящий, он дело свое знал. Перевязал адъютанта, сходил, глянул на майора, которому действительно оторвало нижнюю челюсть и убило наповал.
Потом принесли раненного осколками матроса, и он занялся им, не обращая внимания на самолеты и стрельбу. Напуганный адъютант привязывался к фельдшеру:
– Руку не отрежут? Мяса целый кусок вырвало. Посмотрите хорошенько, кровью истеку…
– Мясо не кости. Зарастет, – переворачивая тяжело раненного моряка на бок, бормотал Матвей Репников, имевший пятерых детей, двоих из которых недавно призвали на фронт.
Инженерный полковник не мог найти себе место. На палубе опасно, но и в рубке не лучше. Фашисты-сволочи в нее и целят, чтобы одним махом перебить всех командиров. К известию о гибели майора, своего помощника, он отнесся безучастно, каждую минуту ожидая, что бомба ударит в бронекатер. Безопасных мест здесь нет – хоть в воду прыгай.
– Товарищ полковник, – пытался о чем-то спросить его адъютант, но тот не слышал, напряженно уставившись в небо.
Там перестраивались и готовились к новой атаке четыре вражеских самолета. Тем временем бронекатер подошел к борту тонущего тральщика. Оттуда осторожно передали тело погибшего командира, еще несколько убитых, перетаскивали раненых.
Один из них был перемотан бинтами, словно кокон, от щиколоток и до живота. Бинты насквозь пропитались кровью, а человек-кокон лежал без сознания с белым как мел лицом. Еще один, с примотанным к туловищу обрубком руки, сам перелез через леера и без сил опустился на палубу.
Почти все раненые были тяжелыми, осколки бомб калечили людей, нанося рваные раны. Полковник оглядел лежавшего без сознания моряка с тральщика, тяжело и быстро выдыхавшего воздух вместе с розоватой пеной, – вдыхал он тяжело, с булькающим хрипом.
– Не жилец, – сочувственно обронил кто-то. – Грудину насквозь просадило.
Репников на минуту оторвался от перевязки, глянул на хрипящего моряка, приподнял край бушлата, которым он был накрыт.
– Безнадежный, – подтвердил он. – Осколок с ладонь размером насквозь прошел. Все ребра справа перебиты и легкое наружу.
Адъютант, боявшийся за свою руку, с ужасом наблюдал, как в груди умирающего моряка вздымается и снова проваливается розовый ком, а заостренные края перебитых ребер торчат наружу. Неужели и его, отличника, одного из лучших выпускников Ленинградского училища, может настигнуть такая судьба? У него мама, известный в городе врач, красивая молодая жена, которая любит и ждет.
Полковник, застыв, продолжал стоять, задрав голову вверх. Немецкие самолеты разделились на две группы. Два «юнкерса» разворачивались в сторону «Смелого», стоявшего неподвижно борт о борт с полузатонувшим тральщиком. Оттуда продолжали передавать тела убитых или раненых, какие-то толстые журналы. Боцман с помощником тащили в охапках карабины и связки подсумков. Они что, с ума посходили? Какие сейчас журналы и кому нужны карабины?
